парохода. Нет, даже не в трюме, а в машинном отделении, погруженном в полную
темноту. Меня качало вниз-вверх, мотало из стороны в сторону, а в голове,
огромной и тяжелой, как чугунный котел, гремел то ли африканский тамтам, то
ли отечественный копер. Потом темное пространство пробил луч света, и,
сделав невероятное усилие, я сообразила, что мне приподняли веко.
какую дозу ей вколол? От такой и здоровый мужик на сутки вырубится. Теперь
жди до посинения, пока она заговорит. Если вообще заговорит...
сознания с противным всплеском и, ни секунды не задерживаясь, погружались в
черную глубину. Я упорно пыталась ухватить хотя бы одно, но они с
неожиданным проворством проскальзывали между воображаемыми пальцами.
Человеческая речь превратилась в бессмысленный гул, вторящий проклятому
тамтаму. Пятнышко света, составившее мне компанию, очевидно, решило, что
попало в недостойное общество, и пропало. Я его не винила. В эту минуту мое
общество вызывало тошноту даже у меня самой.
переломаю.
дебил?
случайно?
со мной. Черт, как же я мог так проколоться?
слишком высокого для тебя полета.
концом. Когда прочухается, мимо нас ей не проскочить.
блаженную пустоту. Однако слова, миновав сознание, осели в подсознании, и
через некоторое время оно принялось посылать мне тревожные сигналы. Я
сопротивлялась, решительно не желая всплывать из безмолвных глубин в
штормовую качку, но отчаянный SOS толчками выпихивал меня на поверхность. И
вот меня уже снова мотает и болтает, а трудолюбивый копер исправно забивает
свои сваи. Мне понадобилась целая вечность, чтобы продрать глаза и
осмотреться. Вторая вечность ушла на осмысление увиденного.
которую меня вдавливало тяжелое ватное одеяло. В дальней стене зияло
отверстие маленького окошка. Окошко было пыльным и пятнистым, но все же не
настолько, чтобы полностью закрыть доступ солнцу, сиявшему за стенами
темницы. Мутный от пыли столб солнечного света расплывался и терялся в
сумраке, не достигая моего угла, но мне его вполне хватило, чтобы понять,
где я нахожусь. Две обшитые досками стены, сходящиеся клином над головой,
треугольные торцы, тяжелые перекрещенные балки и дощатый пол не оставляли
сомнений: я на чердаке большого деревенского дома. Справа от моего
неудобного лежбища виднелся оцинкованный квадрат чердачного люка. Прямо
передо мной в нескольких шагах темнела громада кирпичной печной трубы.
Воздух пах морозом и пылью. Необычное сочетание.
и голова так закружилась, что я едва успела свеситься над краем старого
пружинного матраса, на котором лежала. Меня вывернуло наизнанку. Казалось,
издаваемые мной звуки способны заглушить трубы Страшного cуда, но, как ни
странно, никто не поднялся полюбопытствовать, что происходит. Но вот рвотные
позывы прошли, и стало легче. Правда, во рту все пересохло, а горло саднило,
словно по нему прошлись наждачной бумагой, но мозги немного прочистились.
стенами коей ярко светило солнце. Между тем последним воспоминанием,
предшествующим сему чудесному пробуждению, была узкая питерская улочка и
темнеющие в сумерках низкие облака. Порывшись в памяти, я не нашла там ни
малейшего намека на объяснение этой смены декораций. Пришлось прибегнуть к
помощи своего могучего интеллекта. Проанализировав все имеющиеся данные,
включая скверное физическое состояние и полное отсутствие воспоминаний о
причинах, его вызвавших, мой суперпроцессор выдал блестящее резюме:
произошло нечто неожиданное и, скорее всего, весьма неприятное.
улучшило физического состояния. Бессмысленно глазея на шероховатые доски
кровли, я вяло сражалась с желанием махнуть на все рукой и отдаться на волю
течения, мягко увлекавшего меня обратно в тихую заводь беспамятства. Но за
миг до капитуляции, когда окружающий мир уже поплыл перед глазами, в голове
вдруг с удивительной четкостью зазвучал диалог, который вытащил меня из
бездны.
движение не замедлило сказаться на желудке, который попытался покинуть
брюшную полость вместе с остатками содержимого. Я вняла его протесту и со
всей осторожностью, на какую была способна, спустила ноги на пол. Коснувшись
носками ледяных досок, я впервые обратила внимание на холод, царивший на
чердаке. Ватное одеяло хоть как-то защищало меня, но сейчас оно соскользнуло
в сторону, и я затряслась, как припадочная. Пришлось снова закутаться, но
дрожь не унималась. "Наверное, это отходит наркоз, - думала я, стуча зубами.
- Подонки! Что они мне вкололи?"
заметил проснувшийся здравый смысл. - Сейчас, вестимо, нет ничего важнее
названия или химической формулы той гадости, которой тебя накачали. А кто
эти подонки, зачем ты им понадобилась и как от них избавиться - дело
десятое".
который обязан был попасть на мою сетчатку, когда мне приподняли веко. Но
ничего не вышло. Зрительная память проявила себя куда хуже слуховой.
Впрочем, слуховая тоже подкачала. Я не могла вспомнить их голоса. Они
оставались призрачными, безжизненными. А может быть, улитка среднего уха под
воздействием наркотика утратила способность воспринимать частоты и обертоны.
Слава богу, хоть что-то воспринимала. Я была уверена, что слышала все
сказанное у моего ложа. Но что мне это дает?
похитили. Знаю, что похитители жаждут вытянуть из меня какую-то информацию -
жаждут достаточно сильно, чтобы не остановиться перед членовредительством. И
шестое чувство подсказывало: я не смогу удовлетворить их любопытство. При
всем многообразии и полезности сведений, коими я обладаю, вряд ли они
вызывают столь жгучий интерес, что ради них стоило глушить меня наркозом и
тащить в неведомую даль на допрос с пристрастием.
джентльмены, когда я вопреки их ухищрениям продемонстрирую свою
неосведомленность? Крайне сомнительно, что, переломав мне пальцы, они
вежливо извинятся и отвезут меня в ближайший травмпункт. Но даже если я
ошибаюсь и возвожу напраслину на хороших людей, мысль о сломанных пальцах не
представлялась мне особенно соблазнительной. А посему, решив оставить до
лучших времен вопросы, кто мои похитители и что им от меня понадобилось, я
сосредоточилась на проблеме обретения свободы.
два шага по направлению к люку. Перед глазами все поплыло, и мне пришлось
ухватиться за стропилину. Несколько минут я стояла, покачиваясь, точно
былинка на ветру, потом справилась с головокружением и сделала еще два шага.
На ноги в носках холодно было даже смотреть, но зато отсутствие обуви
позволяло двигаться бесшумно. Добротные толстые и, по-видимому, нестарые еще
доски пола почти не скрипели.
вернулась на продавленный пружинный матрац, служивший мне штаб-квартирой, и
устроила военный совет сама с собой. Я не знала, сколько у меня времени до
возвращения похитителей, но, несмотря на сковавшее мозг оцепенение, ощущение
опасности росло с каждой минутой. Оно посылало в кровь адреналин, который не
только усиливал дрожь, но и возвращал к жизни застывшие мышцы и извилины.
Окошко. Эти сволочи не приняли его в расчет, полагая, что взрослому человеку
в такое отверстие не просочиться. Но они не учли мою комплекцию. Если сумею
протиснуть голову, остальное уж как-нибудь пролезет".
лампочкой в патроне, которая болталась недалеко от меня под самой крышей.
"Наверняка под напряжением, - решила я, смерив его неприязненным взглядом. -
А даже если и нет, все равно нечем его отрезать". Похитители сняли с меня не
только сапоги, но и куртку, где в кармане были ключи с небольшим перочинным
ножом в качестве брелока. Стуча зубами, я завернулась в одеяло и случайно
уронила взгляд на матрац. Поверх него была постелена какая-то древняя тряпка
- то ли штора, то ли тонкое покрывало. Впрочем, прошлое тряпки значения не
имело, имело значение ее состояние - весьма плачевное, надо сказать. В
некоторых местах рисунок почти стерся, и сквозь крупное сито ниток
проглядывали пожелтевшие бледно-голубые и белые полосы матраца. "Должно
быть, порвать ее будет нетрудно", - с надеждой подумала я и взялась за дело.
держала в руках полосу ткани шириной сантиметров пятнадцать. "Если дело
пойдет так и дальше, похитители застанут меня в разгар работы", - с
запозданием сообразила я. Такой расклад меня совершенно не устраивал. Я в
который раз оглядела место своего заточения. Обычно на чердаках хранится
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Самойлова Елена
Эриксон Стивен
Браун Дэн
Посняков Андрей