улицы города, где поселились их дети, ставшие чужими, вклинились Мартин и
Леора в нарядное великолепие "Бенсона, Хенкли и Коха" - самого надменного
универсального магазина в Зените. Леора робела перед блистающими шкафами
красного дерева с зеркальными стеклами, перед шапокляками, и глянцевитыми
кашне, и кремовыми бриджами. Когда Мартин примерил смокинг и вышел к ней
спросить ее одобрения (какими-то деревенскими показались в глубоком вырезе
жилета рубашка с отложным воротничком и длинный коричневый галстук) и
когда приказчик ушел за воротничками, у Леоры вырвалось:
состоянии возиться со своими платьями, а ты явишься таким щеголем, что
совсем меня затмишь.
очень приличный вид в этом воротничке с отворотиками.
поцеловал. Она вздохнула:
мне придется равняться на кавалера в смокинге и в крахмальном воротничке.
Ладно, как-нибудь подтянусь.
разукрашен. Кирпичные стены захлестнуло пестротой флажков, и бумажными
хризантемами, и гипсовыми черепами, и деревянными скальпелями в десять
футов длиною.
на танцах, хотя утонченная щекотка нервов узаконенными объятиями на людях
составляла главную прелесть совместного обучения в университете. Когда он
привел в зал Леору, робко отважную в синем крепдешиновом платье
неопознаваемого стиля, Мартину было безразлично, удастся ли ему сделать
хоть один тур тустепа, но зато ему до боли хотелось, чтобы мужчины
наперебой приглашали Леору, восторгались ею, оказывали ей внимание. Однако
гордость запрещала ему представлять Леору всем и каждому: еще покажется,
точно он просит своих друзей потанцевать с его невестой. Они стояли вдвоем
под балконом, безрадостно озирая ширь паркета, а мимо них несся, сверкая,
поток танцоров, прекрасный, грозный, желанный. Мартин с Леорой уверили
друг друга, что для студенческого бала смокинг с черным жилетом самый
подходящий костюм, какой мог предложить установленный Бенсоном, Хенкли и
Кохом устав корректной мужской одежды, но при виде упоительных белых
жилетов Мартин сразу приуныл, а когда прошел мимо него высокомерный, как
борзая, Ангус Дьюер, - эмбрион великого хирурга, - натягивая белые
перчатки (самая белая, самая надменно белая вещь на свете), тогда наш
герой почувствовал себя деревенщиной.
всем Ангусам Дьюерам.
тоже не слишком скверно. Его не радовало даже, что он обнимает Леору. Он
не мог поверить, что обнимает ее. Кружась по залу, он видел, что Дьюер
присоединился к букету хорошеньких девушек и элегантных женщин, окружавших
великолепного доктора Сильву, декана медицинского факультета. Ангус был
здесь, по-видимому, до гнусности своим человеком и увлек в вальс самую
красивую девушку, скользящий, покачивающийся, стремительный. Мартин
пробовал презирать его, как болвана, но вспомнил, что Ангус вчера
удостоился избрания в привилегированное братство Сигма Кси.
стояли раньше, - в их нору, в единственное надежное убежище. Стараясь
говорить в небрежно-развязном тоне, как требовал новый костюм, он в душе
проклинал мужчин, которые, смеясь, проходили мимо со своими девицами, не
замечая Леору.
ты натанцуешься вволю.
факультета. Он жалел, что нет Клифа Клосона - Клиф любил всякого рода
сборища, но не мог разориться на фрак или смокинг. Затем, обрадовавшись,
точно при виде возлюбленной, Мартин заметил, что к ним приближается Эрвинг
Уотерс, этот образец профессиональной нормы. Но Уотерс кивнул и прошел
мимо. Трижды Мартин загорался надеждой и разочаровывался, и вот вся
гордость его исчезла. Ради Леориного счастья...
вертопрахом в университете и дала бы мне отставку на весь вечер. Что
угодно, лишь бы дать ей повеселиться! Умаслить Дьюера?.. Нет, это
единственное, чего я не снес бы: подлизываться к этому гнусному снобу...
Или решиться?.."
нему с раскрытыми объятиями:
волосам Леоры.
пропыхтел он так галантно, что Мартин готов был его расцеловать.
колонне и радовался. Высокий альтруизм охватил его... Равно не замечал он
и девиц, сидевших у стен в ожидании приглашения.
дигаммовцам, один из которых пригласил ее на следующий танец. После этого
она получила приглашений больше, чем могла принять. Мартин поохладел в
своем восторге. Ему казалось, что Леора слишком крепко прижимается к своим
кавалерам, слишком покорно следует их движениям. После пятого танца он
возмутился: "Конечно! Ей-то весело! Некогда даже заметить, что я стою тут
один - да, стою и держу, как дурак, ее шарф. Ей-то хорошо! Но я, может
быть, и сам не прочь потанцевать... И улыбается до ушей этому балбесу
Бриндлу Моргану, рас... рас... распроклятому идиоту... О, мы с вами еще
поговорим, сударыня! А эти подлецы из кожи лезут, чтобы отбить ее у меня -
единственную, кого я любил и люблю! И только потому, что они лучше меня
танцуют и накручивают всякие пошлости... Треклятый оркестр шпарит такой
подмывающий мотивчик... А она-то развесила уши на их дешевенькие
комплименты и... Да-с, у нас с вами, сударыня, будет еще ласковый
разговор!"
студентами, он буркнул:
Маделины сообразовываться в своем поведении с наблюдателями. Через всю
напряженную вечность антракта, пока Мартин хмурился, она болтала о
паркете, о размерах зала, о своих "шикарных партнерах". Как только грянул
снова оркестр, Мартин протянул к ней руки.
глазами. О, я знаю. Слушай! Если нам оставаться вместе - а так тому и
быть, - я буду танцевать со всеми, с кем только вздумаю, и буду с ними
дурачиться, сколько вздумаю. Званые обеды и всякая такая штука - на них
мне придется скучать. Я не найду, о чем говорить! Но танцы я люблю, и я
намерена вести себя в точности так, как мне захочется, и будь у тебя хоть
капля мозгов в голове, ты бы знал, что мне наплевать на всех, кроме тебя.
Я твоя. Бесповоротно! Какие бы ты ни делал глупости... а ты, вероятно,
наделаешь их в жизни пропасть. Так что, если на тебя еще раз найдет охота
меня приревновать, отойди в сторонку и прочухайся. Тебе не стыдно?
Я так тебя люблю! Хороша была б моя любовь, если б я никогда тебя не
ревновал!
танцевать.
двенадцати, и гости в этот час повалили толпой в кафе "Империаль". Обычно
оно закрывалось в восемь, но сегодня было открыто до часу ночи и кипело
соблазнительным, чуть что не разнузданным весельем. Пфафф Толстяк
отплясывал джигу, другой остроумный студент, с салфеткою через руку,
изображал официанта, а одна девица (впрочем, навлекшая на себя сильное
неодобрение) курила папиросу.
всегдашнем лоснящемся сером костюме и синей фланелевой рубашке.
суд всех своих друзей. С Леорой он еще не познакомился. Мартин сознался
ему в своей двойной помолвке; объяснил, что Леора бесспорно самая милая
девушка на свете; но так как он предварительно уже исчерпал все хвалебные
эпитеты и все терпение Клифа на славословия Маделине, Клиф его не слушал и
приготовился возненавидеть Леору, как новую морализирующую
обольстительницу.
спиною он прокаркал: