неделю без Хелен. Кстати, теперь вы знаете, где я живу, так приходите меня
навестить, иногда... приходите.
на бульваре Санта-Моника, с намерением съесть сандвич и выпить чашку кофе.
Взгляд мой упал на телефонную книгу, которая висела на цепочке около
платного телефона, красовавшегося на стене рядом с окном. Грэхэм-Корт на
Ларедо-лейн в списке значился. Рассматривая через окно прохожих, что брели
по тротуару, я набрал номер... Вон пошел юнец, витающий в заоблачных
высях, то ли от любимой музыки, то ли накурился какой-то травки; мужчина
средних лет, типичный горожанин; туристы, пребывающие в ожидании
осуществить одни свои фантазии и отчаявшиеся в отношении других; быстрые,
легкие фигурки без возраста... все они отразились в стекле по обратной
стороне.
и никогда не жил в Грэхэм-Корте, спокойной ночи".
слабенького кофе, которые благополучно проскользили по гладкой черной
поверхности стойки. Розовые уши бармена напоминали крылья бабочки, все
остальное на нем находилось еще в личиночном состоянии.
контакты? Я знаю один стоящий номер, по которому можно позвонить.
достать их? Ответь-ка мне.
монастыре в Тибете, - я показал бармену значок специального представителя
(сохранил еще со времен войны) по борьбе, имел отношение к случаю в доках
Педро. - Учти: сводничество может обойтись тебе, по закону, по меньшей
мере в пару лет.
старость схватила его скрюченными пальцами. - Да я лишь разыгрывал вас, и
не знаю никакого телефона.
деревянные, плохо оштукатуренные дома. Уличные фонари, по одному на
квартал, выхватывали из мрака полосы тротуара. Изредка мне попадались и
освещенные окна, за которыми продолжалась послеполуночная жизнь: я
улавливал, когда медленно проезжал мимо, обрывки музыки и смеха, замечал
танцующие пары - и черные, и белые лица, а у некоторых были коречневатые
лица индейцев. В большинстве угловых домов оконные ставни плотно закрыты.
А вот еще: целый квартал пустой, здесь у иных растерзанных домов
фундаменты оголились, был, видно, пожар на весь квартал, отстраивать
бросили почему-то.
слепая ярость, поиски приключений на свою голову. Нет, надо отбросить эту
дурацкую мысль! Ночные улицы - моя епархия, так было и останется до тех
пор, пока я не скачусь в последнюю канаву.
металлического ящика, буквы освещались изнутри электрической лампочкой. К
столбу, что поддерживает вывеску, прибита выкрашенная в белую краску
дощечка, на ней неуверенной рукой вывели: "Не сдается внаем", но "не"
закрывает измочаленный непогодой клочок картона.
холодный воздух маленькое голубое колечко дыма. "Словно трубка Шерлока
Холмса", - подумал я.
выстроившиеся в один ряд полусгнившие лачуги, а вдоль ряда - полоски
завялой травки да запущенные дорожки из старого гравия, что вели к
разбитым ступенькам, обозначавшим входы в эти халупы. Иные из них сейчас
испускали свет сквозь щели в криво сколоченных своих стенах. Темное
строение, на котором было написано "Офис", ближе других расположенное к
улице, выглядело совсем заброшенным, - владелец, видно, давно
разочаровался в этом "учреждении".
красными цветами ветви эвкалиптов, сбрасывая с себя тоненькие крошечные
лепестки. Без всякой причины я поднял лепесток с тротуара и растер его
между пальцами в красный порошок.
терпеливо ожидая каких-нибудь событий, дверь одного халупного коттеджа
приоткрылась. Оттуда вытекла желтая полоска света, мазнула траву.
Качнулась мужская тень. Потом свет исчез. Я пошел прочь от своей машины,
и, как ожидал, вскоре за спиной услышал быстро приближающиеся шаги.
горел страстным желанием попасть именно в это неприветливое здание. Мою
тень поглащала тень от кустов, и я понимал, что спешивший за мной человек
не мог различить больше, чем только мой силуэт. К тому же за домом сбоку
стояла машина, и я зашел за нее.
Ривис, вышагивавший с озабоченным видом, подняв подбородок и развернув
плечи, - таким он в какой-нибудь бурлящий полдень завлекал девушек. Я
кинулся назад, к машине, как только увидел, что он переходит перекресток у
соседнего квартала, быстро выключил фары, запер дверцы и тогда со
спокойной душой начал пешее преследование.
попадавшееся по пути укрытие: деревья, заборы, автомобили. Ривис ни разу
не обернулся; он шел как человек, у которого совесть либо абсолютно чиста,
либо полностью отсутствует. Вскоре он свернул налево. Я пересек бульвар и
сократил дистанцию между нами. На Ривисе был щегольской костюм, где
боролись черный и рыжевато-коричневый цвета; через разделявший нас широкий
и пустынный проспект я даже мог расслышать, как он потрескивает в
движении, этот его новый костюм.
несколько машин. Я думал, что он возьмет одну из них, и сам собирался уже
сесть в другую, чтобы ехать следом. Но он вдруг, не дойдя до машин, уселся
на скамейку автобусной остановки, закинул ногу на ногу, закурил сигарету.
Я остановился в тени углового здания. Слева от меня мерцал красными огнями
высоко на фоне неба отель, распространяя вокруг себя свет, вроде того, что
вы видите сквозь закрытые веки, если повернете лицо к солнцу. Тем не менее
я не терял Ривиса из виду.
вылетела из мглы длинная черная машина и остановилась у бульварного
красного ограждения, там, где сидел Ривис. Тот встал, выбросил сигарету.
Мужчина в темно-серой ливрее открыл перед ним заднюю дверцу. Я уже почти
пересек улицу, когда лимузин сорвался с места. Я распахнул дверцу первого
же такси.
рычание мотора.
сообразил я). Мы быстро вынеслись из пустынной части бульвара туда, где
шло уже множество машин. Пришлось лавировать.
отпусти.
сокращалось.
разве не так?
опустил коробок в карман.
дорожки, высадил Ривиса и исчез. Ривис прошествовал через тротуар, нырнул
под вывеску, которая извещала, что тут "Хант-Клаб". Обитая кожей дверь
захлопнулась.
ближе и подожди меня.
глядя поверх спинки своего сиденья. У него было лицо сицилийца, черные
глаза, как бы заостренный, с горбинкой нос.
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Маркелов Олег
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Кервуд Оливер Дж.