Чтение 18–й страницы книги ~Крейсер "Улисс"~

реакции и терялся в догадках. Возможно, это маразм, самая низшая точка,
достигнув которой, больной ум больного человека совершенно перестает
функционировать, окончательное торможение всякого животного и
человеческого начала. Возможно, то был последний предел апатии. Старый
доктор понимал: все это объяснимо, более того, неизбежно... И все-таки
какая-то интуиция, седьмое чувство исподволь твердили ему: здесь что-то не
так, однако разум Брукса был слишком утомлен, чтобы понять, в чем же дело.
Скорее всего, это апатия. В тот вечер на какое-то мгновение экипаж корабля
охватила волна раскаленного добела гнева. И гнева справедливого - это
признавал даже сам командир корабля, но руки у него были связаны.
Вот как все началось. Во время очередного вечернего осмотра оказалось, что
на нижнем рее, по-видимому обледенев, не горят боевые огни. .
Ослепительно белый из-за толстого слоя льда и снега, покрывавшего его,
нижний рей находился на головокружительной восемнадцатиметровой высоте над
палубой, в двадцати четырех метрах выше ватерлинии. Лампы боевых огней
висели над ноками рея; чтобы там работать, следовало или сесть верхом на
рей - положение крайне неудобное для работы, поскольку сверху привинчена
тяжелая стальная антенна радиопередатчика, - или же забраться в беседку,
подвесив ее к вето. Сама по себе работа эта была не из легких. Выполнить
ее требовалось в самый сжатый срок, в тот же самый вечер, поскольку
ремонтные работы помешали бы поддерживать связь по радио. Вначале
полагалось извлечь рассчитанные на 3000 вольт стальные предохранители,
разрывавшие цепь, и оставить их у вахтенного офицера до окончания работы.
Сложную, тонкую эту операцию пришлось бы осуществить на морозе, да еще на
скользком, гладком, как стекло, рее. Причем в то время, как мачта "Улисса"
описывала дугу в тридцать градусов. Работа предстояла ие просто трудная, а
чрезвычайно опасная.
Маршалл, минный офицер, не решился дослать на рей вахтенного матроса,
довольно пожилого и грузного резервиста, давно забывшего, как лазать ие
мачтам. Маршалл вызвал добровольцев. По воле случая, выбор его пал на
Ральстона.
На все ушло полчаса: двадцать минут на то, чтобы забраться на мачту,
подползти к ноку рея, приладить беседку и привязать страховочный трос, и
десять минут - на ремонт. Задолго до того, как Ральстон закончил работу,
на палубу высыпала сотня или две усталых моряков. Лишив себя сна и ужина,
ежась от пронизывающего ветра, они с восхищением наблюдали за смельчаком.
Ральстои раскачивался по огромной дуге на фоне темнеющего неба. Ветер
срывал с него канадку и капюшон. Дважды беседку наклоняло ветром так, что
тело его оказывалось в одной плоскости с реем; чтобы не упасть, моряку
пришлось обеими руками ухватиться за рей. Один раз юноша, судя по тому,
как он держал голову, ударился лицом об антенну. Тогда-то, видно, и
потерялись его рукавицы; когда смельчак был занят особо ответственной
операцией, он положил их на колени, откуда они и соскользнули.
Несколько минут спустя, когда Вэллери и Тэрнер, стоявшие возле катера,
рассматривали полученные им в Скапа-Флоу повреждения, из кормового
помещения торопливо вышел низкорослый коренастый человек и бросился к
полубаку. Увидев командира и старпома, ои вытянулся но швам. Они узнали в
нем Гастингса, начальника корабельной полиции.
- В чем дело, Гастиигс? - резко спросил Вэллери. Он всегда с трудом
скрывал свою неприязнь к полицейскому унтер-офицеру, который раздражал его
своей жестокостью и беспричинной суровостью.
- На мостике беспорядки, сэр, - проговорил, запыхавшись, Гастингс, ткнув
назад большим пальцем. Вэллери готов был поклясться, что в глазах унтера
сверкнуло злорадство. - Что именно произошло, не знаю. По телефону ничего
не слышно. Только свист ветра... Вам, пожалуй, следует пойти туда, сэр.
На мостике находились трое. Итертон, артиллерийский офицер, с озабоченным
видом все еще сжимад.в руке телефонную трубку. Ральстон, осунувшийся до
жути, стоял, опустив руки с изуродованными, разодранными до мяса ладонями.
Обмороженный подбородок его был мертвенно-бел; на лбу застыли подтеки
крови. В углу лежал и стонал младший лейтенант Карслейк. Видны были лишь
белки его глаз. Ои бессмысленно ощупывал разбитые губы, разинув рот. В
верхних, торчащих вперед зубах зияла брешь.
- Боже мой! - воскликнул Вэллери. - Боже милостивый!
Он застыл на месте, все еще держась за ручку двери, и пытался понять, что
же произошло. Лязгнув челюстями, командир повернулся к артиллерийскому
офицеру.
- Черт подери! Что произошло, Итертон? - произнес он строго. - Что это все
значит? Снова Карслейк...
- Ральстон ударил его, сэр, - прервал его Итертон.
- Не мели чепуху, канонир! - проворчал Тэрнер.
- Мы и так видим. - В голосе Вэллери звучало раздражение. - За что?
- Посыльный. Из радиорубки пришел посыльный, чтобы забрать предохранители
для включения радиостанции. Карслейк дал их ему. Минут десять назад,
по-моему.
- По-вашему! А где были вы сами, Итертон, и почему вы это допустили? Вы же
прекрасно понимаете, что значит включить радиостанцию, когда человек на
мачте...
Вэллери умолк, вспомнив о Ральстоне и полицейском сержанте.
- Что вы сказали, Итертон? - наклонился к нему Вэллери.
- Я был внизу, сэр. - Итертон смотрел на палубу. - Спустился буквально на
минуту.
- Понимаю. Вы были внизу. - Голос Вэллери был сдержан, ровен и спокоен, но
выражение глаз командира не предвещало Итертону ничего хорошего. Вэллери
повернулся к Тэрнеру. - Лейтенант сильно избит, старпом?
- Выживет, - коротко ответил Тэрнер, помогая Карслейку подняться. Тот
стоял, прикрывая рукой окровавленный рот, и охал.
Казалось, лишь сейчас Вэллери заметил Ральстона. Он смотрел на него
несколько секунд - целую вечность, - затем зловеще и односложно произнес
одно слово. За этим единственным словом чувствовались тридцать лет
командования кораблем.
- Ну?
Лицо Ральстона словно окаменело. Не сводя глаз с Карслейка, он произнес:
- Да, сэр. Это сделал я. Я избил его - этого подлого убийцу, этого подонка!
- Ральстон! Вы забываетесь! - Голос полицейского сержанта прозвучал как
удар хлыста.
Плечи Ральстона опустились. С усилием оторвав глаза от Карслейка, он
устало посмотрел на командира корабля.
- Виноват. Я действительно забылся. Ведь у него на рукаве золотой галун.
Подонком может быть только матрос.
Вэллери был поражен горечью, прозвучавшей в словах моряка.
- Но он хотел...
- Разотри подбородок, приятель! - резко оборвал юношу Тэрнер. - Ты
поморозился.
Повинуясь, Ральстон стал медленно растирать лицо. Он тер его тыльной
стороной ладони. Вэллери поежился, увидев его изувеченную ладонь: кожа и
мясо свисали клочьями. Это оттого, что он слезал с рея без рукавиц...
- Он хотел убить меня, сэр. Преднамеренно, - словно нехотя произнес
Ральстон.
- Вы отдаете отчет своим словам? - Голос Вэллери был холоден, как ветер,
проносившийся над Ланганесом. Но в эту минуту старый моряк сам впервые
ощутил некое подобие страха.
- Он хотел убить меня, сэр, - монотонно повторил Ральстон. - За пять минут
до того, как я начал слезать с рея, он передал посыльному из радиорубки
предохранители. Как только я добрался бы до мачты, чтобы спуститься вниз,
радиостанция оказалась бы включенной.
- Что за ерунда, Ральстон. Как вы смеете...
- Это правда, сэр, - убитым голосом произнес Итертон, кладя на место
телефонную трубку. - Я только что звонил в радиорубку.
На Вэллери снова повеяло ужасом. Чуть ли не с отчаянием в голосе он
произнес:
- Всякий может ошибиться. Возможно, виной тому было неведение, а не злой
умысел.
- Неведение! - Усталости в голосе Ральстона как не бывало. Он сделал два
быстрых шага вперед. - Неведение, вы говорите! Я сам сдал ему эти
предохранители, когда поднялся на мостик. Я спросил, кто вахтенный офицер,
а Карслейк заявил, что вахтенный офицер он. Я не знал, сэр, что вахтенный
- командир артиллерийской части. Когда я предупредил лейтенанта, что
предохранители следует вернуть только мне и никому другому, он сказал:
"Надоела мне твоя проклятая настырность, Ральстон. Я занимаюсь своим
делом, ты занимайся своим. Полезай наверх и твори чудеса геройства". Он
отдавал себе отчет, что делает, сэр.
Вырвавшись из рук старшего офицера, Карслейк бросился к командиру корабля.
Вылезшие из орбит глаза побелели, лицо исказила гримаса.
- Это ложь, сэр! Грязная, подлая ложь! - прошамкал он, с трудом шевеля
разбитыми губами. - Ничего подобного я не говорил...
Слова его перешли в клохчущий визг: кулак Ральстона обрушился на
бормочущий, окровавленный рот Карслейка. Пошатнувшись, тог грохвулся о
палубу, отворив при этам дверь в штурманскую рубку, и остался лежать
бесформенной грудой. Тэриер и Гастингс тотчас кинулись к старшему
торпедисту и ехватили его за руки, но Ральстон и не пытался сопротивляться.
Несмотря на вой ветра, всем показалось, что на мостике воцарилась мертвая
тишина. Когда Вэллери заговорил, голос его прозвучал безжизненно:
- Старпом, вызовите пару морских пехотинцев. Отправьте Карслейка в каюту и
пришлите к нему Брукса. Гастингс...
- Слушаю, сэр.
- Отправьте старшего торпедиста в лазарет, пусть ему сделают перевязку и
все, что полагается. Потом посадите на гауптвахту. Приставьте часового.
Понятно?
- Так точно, сэр.
В голосе Гастингса прозвучало удовлетворение.