другие, назовем их "радикалами".
жестокие планы -- они пугают даже меня. Будьте благоразумны, прокурор, и
примите мои условия. Вам сегодня не выиграть схватку, -- слишком неравные
силы, и моральные и материальные, время на стороне Бекходжаевых. К тому же
каждый ваш ход мы можем рассчитать наперед, или, точнее, рассчитали еще
полгода назад и, как видите, до сих пор ни разу не ошиблись. Мы имели фору в
полгода и, поверьте, не сидели сложа руки. Наши действия для вас
непредсказуемы, как непредсказуемы и силы, что мы можем ввести по ходу дела.
Ваши тетради оказывают нам бесценную помощь -- слишком уж большому
количеству уважаемых ныне людей выгодно лишить вас поста и дискредитировать.
или, точнее, единственный человек, на чью помощь и свидетельство вы можете
рассчитывать. Тут вы нас немного опередили, успели перевести его в Ташкент,
а жаль: у полковника Иргашева в отношении Джураева был интересный план, не
успели реализовать, иначе не было бы сейчас у вас и этого шанса. Не скрою,
мы проделали огромную работу и установили того, кто помог Джураеву так
быстро задержать убийц. Установили и человека, с кем встречался капитан
после суда. На них можете не рассчитывать, их и запугали и задобрили
одновременно, припомнили им их собственные грешки, не получившие огласки в
свое время. Если они до суда отказывались вам помочь, то теперь тем более. С
Джураевым несколько посложнее -- его не запугаешь и не купишь. Вам,
наверное, известно, что однажды он задержал человека в бегах, у которого
денег с собой было гораздо больше, чем в этом "дипломате". Задержанный
просил в обмен на эти деньги отпустить его, но Джураев отказался.
Джураев задержал особо опасного рецидивиста, на чьей совести было три
убийства.
опасная работа, и в ней всякое может случиться, вы это хорошо знаете,
прокурор. Больше всего милиция теряет людей в уголовном розыске. Нам
известны радиопозывные и рабочая частота его рации в машине. Ну, например,
капитан, поздно вечером возвращаясь домой, проезжает мимо одного особняка,
где частенько собираются люди, чьи фотографии он бережно хранит в нагрудном
кармане, и вряд ли, учитывая его храбрость и благородство, он избежит
искушения встретиться с ними. Он не станет осторожничать -- ведь там будут
люди, за которыми он давно охотится. Но у нас есть возможность предупредить
и тех, кто в особняке.
его пристрелит тот, кто будет страховать эту трогательную встречу. А
поскольку там без выстрелов не обойдется, он погибнет честно, на боевом
посту, и смерть его ни у кого не вызовет подозрений.
страховочных вариантов; такому отчаянному человеку, как Джураев, несложно
организовать встречу с пулей или ножом в темном переулке или подъезде. И
последнее. Предугадываю, вы скажете: есть Азат Худайкулов, и, может, в нем
заговорит совесть и он расскажет начистоту, как все было? Не расскажет.
Потому что на снисхождение суда ему рассчитывать не приходится, а правда
для прокурора его не волнует, его волнует его жизнь, когда он выйдет на
свободу, а она целиком зависит от Бекходжаевых, как и жизнь его больной
матери.
будет, чтобы он замолчал навсегда, для полной гарантии, то он замолчит,
будьте уверены. Он как раз работает на строительстве высотного дома, в
третью смену, и ходит как сонная муха, того и гляди -- сам улетит в
монтажный проем.
честного слова.
иезуитский план клана -- они хотели получить его молчание в обмен на две
жизни, а в том, что они, спасая свои шкуры, не остановятся ни перед чем,
прокурор не сомневался. Как ни парадоксально, оставалось только радоваться,
что "радикалы" в группировке не одержали верх, и эти люди оставались живы
до сих пор.
маленьких детей. Вспомнился и сам Эркин, надежный и верный товарищ. Нет,
какие бы цели ни преследовал Амирхан Даутович, он не мог сейчас собственной
рукой подписать ему смертный приговор, как не мог рисковать и жизнью Азата
Худайкулова, которому только недавно исполнилось восемнадцать лет.
тупике, но выходило, что загнали его основательно -- не шевельнуться.
колени, признать их правоту..." -- в отчаянии рассуждал Амирхан Даутович,
не замечая, что гость уже нервничает и торопится.
честное слово, извините, я не буду настаивать на такой форме решения
вопроса. Сделаем так. Я оставлю вас одного, взвесьте мои предложения и свои
шансы. Ровно через полчаса, если вы приняли наши условия, включите в зале
свет. Если нет, Бог вам в помощь -- дальше события будут контролироваться
"радикалами".
прокурор.
И гость, подхватив "дипломат", быстро выскользнул из кабинета.
Даутович ясно уловил шаги еще двух человек.
что-то предпринять, потом он неожиданно вскочил и бросился к телефону.
Поднял трубку одного, второго -- телефоны не работали.
быть варианты куда короче и надежнее...
казалось, что это сцены из детектива, причем детектива зарубежного;
настолько все было нереально для нашей жизни, что поведай Амирхан Даутович
кому-нибудь об этом разговоре, вряд ли его рассказ приняли бы всерьез. Но в
том-то и ужас, что все было всерьез, -- прокурор знал это. И знание не
облегчало душу, он понимал: в том, что страшные люди, подобные ночному
гостю, полковнику Иргашеву, прокурору Исмаилову и Бекходжаевым, здравствуют
и считают себя хозяевами положения, есть и его прямая вина.
автомобильной сирены -- с улицы напоминали, что время, отпущенное ему,
истекло.
включил огни.
тишину, "гости" резко рванули по сонной Лахути.
изменилась. Лишился он и должности, и получил суровое взыскание по
партийной линии. Но подкосила его не тяжесть и несправедливость наказания,
подкосила его откровенность и уверенность ночного посланника Бекходжаевых,
открытие для себя неконтролируемого участка жизни. Выходило, что он все эти
годы жил в каком-то изолированном и надуманном мире, а в жизни меж тем
процветали слои, пласты ее, которые были неведомы ему даже как человеку, не
то что прокурору. Куда его не допускали. А ведь он-то считал, что прочно
стоит на земле и смотрит на жизнь глазами реалиста; выходит,
действительность оказалась куда реальнее, многозначнее и мрачнее, чем он
себе представлял. Спроси его кто до гибели Ларисы, знает ли он жизнь своей
области, контролирует ли ее полностью, Амирхан Даутович, наверное,
обиделся бы. Теперь он понимал: его знания были неполными, а точнее -- в
основном бумажными, телефонными, газетными, победные бумаги, рапорты
застили ему саму жизнь. И даже останься Амирхан Даутович на своем прежнем
посту, он все равно почувствовал бы свою надломленность -- переход из веры
в неверие никогда не проходит бесследно для людей честных.
начинал в этом здании. Осенью он попал в больницу с нервным расстройством и
пробыл там более двух месяцев.
говорил Амирхану Даутовичу лечащий врач.
областного прокурора связано только с его личной трагедией и неожиданными
последствиями после нее, диагноз он поставил точно. Но Амирхан Даутович,
соглашаясь с доктором и признавая его диагноз, все же до конца откровенным
с ним не был.
ему стал повсюду чудиться подвох: казалось, здесь идет какая-то двойная
жизнь. Тайный пласт по-прежнему оставался скрытым от него, а открытый не
внушал доверия. Он уже не мог, как прежде, с верой выслушивать на заседаниях
своих коллег; за каждым выступлением пытался найти подтекст, понять, что
стоит за их словами: корысть, скрытый расчет или все же интересы
справедливости, закона. Раньше он не обращал внимания, когда шушукались по
углам, -- мало ли у людей личных забот. Не задевало его внимания, и кто
наведывается в прокуратуру и с кем общается. Теперь же ему казалось, что