Чтение 18–й страницы книги ~Эйтонский отшельник~

же, сломанная нога почти уже не болела и срасталась, похоже,
правильно, так что Кадфаэль был вполне удовлетворен.

Аннет весело вошла в дом, и, вовсе не боясь отца, лишь
рассмеялась на его ворчанье.

-- Чего ворчишь, медведь ты этакий? -- вымолвила она. -- Я
оставила тебя в отличной компании, считая, что совсем не худо
нам хотя бы часок побыть врозь. Зачем было мне спешить в дом
таким дивным вечером? Брат Кадфаэль сиделка хоть куда! И нечего
пенять мне на лишний глоток свежего воздуха!

Впрочем, с одного взгляда на девушку было ясно, что радует
ее нечто большее, нежели просто глоток свежего воздуха. В
ней ощущались какие-то необыкновенные легкость и живость,
словно девушка выпила крепкого вина. Кадфаэль обратил
внимание на то, что ее каштановые волосы, обычно аккуратно
заплетенные, были теперь немного растрепаны, и несколько
выбившихся локонов лежали у нее на плечах, словно ей
приходилось продираться через густой кустарник. Щеки Аннет
пылали румянцем, глаза так и сияли. К ее башмакам прилипли
несколько опавших дубовых листьев. Хлев и впрямь стоял на
самом краю прочисти под деревьями, однако дубов там
Кадфаэль что-то не помнил.

-- Вот и славно, теперь ты вернулась, -- вымолвил
Кадфаэль. -- А то мне было никак не уйти, иначе на кого бы
ворчал Эйлмунд? Так что я, пожалуй, поеду обратно, пока совсем
не стемнело. Ты, милая, не давай ему вставать, а когда будет
можно, я дам ему костыли. Спасибо и на том, что купание в
холодной воде не сильно ему повредило.

-- Спасибо слуге Кутреда Гиацинту, -- напомнила Аннет.

Она бросила короткий взгляд на отца и расплылась в улыбке,
когда тот серьезно сказал:

-- Да, это сущая правда. Он обошелся со мной, как с отцом
родным, я этого никогда не забуду.

То ли Кадфаэлю показалось, то ли Аннет и впрямь залилась
румянцем пуще прежнего. Значит, обошелся как с отцом родным с
человеком, у которого не было сына, способного стать его правой
рукой, лишь дочь, красивая, добрая и ласковая...

-- Наберись терпения, -- посоветовал Кадфаэль лесничему,
вставая из-за стола. -- Скоро будешь здоровым, как прежде, а
здоровье, оно того стоит. О посадках же своих не беспокойся.
Аннет подтвердит, работники хорошо прочистили канаву и укрепили
берега. Теперь будут держать.

Кадфаэль пристегнул суму к поясу и пошел к выходу.

-- Я провожу тебя до ворот, -- сказала Аннет и вышла с
монахом на уже потемневшую прочисть, где лошадь Кадфаэля мирно
пощипывала травку.

-- Ты, милая, расцвела нынче, как роза, -- сказал Кадфаэль
девушке, ставя ногу в стремя.

Та только что поправила выбившиеся из кос волосы.

-- Должно быть, за терновник где-то зацепилась, -- сказала
она, улыбнувшись.

Уже сидя в седле, Кадфаэль наклонился к ней и осторожно
извлек из ее волос сухой дубовый листик. Аннет подняла глаза,
глядя, как монах вертит этот листик между пальцами, держа его
за черенок, и счастливо улыбнулась. Вот такою Кадфаэль и
покинул ее, взволнованной, возбужденной и полной решимости
продраться через любые заросли терний, что стоят на пути к
желанной цели. Девушка была не готова еще открыться даже своему
отцу, однако ее вовсе не смущало то обстоятельство, что
Кадфаэль, похоже, догадался, откуда дует ветер, и в будущее она
смотрела без страха, не держа в мыслях опасений, которые не без
веских оснований закрадывались на ее счет кое-кому в голову.

Не торопясь, Кадфаэль ехал через темнеющий лес. Луна уже
поднялась и лила свой серебристый свет в темноту под деревьями.
Повечерие, долно быть, уже завершилось, и братья готовились
отойти ко сну. Ученики же и послушники, наверное, давным-давно
спят. В пахнущем листвой лесу было свежо и прохладно. Одно
удовольствие ехать вот так не спеша, в одиночку, размышляя о
разных вещах, о которых как-то некогда задуматься в
повседневной суете, ни даже в часы службы и тихой молитвы,
когда этому казалось бы самое время. Здесь же, под ночным
небом, которое слабо светилось по краям, этим размышлениям было
как бы больше места. Глубоко погрузившись в свои мысли,
Кадфаэль ехал через уже довольно старые посадеи, впереди
светлели открытые поля.

Внезапно монах оторвался от своих мыслей, так как слева,
между деревьями что-то громко зашуршало. Нечто крупное и
светлое двигалось рядом с ним во мраке. Кадфаэль услышал тихое
позванивание конской сбруи. Под деревьями с ноги на ногу
переступал конь без седока, но под седлом и с уздой, ибо
Кадфаэль хорошо слышал позвякивание металла. А ведь когда этот
конь вышел из конюшни, он наверняка был под седоком. В лунном
свете между ветвей маячил бледный силуэт, приближающийся к
тропе. Ну конечно, нынче вечером на большом монастырском дворе
Кадфаэль уже видел этого светлой масти жеребца!

Монах быстро спешился, позвав коня, схватил его за узду и
погладил по светлому в яблоках лбу. Седло было на месте, однако
ремни, на которых крепилась позади седла небольшая седельная
сумка, оказались перерезанными. Где же всадник? И зачем,
скажите на милость, он снова отправился в путь после того, как
с пустыми руками вернулся со своей дневной охоты? Неужели
кто-то направил его по верному следу, ибо даже темнота не
остановила его?

Кадфаэль сошел с тропы и углубился в лес в том месте, где
впервые увидел бледный силуэт коня. И ничего, -- никаких
следов! Даже ветки нигде не поломаны. Монах вновь повернул к
тропе, и вдруг в высокой траве под кустом, -- немудрено, что
сразу Кадфаэль и не заметил -- он увидел то, что опасался
увидеть.

В ворохе опавшей листвы лежал ничком Дрого Босье, и даже
несмотря на его темное платье, Кадфаэль ясно увидел еще более
темное пятно, -- кровавое пятно под левой лопаткой, куда убийца
вонзил свой кинжал, а после выдернул его.

Глава Шестая

В столь поздний час брату Кадфаэлю едва ли стоило
рассчитывать на срочную помощь из аббатства или из замка, да и
едва ли кто мог пролить свет на случившееся в этом ночном лесу.
Монаху не оставалось ничего другого, как встать на колени перед
лежавшим и постараться уловить звуки сердцебиения или слабого
дыхания. Однако, хотя тело Дрого Босье было еще теплым и не
окоченело, дыхание не прослушивалось и сердце в его могучей
груди, пронзенное, очевидно, ударом кинжала сзади, не издавало
ни звука. Он умер, по-видимому, совсем недавно, однако кровь из
раны уже не сочилась и по краям запеклась темной корочкой.
Кадфаэль пришел к выводу, что Дрого умер не меньше часа назад,
но и никак не больше двух. Седельные сумки Дрого убийца срезал
и унес с собой. И это в Шропширских лесах! Где это слыхано,
чтобы разбойники орудовали прямо у нас под боком! Быть может,
какой-нибудь городской головорез, прознав о том, что Эймунд
покалечен и не выходит из дома, решил попытать счастья в этом
лесу, подстерегая одинокого путника?

Как бы то ни было, никакая задержка уже не могла повредить
Дрого Босье, и оставалось надеяться на то, что при дневном
свете удастся разглядеть какие-нибудь следы, которые помогут
отыскать убийцу. Так что в сложившихся обстоятельствах самое
лучшее было послать известие в замок, где оставалась ночная
стража, чтобы Хью Берингар приехал сюда с самого рассвета. В
полночь братья монахи встанут помолиться, и тогда печальное
известие можно и нужно будет сообщить аббату Радульфусу. Ведь
убитый был гостем монастыря и со дня на день ожидался приезд
сына Дрого Босье, так что аббатству надлежало заняться всеми
положенными хлопотами.

Увы, для самого Дрого Босье Кадфаэль уже ничего не мог
сделать, однако он мог, по крайней мере, вернуть в конюшню его
коня. Взяв того за узду левой рукой, Кадфаэль сел в седло и
конь послушно последовал за монахом. Спешить было некуда, до
полночи было еще далеко. Да и куда спешить? Если даже Кадфаэль
доберется в аббатство до полуночи, поспать ему все равно не
удастся. Будет лучше просто заняться лошадьми и дожидаться
колокола.

Аббат Радульфус встал раньше всех и обнаружил Кадфаэля,
который ждал у южного крыльца, когда тот выйдет из своих
покоев. В дормитории колокол пробил, однако Кадфаэлю
понадобилось совсем немного времени, чтобы доложить о мертвом
человеке, который умер не по воле Божией, но от руки
человеческой.

Аббат Радульфус никогда не тратил слов попусту, не стал он