все первые оценки, первое причастие, его героическая служба во время войны,
когда он продавал партизанам фальшивые продовольственные карточки. Дается
обзор его провидческого дара разве не кричал он "Да здравствует де Голль" в
44-м году. Пророк! А его общественная деятельность! Он - президент кружка
понгистов, он провел подписку, чтобы финансировать спортивный клуб
пинг-понга. Его гуманитарная деятельность также заслуживает восхищения двое
детей! Надо же! Породить и прокормить их - это далеко не каждому по карману!
Присутствующие охвачены гигантским волнением В едином порыве три тысячи
присутствующих начинают сожалеть о Монфеале. Его оплакивают, по нему рыдают,
хнычут, покашливают, ему воздают торжественные и прочувствованные почести
себе. Тут же один из викариев приступает к повторному сбору
жертвоприношений. Как-никак, Монфеаль был великий человек. Уничтожить такое
великолепное творение - это самый настоящий скандал! Тип со стеклянным
глазом верит в торжество справедливости. Если мирскому правосудию не удается
покарать мерзавца, то от божьего суда свою задницу ему не унести! Там,
наверху, уже разогревают котлы со смолой. Фирма "Сатана" полным ходом ведет
заготовку антрацита! У оратора выскакивает стеклянный глаз и падает на
гравий аллеи. Он наклоняется за ним, но вместо глаза подбирает крышку от
кока-колы и вставляет ее в глазную впадину. И продолжает свою речь. Ничто не
может его остановить. Видимо, ему сделали прививку иглой проигрывателя. Это
день его славы. Он выступает в качестве солиста, и это его опьяняет. И
потом, ведь на кладбище никто не осмелится крикнуть "Заткнись!" И он
заводится пуще прежнего. Я интересуюсь, кто это такой. Какая-то дама с
бархатным шарфиком, прикрывающим ее базедову болезнь, просвещает меня, это
вице-зампредседателя "Товарищества газовых счетчиков" Речь продолжается.
Похоже, он намерен произносить ее вечно, как вечен покой усопшего. В рядах
церковников шепотом советуются, не пойти ли с шапкой по кругу в третий раз.
Ну а третьему сословию не терпится вернуться домой. Некоторые начинают
незаметно уходить. В. первую очередь это те, кто сами себе на уме, и
экономически слабые, у которых попросту не хватает калорий, чтобы выдержать
всю процедуру до конца.
дорогой Монфеаль, мы говорим тебе лишь до свидания! " - восклицанием, от
которого разрыдался бы надгробный камень.
и вода достается лишь тем, кто оказался в первых рядах. Мальчик из
церковного хора с кропилом не предвидел такого наплыва людей. Епископ
говорит, что следовало бы ограничить кропление до четверти крестного
знамения на человека. Однако это вызвало бы пересуды у его паствы, тем более
что осталось около двух тысяч человек, которых надо окропить всухую.
Благословение продолжается по-сахарски. Епископ недоволен. Это заметно по
его посоху, принявшему форму запятой. Ему хочется пожурить
непредусмотрительного служку. Обезвоженная религия - это декадентствующая
религия!
Все семейство Монфеаля выстраивается в определенном порядке:
прапрадвоюродные братья, молочные сестры, внебрачные братья. Они становятся
в две шеренги, чтобы ускорить эту церемонию. Им хочется показать, что они
тоже принадлежат к семейству Монфеалей: близкая родня, дальняя родня,
натуральная родня и родня по переписке. Родственники признанные,
отвергнутые, принимаемые, пребывающие в ссоре. Все демонстрируют конец
вендетты по случаю смерти знаменитого представителя семейства. Те, кто
годами не виделись из-за общей межи или из-за орфографической ошибки в
новогоднем поздравлении, теперь обнимаются, плачутся друг другу в жилетку,
реабилитируют себя в покрасневших глазах присутствующих. В неподвижном
воздухе слышатся поцелуи и текут слезы. Заблудившаяся пчела, которая не
знает, что речь идет о погребении, объедается пыльцой, перелетая с букетов
на венки. Из этой истории она извлекает свой мед.
бездну парашютиста:
выглядеть опечаленным. Затем продвигается к семейству Монфеалей
его слова. Перед вдовой он слегка задерживается. Я наблюдаю, словно через
телеобъектив, за его действиями. Крупным планом выхватываю их руки.
Следующие за Мартине соболезнующие начинают проявлять неудовольствие. Им не
терпится облобызать руку жены убиенного. Инспектор продолжает свой
соболезнующий сеанс. В шеренгах родственников выделяется Толстуха, которая
вскрикивает каждый раз, когда ей пожимают руку, хотя в это время года не
коченеют пальцы. Впрочем, возможно, у этой родственницы имеется какой-нибудь
коварный панариций.
замечаю клочок бумаги. Она перекладывает его из правой руки в левую, в
которой уже держит вдовью принадлежность номер два - носовой платок. Потом с
большим самообладанием она продолжает пожимать другие фаланги. Она бормочет
"спасибо", льет слезы, адресует вздохи и глухие рыдания знатным людям.
могильщик, сидя на старой могиле, поступает как пчела: он закусывает. Он
настолько стар, что ему уже просто неприлично быть могильщиком. Возможно, он
решил, что ему уже нет смысла возвращаться домой?
сказать, что меня нет. Я не чувствую себя готовым выслушивать его упреки. В
пороховом складе лучше не курить, не правда ли?
предвыборному собранию. Я решаю прогуляться к владению графа Марто-и-Фосий,
чтобы прозондировать обстановку. Оба его слуги так и не вылезают из кухни.
Они словно два безработных крота. Я спрашиваю у заплесневелого старика, нет
ли у него новостей о Матье Матье. Он трясет своей маленькой болтающейся
головой:
ее.
маленького негритенка из сказочной Банании.
без вести пропавшим.
пятнадцать.
почему. Он облюбовал и снял себе хибару... Начал подрабатывать то там, то
там. Ухаживал за садами, чинил заборы - одним словом, брался за все.
Утрилло. Позеленевший фонтан, клумбы с кустами роз, лужайки образуют
чарующий старомодный пейзаж.
позвать?
почти что посреди двора.
приходил сюда каждый день вплоть до похорон. А после мы его больше не
видели.
розария и смотрю на окно библиотеки, где был убит Гаэтан. Что-то здесь не
так. Я осматриваю двор. Нахожу на земле картонную коробку из-под завтрака. В
ней еще сохранились остатки еды, приставшие к стенкам. В коробке полно земли
и улиток. Матье Матье, видимо, ее забыл. Меня это настораживает. Меня все
почему-то настораживает, но мне не удается до конца понять, как же все это
произошло. Даже неспособность понять тоже настораживает меня. Обычно я
соображаю лучше.
вопросами. Я вежливо их отшиваю, чтобы посвятить себя моей Фелиции. Когда я
вижу маму рядом с ними, я могу оценить ее скромность. Она смотрит на меня
своими добрыми ласковыми глазами.
и дело проясняется. Меня это подбадривает.
Дела складываются таким образом, что я не удивлюсь, если завтра Толстяк
получит уведомление об увольнении.
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Куликов Роман