Чтение 18–й страницы книги ~Стандинг или правила хорошего тона~

тихонько дать дуба, и ты после этого считаешь, что не произошло ничего
странного?

-- Послушай, умник, как ты это все быстро разузнал, уж не по телеграфу
ли тебе обо всем доложили до отъезда сюда?

Его глаза подозрительно хмурятся. -- Полегче на поворотах Белоснежка,
полегче! -- угрюмо произносит он. -- Не хватало еще, чтобы меня учил
какой-то черномазый.

И тут я ощущаю себя негром. В душу заползает черная тоска. Морально я
становлюсь похожим на поддельный чек. На меня нападает приступ гнева, он
подобен гриппу, от него у меня перехватывает дыхание, немножко подскакивает
температура, и я начинаю понимать жизнь и как в ней живется некрасивому
человеку, нашедшему временное пристанище в этой школе.

-- А черномазый, -- спрашиваю я, -- это, собственно, что такое в твоем
понимании, а Ракре?

Он с обреченным видом тасует карты.

-- Да ты не обижайся!

-- Я не обижаюсь, я только хочу, чтобы ты в конце концов мне объяснил,
что это за чувство превосходства, которое придает тебе бледный цвет твоей
кожи. Ты что на самом деле считаешь себя какой-то высшей личностью внутри
этой бледненькой упаковки?

-- Да брось, я тебе говорю! На, лучше сними!

Я снимаю. Размышляю. И теряю иллюзии.

-- Ракре, ты хоть раз задавал себе вопрос, что представляет собой нащ
шарик в космическом пространстве? Он как булавочная головка! Даже меньше...
Мы все, вцепившись в эту булавочную головку, несемся, я не знаю в какое
небытие, и тут объявляется месье, как его там, Ракре и насмехается над
своими цветными собратьями, потому что он страшно гордится своим белым
цветом покойника! Скажи, парень, у тебя в котелке вместо мозгов труха
млечного пути или что?

Долговязая газопроводная труба сразу свирепеет.

Не переставая стрелять выхлопными газами, он засовывает карты в карман.

-- Ты, негра, если бы ты сейчас нс был в горизонтальном положении, то
давно схлопотал бы по роже, -- заявляет он.

Но вы же меня знаете? Я прямо в пижаме спрыгиваю с лежанки.

-- По вашему приказанию прибыл, господин Вонючка!

Гражданин Ракре принимает боевую стойку. Только она у него какая-то
кособокая, как у всех духомузоманов. Он бьет правой -- я уклоняюсь. Он
пускает в ход левую -- но только слегка задевает мое плечо, потому что моя
голова уже у него в желудке. Он делает полусальто-мортале и с грохотом
врезается в перегородку. Его внутренности гневно возмущаются! Очки отлетают
в сторону. А поскольку они не из автомобильного стекла, разбивающегося при
ударе на мельчайшие кусочки, один осколок впивается ему в нос. Из рубильника
ручьем льется кровь.

Злость моя моментально проходит. Я помогаю ему подняться на ноги.

-- Ну что, схлопотал? -- говорю я ему.

Но он больше не корчит из себя героя. Гнев у него тоже прошел.
Вообще-то он славный малый, несмотря на то, что его южный полюс говорит
более разумные вещи по сравнению с тем, что изрекает его северный полюс.

Он прикладывает к носопыре носовой платок, но кровь не останавливается.

-- Надо сходить в санчасть и все продизенфицировать, -- советую я. --
Пойдем, я тебя обработаю.

Санчасть размещается как раз на нашем этаже. К моему великому удивлению
я вижу, что из-под двери пробивается узкая полоска света.

-- Надо же, -- удивленно говорю я, -- фельдшер занимается сверхурочной
работой!

-- Не может быть, -- возражает Ракре, -- просто забыли выключить свет.

Он толкает дверь и входит, я -- за ним.

Едва мы вошли в помещение с застоявшимся запахом эфира, как там
послышалось какое-то шевеление. Как, что и почему, я не успеваю проверить,
потому что что-то тяжелое со страшной силой обрушивается мне на голову.
Комната складывается пополам, и все погружается в темноту.

-- Интересно, -- бормочет Ракре плывущим голосом.

Мы сидим на кафельном полу санчасти, я и он. У него хлещет кровища не
только из носа, но и со лба. На лбу страшная резаная рана, как будто
специально вырезанная для носа. Можно подумать, что кто-то пытался разрубить
лоб моего двухтактного горемычного товарища пополам, как полено.

-- Что, интересно? -- со стоном произношу я, потирая шишку на голове.

-- У тебя же ноги белые! -- отвечает он.

От этих слов у меня на лице появляется кислая мина. На время операции в
школе следовало бы покрасить и мои костыли.

-- Все дело в пигментации, -- успокаиваю я его. -- Дерматолог заверил
меня, что, если я буду делать примочки лосьоном "Черный лев", это пройдет.

Он качает своим треснутым черепком.

-- Что с нами случилось? -- спрашивает он меня.

-- Принимая во внимание* что сейчас время позднее, -- отвечаю я, -- я
сомневаюсь, что это был солнечный удар.

Он поднимается и в нем просыпается опытный потенциальный сыщик.

-- В санчасть, я думаю, залез вор, и когда мы вошли, он нас оглушил.

--Десятка, Ракре. Тм настоящий Шерлок Скудоумный. Мне сдается, что
полиция в твоем лице приобрела отличного новобранца.

Он хмурит брови и снова готов начать мордобой.

-- Ну, ладно, кончай. А у тебя есть другие объяснения?

-- Нет, нет, сынок, никакого другого.

Я подхожу к застекленному шкафу с лекарствами и беру пузырек йода.

-- Иди сюда, я перевяжу твои раны, богатырь!

Он с нежеланием садится на металлический табурет, и я прочищаю его
раны. В моей башке все гудит. Как будто туда залетел большущий шмель и в
отчаянии бьется о стенки, стремясь вырваться на свободу.

-- Объявляем тревогу? -- спрашивает Ракре.

-- Не стоит, завтра доложим обо всем директору. Зачем поднимать шум на
всю контору, наш обидчик уже далеко!

Я останавливаюсь на полуслове, рука с тампоном замирает в воздухе,
глаза широко открываются, и я становлюсь похож на сову, которая, потоптав
прошлогоднюю траву и посмотрев в темноту, чтобы прогнать дремоту, замечает
сквозь опавшую листву необычную плотву, которую принимает за халву*.

-- Что с тобой? -- озабоченно спрашивает Ракре.

Я показываю на раковину.

-- Смотри!

Под раковиной, на кафеле, вместе с новыми прокладками, лежат
отвинченная труба и отстойник.

-- Ну и что? -- спрашивает он.

-- Я, кажется, догадываюсь, чем нас оглушили, мой дорогой сыщик, --
уверенно говорю я.

--Чем?

-- Огромным разводным хромированным ключом. Этот тип возился с
раковиной, когда мы вошли.

Самозарядный ночной горшок смотрит на меня и презри

* Эта рифма ровно ничего не означает, она просто развлекает. -- Примеч.
авт.

тельно крутит указательным пальцем у виска.

-- Кончай заливать, Белоснежка! Чинить раковину ночью! Он что, лунатик!

-- Скорее всего, дух, бьющий по голове! -- поправляю я.

Он переваривает рагу, образовавшееся у него в голове, и возражает:

-- А что подтверждает, что он чинил раковину? Может быть, это слесари
оставили?

Вместо ответа я указываю ему на кран. Из него капает. Медленно, но
капает. Через отверстие в раковине на пол натекла уже небольшая лужица воды.

-- И что? -- спрашивает Ракре.

-- Если бы чинить перестали вчера вечером, то под раковиной на полу уже
была бы целая лужа. Водопроводчик уж во всяком случае подставил бы под
раковину тазик, учитывая, что кран кровоточит. Так или иначе завтра мы
узнаем, планировались или нет здесь слесарные работы.

Будущий комиссар заводится.

-- Послушай, Белоснежка, я люблю во всем ясность, именно поэтому,
кстати, я стал сыщиком. Объясни мне, для чего злоумышленник стал отсоединять
трубу от раковины?

И поскольку я не отвечаю, будучи не в состоянии привести ему веские
доказательства, он пожимает плечами:

-- Ты слишком много читаешь, Белоснежка. Ты лучше больше пиши.

-- Спасибо за совет, -- говорю я. -- Я над этим подумаю.

Когда мы проснулись, Ракре и я, единственный и любимый сын Фелиции, вид
у нас, прямо скажем, был не очень презентабельный. Ребята нам сказали, что
если мы будем играть каждую ночь в эти ковбойские игры, то они будут
просить, чтобы их перевели в другое спальное помещение. Газовая колонка и я
строим из себя испанских грандов, а после спасительного душа бежим к
директору и вводим его в курс дела. Директор уже в трансе, ему уже доложили
о поломке санитарного оборудования в санчасти, и он уже ломает голову по
этому поводу. Поэтому наши жалобы только усиливают его озабоченность. Он нас
любезно выслушивает и с невозмутимой миной протирает свои запотевшие очки.
Его самообладание следовало бы описать красными буквами на большом листе, а
лист вставить в рамку под стеклом, в назидание другим.

Когда мы ему объяснили ситуацию и происхождение наших шишек, он вызвал
ночного дежурного. Им оказался старикан по прозвищу Дюпанар, что значит
Плоскостопий. Ступня ноги у него была похожа по форме на яичницу из пяти
яиц.

-- Вы дежурили сегодня ночью? -- спрашивает патрон.

Старикашка утвердительно трясет своим котелком.

-- Вы ничего не слышали необычного на третьем этаже?

Повторный утвердительный кивок черепка уважаемого Дюпанара. И такому