невозможно. Тенор Лабинский, который до того и двигаться-то
не мог толком по сцене, так заиграл, что люди плакали в
зале... Да... А после премьеры отец пригласил всех на
Новинский, мамочка накрыла три огромных стола, народу
набилось - тьма. Отец, помню, поднял первый бокал и,
оглядев всех, сказал сурово: "Вы же все можете, абсолютно
все! Но вы лентяи!"
одночасье.
собою Коровина и Билибина, ругается так, что люстры дрожат:
"Окно нарисовал не там! Эта дверь будет неудобна певцу!
Как в этой мизансцене со светом работать?!" Невероятно был
требователен к окружающим, Евгений, потому что прежде всего
был требователен к себе. Я тогда жил у него в Париже, он на
моих глазах работал над Кончаком, боже, как это было
поразительно! Во всем методе Станиславского следовал,
боготворил его, а тот учил: коли не знаешь, как играть
роль, пойди к товарищу и пожалуйся... Начнется беседа,
потом непременно случится спор, а в споре-то и родится
истина. Вот отец и выбрал меня в качестве
"товарища-спорщика". Начинали мы обычную нашу прогулку от
Трокадеро, там поблизости его квартира была, спускались
вниз, и как же он говорил, Женя, как рисовал словом! Он
великолепно расчленял образ на три составные части: каким
Кончак был на самом деле, каким он видится зрителям и каким
его надобно сделать ему, Шаляпину. Знаешь, он грим Кончака
положил в день спектакля, без репетиции, это ж такой риск!
Почему? А потому, что был убежден в своем герое, видел его
явственно... Сам себе брови подбрил, сам подобрал узенькие
брючки и длинную серую рубашку, ничего показного, все
изнутри. Он и на сцене-то появился неожиданно, словно
вот-вот спрыгнул с седла, бросил поводья слугам, измаявшись
после долгой и сладостной охоты... Прошел через всю сцену
молча, а потом начал мыться, фыркал, обливая себя водою,
наслаждался так, что все в зале ощущали синие, в высверках
солнца студеные брызги... И обратился-то он к Игорю не
торжественно, по-оперному, а как драматический актер,
продолжая умываться: "Ты что, князь, призадумался?" Ах,
какой тогда был успех, Евгений, какой успех... Но я тем не
менее рискнул сказать ему после премьеры: "С театральной
точки зрения, ты бедно одет". Отец не рассердился,
промолчал, а потом купил на Всемирной выставке красивый
бухарский халат. Его-то и надевал после умывания... Театр
- это чудо, Женя... Надо, чтобы люди воочию видели, как
Кончак из охотника превращается в вождя племени, в
могущественного хана... Он, отец, ведь ни в библиотеках не
просиживал, ни к ученым за консультациями не ходил, он мне
тогда оставил завет на всю жизнь: "Искусство - это
воображение".
голливудским актером?
Русский и еще интересуется историей, сын, наконец, со мною
можно было говорить, как с самим собою... Да и вкусы
одинаковы... Только раз я испытал некоторую
дискомфортность, когда сказал, что цирк - развлечение не
моего вкуса. Отец даже остановился от изумления... Долго
молчал, а потом грустно промолвил: "В твоем возрасте я был
потрясен цирком... Вот что значит воспитание". Отец рос
среди поддонков общества, а я - благодаря его таланту - в
цветнике... Впрочем, Дягилев как-то меня поправил: "Не в
цветнике, а в самом утонченном розарии". Кстати, ты знаешь,
что Серж Лифарь намерен пустить к продаже пушкинские письма
из дягилевской коллекции?
это, но ты бы все же проверил.
недоуменно глянул на часы - полночь; странно, подумал он,
что могло случиться?
была огромной; поленья, охваченные пламенем, сухо трещали,
могли не услышать), - кто там??
Умоляет соединить с вами. Я решил, что обязан доложить вам
об этом.
кабинет; телефона Золле не помнил, виделись всего два раза,
познакомил их Степанов, беседы были чисто светскими; долго
искал его визитную карточку, нашел по счастью; набрал номер,
ответил густой красивый голос; представился; сначала на
другом конце провода, где-то на берегу Северного моря, за
тысячу с лишним километров отсюда, молчали, а потом
Ростопчин услышал тяжелое, больное дыхание.
мне?
наперед вся эта неделя... Приезжайте ко мне, милости
прошу...
толком...
Си, по английскому названию букв, образующих его фамилию, то
есть Прус. Один из самых интересных переводчиков, журналист
и медик, он, как всегда, был переполнен информацией (если же
говорить о Мишиной основной профессии, то она довольно
редкостная, и определить ее надо коротко: друг).
ставил вопросы, как напористый следователь прокуратуры;
голос металлический, только смеется грустно). - А напрасно!
Вчера я брал интервью у одного американца, он торговец, в
общем-то, мелюзга, тянет миллионов на двадцать, большего не
стоит, так вот, он знает про твою книгу о нацистах,
грабивших музеи Европы...
переведена.
разговаривая со мною.
Так вот, американца зовут Иосиф Львович, на самом деле он
поляк, Юзеф Леонович, говорит по-русски, как мы с тобою,
очень хочет повидаться.
Конституции, мы караем лишь терроризм, расизм и призывы к
войне, все остальное вполне законно, то есть подлежит
обсуждению по телефону.
самый Иосиф дал мне понять, что он готов войти в твое
предприятие...
в поиске и попытке возвращения того, что ищут твои друзья на
Западе,
Польши. Отца занесло в Штаты, а его к нам. Работал в
Караганде на шахте... На фронт не взяли, зрение плохое.
Ну, а потом вернулся во Францию, оттуда перекочевал к отцу в
Панаму и принял американское подданство. Говорит, что
благодарен русским за то, что спасли жизнь ему... Хочет
отблагодарить. Только не знал, как это сделать... А когда
прочитал тебя, сразу понял, что нужно предпринять. Главное,
Лукин Евгений
Василенко Иван
Буджолд Лоис
Шекли Роберт
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай