в музыке. Если это самовыражение художника - там обязательно будет и
музыка, и скульптурная форма, и философия.
плоской коричневой папке, лежавшей поодаль.
неинтересно.
циновку, поэтому блок выскользнул из его пальцев, и на пол посыпались
рисунки. Это были одни только портреты Кемлонг: вот она смеется, а вот
поет, а здесь - купается в зеленом пруду.
и, опустившись на колени, начал ползать по полу, суетливо собирая рисунки.
Степанов опустился рядом с ним и помог ему собрать рисунки.
уже не было.
а? Надо ж равнину проскочить в сумерках. Мы там как мишень: голое место...
Ни камня, ни деревца... А то, может, поживем тут денек? А?
рассказать людям про то, что он здесь увидел.
ягоды - ненормальные... Скажи ему, что прожить можно и без руки.
уметь быть сильным.
это очень плохо. Я почувствовал себя немым: все слова слышу, а сказать
ничего не могу. Я пробовал к этой культе, - он тряхнул обрубком правой
руки, - привязывать кисть. Ничего у меня не вышло, мазня одна... Вышла
мазня... Я говорил себе: если ты настоящий художник, пусть тебе отрубят
обе руки - не погибнешь; если есть что сказать людям - ты скажешь этой
песней. Пусть отрежут язык - ты все равно будешь думать свое. Я так
сначала говорил себе... А когда попробовал привязать кисть к культе и
ничего не вышло, тогда я...
для тебя специальный протез.
Ситонга ни разу не слышал Степанов - заговорил он. - Ну не надо, брат мой,
ну не надо же, любимый брат мой... Разве можно так жалеть себя?
пальцем на коре замысловатый узор.
замысловатый узор на коре дерева.
тональность записи. - Неужели двадцатый век - последний век человечества?
Этого человечества?
в пепельнице, сделанной из половинки шариковой бомбы. Стер написанное и
начал диктовать снова:
в р е м я запрограммировало в их генах. Мы все запрограммированы, сейчас
уже с этим не спорят. Когда-то древние знали про это. Недаром осталась
мудрость: "Тот, кому суждено быть повешенным, не утонет в луже". Раньше
в р е м я было медлительным. Его называли рекой. Теперь оно стремительно.
Отчего оно так убыстрилось? Наверное, оттого, что о н о не хочет открыть
нам свою тайну. Главную тайну. Поэтому о н о заставляет нас прожигать и
проживать время жизни. Оно подгоняет нас, выдвигая иллюзорные мечты, мы
гонимся за ними, пробегая сквозь время. Мы не успеваем осмыслить
происходящее: в р е м я готовит нам одну феерию за другой. Память мира
стала, как никогда, короткой: так бывает в концерте, где отличные номера
следуют один за другим. Этот наш бег за мечтой порождает усталость. И мы
передаем эту усталость потомкам. Мы программируем усталость в будущем
через гены наших детей и внуков. Видимо, мы слишком близко подошли к тайне
в р е м е н и. Мы начали выходить из-под контроля. И в р е м я тогда,
поняв, что впрямую нас не победишь и прошлое - спокойное прошлое - не
вернешь людям, а следовательно, и ему самому - позволило простой микроскоп
сделать электронным и помогло тем, кто слепо тыкался носом вокруг проблемы
наследственности, сфотографировать клетку ДНК. В р е м я решило столкнуть
количество открытого людьми с их разумом, который не в силах это открытое
осмыслить. И тогда в р е м я помогло Виннеру создать кибернетического
робота. Это был самый коварный ход в р е м е н и. Человек, преклоняющийся
перед творением рук своих, перед всезапоминающим и всевычисляющим роботом,
обречен на умильное рабство. Робот будет служить не человеку, как он
надменно думает, но - в р е м е н и. Спасти от гибели можно только
верующих рабов. Богов свергли. Робот - бог будущего. Боги - слуги времени.
Время нас снова обыграло. Человечество, погрязшее в маленьких личных,
групповых и государственных заботах, уже проиграло, не заметив этого
катастрофического проигрыша. А порой даже аплодируя поражениям - когда
выдавали Нобелевские премии мудрецам от математики и электроники. Эти
мудрецы были невольными п р о в о к а т о р а м и в р е м е н и. Не зря
инквизиция жгла на кострах тех, кто дерзал думать шире пределов,
утвержденных религией: видимо, папские нунции, лишенные радостей плотской,
простой жизни, мечтали, чтобы этим простым счастьем наслаждалась их
паства. Паства дерзко отринула этот путь устами Галилея, который сказал,
что шарик все-таки крутится. Будь он проклят, этот вздорный старик, этот
вздорный старик... Только равенство мысли могло бы уравнять людей в их
правах и обязанностях. Но разве люди согласятся уравнять себя в мысли?
Личный агент в р е м е н и в каждом из нас - честолюбие и алчность - не
позволит сделать этого. Маленькие люди заняты своими маленькими радостями,
крохотными горестями и глупенькими страстями. В р е м я, наблюдая нас,
видимо, потешается: "На что замахиваетесь, мыши?"
истертыми валиками кресла, закурил и почувствовал, как у него устало
расслабились мышцы живота.
углу номера, запел сверчок. Файн долго слушал, как поет сверчок, а потом -
неожиданно для самого себя - заплакал. Он включил диктофон и поднял
микрофон, чтобы песня сверчка явственнее записалась на пленку. Он долго
сидел с вытянутой рукой и, улыбаясь, счастливо плакал, слушая, как пел
сверчок. А когда он замолчал, Файн сказал в микрофон:
часок вздремну. Мы в пять должны вылетать...
него. Ей хотелось бежать отсюда, но парень обнял ее, прижал к себе и
спросил:
минут, - он поцеловал ее в шею. - И сразу проснусь. И у нас еще останется
полчаса на любовь. Поцелуй меня.
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Шилова Юлия
Курылев Олег
Свержин Владимир
Суворов Виктор