свободу выбора, замены, поисков. Значит, я волен завтра полюбить другую?
- ответила тогда Ингрид. - Но ты можешь привести другую к себе и оставить
ее на ночь, и эта свобода выбора еще больше привяжет тебя ко мне - так что
лучше без нужды, пока ты любишь меня, не ищи.
от которого осталась только обгоревшая кисть с часами, продолжавшими
тикать, она заплакала громко, навзрыд, неутешно, а потом провалилась в
долгое и тяжелое забытье.
кофейнике.
вернулись, и выпил кофе один.
редакцию.
Штрамм не звонил?
погибли братья, Ингрид перенесла на него часть своей любви к мальчикам.
щеках, как у девушки, и краснеет так же, и обидчив не по-мальчишески. Но
он очень чистый и верный - он никогда не лгал, даже в мелочи".
считала, что борьбу может выдержать тот, кто готов п о т е р я т ь. Такого
рода готовность появляется у тех, кто много прожил и понял скуку жизни,
если смысл ее сводится только к еде, сну и дозированным часам службы.
подготовлен к возможному исходу, считала Ингрид. А может, в глубине души
она жалела юношу - она-то знала точно, что ее ждет, и была готова к тому
страшному, на что она счастливо и всецело обрекла себя.
руководителем, Ингрид сказала ему, что готова делать лишь то, что не
входит в противоречие с понятием чести и достоинства. "И еще, - добавила
она, - я не умею выполнять чужую волю. Я должна понять и лишь тогда смогу
делать". "Вы правы, - ответил Гуго. - Я тоже прошел через это и не
призываю вас к изживанию врожденной чувствительности, понимая, как надо
ценить это истинно аристократическое чувство. Но, чтобы вы смогли
приносить пользу, пожалуйста, согласитесь на предложение одного из наших
женских журналов - мы сделаем так, что к вам обратятся сразу несколько, -
поработать у них, поездить по Германии и сопредельным странам, написать
для них кое-что. Эту просьбу вы сможете выполнить?"
поселилась не в "Империале" и не в "Кайзерхофе", а в маленьком портовом
пансионате с холодным туалетом в конце коридора. Это было началом ее
"легенды". Ей предстояло - по замыслу одного из руководителей
антигитлеровского христианского подполья, связанного с Москвой, - стать
особо доверенной связной. Значит, надо было, во-первых, приучить гестапо к
тому, что графиня Ингрид Боден-Граузе любит разъезжать по стране и не
лишена чудачеств (скорее всего там предположат сексуальную
неуравновешенность аристократки, раз она во время своих поездок живет в
трущобах), а во-вторых, такого рода поездки позволят Ингрид выйти из рамок
касты по-настоящему, не духом - духом она никогда не была в касте, - а
знанием иной жизни, забот и интересов других людей.
ветер осторожно играл шторами. Ингрид опустилась в большую качалку и,
закрыв глаза, слушала, как тяжело, словно бомбовозы, гудят шмели вокруг
громадной клумбы, обсаженной желтыми розами.
судьбе двух маленьких девочек, которые жили с больной матерью-уборщицей в
ресторане. Девочки приходили на кухню, и мать отдавала им свою порцию
супа. Сердобольный повар подкладывал девочкам по куску мяса. Однажды это
увидел метрдотель и донес хозяину, который немедленно рассчитал уборщицу.
У несчастной открылся туберкулез, и ее положили в больницу. Ингрид
написала об этой трагедии для журнала. Репортаж ее не был, естественно,
напечатан, потому что вмешалась цензура, но девочек взяли в приют.
Редактор с тех пор стала странно смотреть на Ингрид, которая "делает столь
скоропалительные выводы из частного случая".
наведывался Гуго: являясь ответственным работником министерства авиации,
он не был связан во времени и обычно завтракал в обществе друзей, либо в
каком-нибудь маленьком ресторанчике, либо в тихих особняках на Ванзее.
Встречи с Ингрид в этих аристократических домах были понятны и ни у кого
подозрений вызвать не могли.
предупредил друзей, что привезет эсэсовца, и пожалел об этом, потому что
Ингрид, Курт и Эгон, как и два других человека, сидевшие с ними за столом,
не смогли скрыть страха.
любой эсэсовец, шутливо попросите его показать ордер на арест; они любят,
когда их боятся, и в том, как он вам ответит, вы прочитаете человека, его
суть".
не дослушав даже ее отказа, налил себе, пролив две капли на скрипучую от
крахмала скатерть, и сказал:
Тема: забота национал-социализма о детях - жертвах войны; в Кракове открыт
приют для осиротевших украинских младенцев. Встретитесь там с человеком.
Выше среднего роста, в сером костюме, со значком члена НСДАП в петлице. -
Гуго открыл альбом с фотографиями Кракова и ткнул пальцем в мост через
реку: - Здесь. В восемь часов вечера, возле первой скамейки справа. То
есть вот тут. - И он снова ткнул пальцем в едва заметную на фото скамейку.
- Человека вы не знаете. По легенде вы Магда, учительница из Ростока.
Договоритесь с ним о формах связи.
показалось женщине, зло. - На ком сейчас есть лицо? На ком?! Мы были
обезличены с тридцать третьего года, но то хоть были маски жизни -
шутовские, ничтожные, смеющиеся - а все-таки жизни! Сейчас на каждом из
нас маска смерти! Простите, - оборвал он себя. - Простите, Ингрид.
Пожалуйста, будьте в Кракове осторожны: это прифронтовая зона. И еще:
воспользуйтесь советом Геринга - "сердитесь, сохраняя улыбку". Я не знаю
человека, к которому вы едете. Я не знаю, кто это. Понимаете? Поэтому я
очень за вас волнуюсь... И перекрасьте ваши черные волосы в белые - для
провинции вы не есть эталон арийки... Свяжитесь с Куртом Штраммом, он
бывал в Кракове до войны, катался на лыжах в Закопане...
Ингрид:
ложечку, согнул ее и только потом ответил:
Краков, возвращайтесь сюда - я сам отвезу вас, но не на вокзал, а на одну
из пригородных станций.
советовали привлекать Курта? Действительно, он ведь еще дитя... У меня в
ванной есть краска для волос - сами что-нибудь сможете сделать или нужен
парикмахер?
уже нежилой фольварк с особенным, немецким, хоть и крестьянским, запахом,
ночами, в крытых грузовиках, на бортах которых свежей масляной краской
было написано жирно "Обст унд гемюзе", из Кракова, Варшавы и Люблина
привозили эти самые "овощи и фрукты" - кулацких сынков, отобранных
бандеровскими вербовщиками, пропагандистами и громилами из "службы
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Ибсен Генрик