Чтение 18–й страницы книги ~Колокола Бесетра~

Какая-то женщина подошла к двери и разговаривает с м-ль Бланш. Через
четверть часа дверь снова отворяется, и до Могра долетает почти забытый
запах тушеного мяса. Медсестре принесли завтрак, и она, усевшись у окна,
молча ест. По звукам, звяканью ножа и вилки Могра пытается следить за
процессом.

Апельсинового сока ему сегодня не дали. Около часа, перед тем как
отправиться домой обедать, заглядывает профессор. Когда тот направляется к
двери, Могра приоткрывает глаза и видит, что Одуар одет в костюм некрасивого
темно-коричневого цвета, скроенный ничем не лучше, чем костюмы в магазинах
готового платья.

Двумя часами раньше Могра злился на них за то, что они прижимали его к
кровати, а он не мог сдержать панического ужаса. Теперь же начинает пенять
на самого себя. Он вел себя глупо, даже не пытался совладать с физической
болью, перетерпеть маленькие неудобства, как они это называют.

Он вел себя не умнее человека, который, дрожа, входит в кабинет к зубному
врачу, садится в кресло и, не успев открыть рот, уже начинает паниковать.
Могра не исключение, такое случалось и с ним. И каждый раз, оказавшись на
улице, он забывал о своих страхах и нескольких мгновениях боли.

И с другими врачами дело у него обстоит точно так же. Он всегда с
гордостью утверждал, что никогда не болеет, словно это от него хоть как-то
зависело. Но, поразмыслив, теперь обнаруживает, что каждый год проводил не
один день в постели, - не считая операции аппендицита и юношеских сердечных
недомоганий.

Сотни раз, проходя из приемной врача в кабинет, он покрывался холодным
потом при мысли о том, что вот сейчас ему поставят какой-нибудь
неутешительный диагноз, и, снимая сорочку, гадал: не пришел ли и его час
перейти в больные.

Это его собственное выражение. Он себя понимает. Можно ведь быть больным,
не зная этого, в течение долгих лет носить в себе какую-нибудь тяжкую
хворобу и оставаться при этом нормальным человеком.

А потом из-за какого-нибудь пустяка-прыщика, боли в горле, покалывания в
груди-человек идет к врачу. Он входит в кабинет здоровым. Следит во время
осмотра за лицом врача. А после произнесенного смущенным тоном приговора
человек сразу переходит в больные и уже никогда не увидит жизнь в прежнем
свете.

Произошло ли это теперь и с ним? Сперва ласково, потом не без раздражения
Бессон д'Аргуле пытался доказать, что его мысли и ощущения свойственны
различным этапам развития болезни и в них нет ничего необычного.

Почему от Бессона его мысли вдруг перескочили на отца, который так и
продолжал жить - теперь ему было восемьдесят - в доме на улице Этрета?

Много раз Могра предлагал переселить его поближе к Парижу, купить, раз уж
отец ушел на пенсию, маленький домик с садом в какой-нибудь деревне или
снять в Фекане благоустроенную квартиру, где прислуга могла бы о нем
заботиться.

Но отец всякий раз отказывался, продолжая сам вести хозяйство и готовить,
как в те времена, когда Репе был еще ребенком.

Возвращаясь из школы-с собственным ключом, поскольку в доме никого не
было, - Рене находил на кухонном столе написанный карандашом список
продуктов, которые нужно купить.

Прежде чем приняться за уроки, он чистил картошку, другие овощи, ставил
вариться суп.

Ему и в голову не приходило завидовать приятелям, которые играли во дворе
до самого вечера.

Отец тоже никогда не жаловался. Может, время было такое? Смиренные люди
покорялись судьбе, потому что знали - они ничего не могут изменить?

Его отец никому не завидовал. Не стремился подняться хоть на ступеньку по
социальной лестнице. Пока позволял возраст, продолжал заниматься всякими
бумажками, считал разгружаемые тюки трески, отмечал, сколько продовольствия
погрузили на судно перед выходом в море.

Они вели вдвоем серенькое существование в доме, где все вещи всегда
оставались на своих местах.

Немного позже - когда именно, Могра теперь вспомнить трудно - отец стал
возвращаться домой немного позже, и от его усов попахивало можжевеловкой.

Вскоре они стали ужинать на час позже, так как отец заходил сыграть
партию в карты к Леону, содержавшему кабачок у пристани.

Пьяницей он не стал, но часы, проведенные в кабачке, постепенно
приобретали первостепенное значение, и в конце концов он уже приходил домой
после ужина.

Взгляд отца понемногу стекленел. Разговаривая, он иногда запинался на
каком-нибудь слове. Временами на него накатывала сентиментальность, и он
принимался плакать, глядя на плетеное кресло.

Рене научили никогда не судить своих родителей. Ему вбили в голову, и в
первую очередь аббат Винаж, идеальный образ семьи, сладенькую картинку,
какие встречаются в детских книжках.

Конечно, он любил отца. Но постепенно мальчик не без тревоги стал
обнаруживать, что его отец неумен, живет в крайне ограниченном мире, что его
покорность и мягкость, скорее всего, от глупости.

Когда Могра уехал из Фекана, отец стал пить все больше и больше, и когда
Рене его навещал, ему не раз приходилось раздевать отца и укладывать в
постель, а тот все бормотал:

- Понимаешь, твоя мать... Если бы Господь не отнял ее у меня...

Это был его единственный протест.

- Почему она? Господи, да что ж я такое сделал?

В шестьдесят восемь лет его еще держали из жалости на службе, хотя фирмой
заправлял уже зять хозяина, и тут с отцом случился приступ белой горячки.
Могра узнал об этом поздно - к тому времени отец уже три недели пролежал в
больнице - и сразу же поехал в Фекан.

В большой общей палате он увидел перед собой тщедушного старика, вид у
которого был еще более упрямый, чем прежде.

- Зачем ты приехал? Столько беспокойства... У тебя ведь есть дела
поважнее...

Сегодня Могра спрашивает себя: не был ли отец втайне уязвлен его
успехами, вместо того чтобы гордиться ими? Приезжая по настоянию сына на
несколько дней в Париж, он с безразличием, а то и со скрытым неодобрением
осматривал обстановку, в которой тот жил.

- Ты ведь счастлив, верно? Тем лучше для тебя. Должны же быть на земле
счастливые люди.

Через некоторое время у отца случился рецидив. Целую неделю он находился
на грани между жизнью и смертью. Выжив буквально чудом, бросил пить.

Теперь он занимается лишь своим хозяйством, покупками, гуляет каждый день
у моря. Его врач - не Валаброн, который уже давно умер, - разрешил два
стакана вина в день, и он часами ждет момента, когда будет можно их выпить.

Что его держит в этой жизни? Что дает ему силы отказываться от своего
единственного удовольствия, тем более что он знает: жить все равно осталось
недолго?

Это не дает покоя Могра, который, попав сюда, ждет смерти без страха и
сожаления.

У него есть все, а у его отца нет ничего. Но именно отец в свои
восемьдесят лет цепляется за жизнь и может жить еще годы и годы. Почему?

У м-ль Бланш забрали поднос. Она подходит к кровати. Удалось ли ему
обмануть ее? Догадывается ли она, что он не спит, а только притворяется?
Может, по нормам, о которых говорил Бессон, так и должно быть? Может,
паралитики принимаются на пятый день жульничать?

Да, сегодня уже пятый день, как он свалился, и это кажется Могра
невероятным. У него такое впечатление, что прошла уже вечность с тех пор,
как некий Могра рухнул на мокрый пол туалета в "Гран-Вефуре".

Сегодня суббота, и он гадает, навестит ли его Бессон.

Маловероятно. Утром в субботу его друг обычно лишь наскоро пробегает по
палатам Бруссе, пока в машине его ждет жена.

Они живут в просторной квартире на улице Лоншан, в двух шагах от авеню
Фош и Булонского леса. На стенах у них висят Ренуар, Гоген, два Сезанна и
одна из лучших работ Моне.

Самому Бессону даже не пришлось их покупать. Его тесть Года, смолоду
страстно любивший живопись, приобрел за бесценок эти полотна, которые стоят
теперь целое состояние. Он вообще дружил с художниками. Часто после работы
заходил к ним в мастерские. Чтобы поддерживать с ними еще более тесный
контакт, даже купил старую мельницу на реке Луэн, близ Барбизона.

Бессон расширил ее, превратил в настоящий загородный дом, пристроил к ней
крыло. Сейчас они с женой, должно быть, уже едут по автостраде N 7.

Ивонна Бессон - одна из самых веселых и терпимых женщин, известных Могра.
Она знает о любовных интрижках мужа и о том, что он не может пропустить ни
одной женщины. Возможностей у него предостаточно, и с возрастом это
превратилось в навязчивую идею.

Неужели из-за своей болезни Могра начал искать недостатки, уязвимые места
у людей, которые его окружают? О любовных похождениях Бессона ходит много
разговоров. Поговаривают, что он пропускает через себя большинство своих
пациенток, что это стало чуть ли не главным предметом его забот - как два
стакана вина у Могра-старшего.

Рене тоже приходилось страдать из-за того, что он не может обладать
какой-то женщиной. Не то же ли самое чувствует и Бессон - разумеется, при
прочих равных условиях. Не кажется ли ему, что это его унижает? Разве это не
стало для него драмой, с тех пор как его физические способности пошли на
убыль?

Однажды вечером, после ужина, когда их жены отправились попудрить носики
и они остались вдвоем, Бессон доверительно сказал ему:

- Понимаешь ли, мой милый Рене, с тех пор как я не уверен, что сумею
дойти до конца, я предпочитаю заниматься этим в местах, где можно найти
предлог внезапно прекратить наши игры.

У себя в кабинете, между двумя дверьми, в приемной, которая есть у него в
Бруссе... А м-ль Бланш уже прошла через его руки? Или еще пройдет?