раны. Она мгновенно узнала пульсирующее в осколках радужное сияние, частично
передавшееся и искалеченной плоти, которая служила им оправой. Дауду
пришлось побывать под дождем из осколков Оси.
мысли, но изображать неведение не имело смысла.
этим грузом, но ведь после сегодняшнего дня мне уже не придется слышать:
принеси то, подай это, - так что кому какое дело, что из одного конца
комнаты в другой я прохожу за полчаса? Во мне есть сила, дорогуша, и я не
возражаю против того, чтобы поделиться...
библиотеки. Это удовольствие я приберегал для себя. Дорогая моя, еще
представится много возможностей порезвиться в роли варваров. Это витает в
воздухе, тебе так не кажется?
нее. Ей необходимо спуститься вниз и предупредить Богиню; возможно,
подыскать какие-нибудь средства защиты. А пока она будет продолжать играть
свою роль.
звучал как можно непринужденнее.
постели нашего хозяина. Ой, что это я такое говорю? Пожалуйста, не подумай,
что мне нужно твое тело. Я знаю, что весь остальной мир полагает, что рай
находится у тебя между ног, но я был девственником в течение последних
двухсот лет и совершенно утратил интерес к этому делу. Мы ведь можем жить
как брат с сестрой, не правда ли? Звучит не так плохо, как тебе кажется?
в лицо. Действительно, звучит не так плохо.
есть здесь кое-какие дела. Должны быть соблюдены определенные ритуалы.
(интересно, в чем заключались эти ритуалы?) и направилась обратно к
лестнице. Грохотание, которое привлекло внимание Дауда, теперь прекратилось,
но она летела вниз по бетонным ступенькам с надеждой в сердце. Темница
разрушилась - она была в этом уверена. Через какие-нибудь секунды она
устремит свой взгляд на Богиню, и, возможно, - это не менее важно -
Целестина устремит свой взгляд на нее. В одном, по крайней мере, Дауд был
прав. Со смертью Оскара она действительно освобождалась от проклятья своего
рождения. Наступило время познать себя и быть познанной другими.
ощутила перемену, которую претерпел лабиринт библиотеки. Ей уже не надо было
искать темницу; разлитая в воздухе энергия подхватила ее, словно прилив, и
понесла к своему источнику. И вот она уже была перед камерой: стена
превратилась в груду кирпичей и деревянных обломков, а дыра, образовавшаяся
в результате ее разрушения шла до самого потолка. Распад, вызванный ее
прикосновением, до сих пор продолжался. Пока она подходила, новые кирпичи
выпадали из кладки, поднимая вокруг себя облака превратившегося в пыль
раствора. Рискуя оказаться под кирпичным дождем, она вскарабкалась на груду
руин, чтобы заглянуть в темницу. Внутри было темно, но глаза ее вскоре
различили лежащую в пыли мумию пленницы.
колени, чтобы разорвать те тонкие путы, которыми Роксборо или его подручные
связали Целестину. Они оказались слишком крепкими для ее пальцев, и она
принялась за дело зубами. Путы были горькими на вкус, но своими острыми
зубами ей вскоре удалось перегрызть первую веревку. Дрожь прошла по телу
пленницы, ощутившей, что свобода близка. Как и в случае с кирпичами,
вызванный ею распад оказался заразным. Стоило ей перегрызть с полдюжины
веревок, как остальные начали лопаться по собственной воле, да и тело
пленницы забилось в судорогах, помогая своему освобождению. Одна из веревок
обожгла Юдит щеку, и она вынуждена была отпрянуть от рвущихся пут, лопнувшие
концы которых ярко светились, описывая в темноте волнообразные движения.
процесс освобождения. Юдит заметила, что путы не просто разлетались в разные
стороны, а вытягивались по всем направлениям, словно щупальца - вверх, к
потолку темницы и к ее стенам. Теперь, чтобы избежать нового соприкосновения
с ними, ей пришлось попятиться к той самой дыре, в которую она вошла, а
потом и совсем выйти из камеры, чуть не растянувшись на груде кирпичей.
голос Дауда.
явилась инициатором этого освобождения, сам процесс не подчинялся ее воле.
Путы жили своей собственной жизнью, и независимо от того, подчинялись ли они
Целестине или это Роксборо вложил в них приказ уничтожать всякого, кто
попытается освободить пленницу, ни сдержать, ни остановить их она не могла.
Некоторые из них рыскали у краев пролома, выхватывая из кладки новые
кирпичи. Другие же, проявляя подвижность и гибкость, которых она от них не
ожидала, рылись в руинах, переворачивая по дороге камни и книги.
его в коридоре в полудюжине ярдов позади нее. В одной руке он сжимал
хирургический нож, в другой - окровавленный платок. Теперь она впервые
смогла оглядеть его с ног до головы и увидела, как сильно сказался на нем
груз осколков Оси. Он выглядел, как сломанная марионетка. Одно плечо было
гораздо выше другого, а левая нога подворачивалась вовнутрь, словно после не
правильно сросшегося перелома.
подружка?
Посмотрите-ка, какие щупальца! Это Овиат там сидит?
пролому, из которого не переставая вылезали новые щупальца. - Я потрясен. У
каждого из нас были свои маленькие секреты, не так ли?
выронив из руки платок. Падая, платок развернулся, и спрятанный Даудом
кусочек плоти Оскара приземлился в грязь. Кусочек был небольшим, но он ей
был прекрасно известен. Дауд отрезал диковину Оскара и унес ее с собой в
качестве талисмана на память.
ее ярость, которую она до поры до времени старалась подавлять ради
Целестины, наконец-то взорвалась.
обе руки, сцепленные в один кулак.
стукнула его по задней части шеи, что, возможно, причинило ей гораздо больше
боли, чем ему, но вывело из равновесия его и без того неустойчивое
асимметричное тело. Он пошатнулся - жертва своего собственного веса, и
растянулся на груде кирпичей. Это унижение разъярило его.
же! Давай, подбери его! Можешь взять себе, если хочешь.
из которых отъелись до размера тараканов на той силе, что он носил в себе.
Она не знала, предназначены ли они для нее или для защиты от того, что
скрывалось за стеной, но, увидев их, невольно попятилась.
знаю, ты переутомлена. - Он протянул руку. - Помоги мне встать, - сказал он.
- Скажи, что ты просишь прощения, и мы забудем об этом.
самосохранения. Это место было местом силы. Правда окажет здесь ей большую
услугу, чем ложь, пусть даже самая расчетливая.
шагов вперед, подобрала окровавленный платок и с его помощью подобрала с
пола то, что осталось от Оскара. Когда она вновь выпрямилась, едва ли не
чувствуя себя виноватой за этот поступок, ее внимание привлекло движение в
проломе. В темноте камеры появился бледный силуэт, мягкость и округлость
которого контрастировала с рваным контуром дыры, служившей ему рамой.
Целестина парила в воздухе или, скорее, возносилась - как некогда Кезуар -
на тонких лентах плоти, которые раньше опутывали ее члены и голову живым
погребальным саваном. Черты ее лица были тонкими, но суровыми, и красота,
которой они могли бы обладать, была напрочь уничтожена огнем безумия. Дауд
все никак не мог окончательно выпрямиться, но, заметив выражение лица Юдит,
обернулся, чтобы проследить за направлением ее удивленного взгляда. Когда
взгляд его упал на освобожденную пленницу, тело изменило ему, и он снова
рухнул на груду кирпичей, животом вниз. Из его кишащего жучками рта
вырвалось только одно исполненное ужаса слово.