подпитии, сел рядом с молодой женщиной, спросил ее:
историю, не перебила, - ведь она ее слышала в сто одиннадцатый раз.
женщиной.
набрасывайся на них, как волк.
в метро? Почему ты не попросил его о дяде Мите и о Николае Григорьевиче?
бы.
звонить.
возмущался тем, как обоготворяют Сталина. Газеты от первой до последней
полосы были полны его именем. Портреты, бюсты, статуи, оратории, поэмы,
гимны... Его называли отцом, гением...
противопоставлялся гражданскому складу ленинского ума. В одной из пьес
Алексея Толстого Ленин услужливо зажигал спичку, чтобы Сталин мог
раскурить свою трубку. Один художник нарисовал, как Сталин шествует по
ступеням Смольного, а Ленин торопливо, петушком, поспевает за ним. Если на
картине изображались Ленин и Сталин среди народа, то на Ленина ласково
смотрели лишь старички, бабки и дети, а к Сталину тянулись вооруженные
гиганты - рабочие, матросы, опутанные пулеметными лентами. Историки,
описывая роковые моменты жизни Советской страны, изображали дело так, что
Ленин постоянно спрашивал совета у Сталина - и во время Кронштадтского
мятежа, и при обороне Царицына, и во время польского наступления.
Бакинской стачке, в которой участвовал Сталин, газете "Брдзола", которую
он когда-то редактировал, историки партии отводили больше места, чем всему
революционному движению в России.
был Плеханов, Кропоткин, были декабристы, а теперь одна Брдзола,
Брдзола...
самовластия, страной царей и временщиков. Но не было за тысячу лет русской
истории власти, подобной сталинской.
сталинская власть, чем оглушительней гимны и литавры, чем необъятней
облака фимиама, дымившие у ног живого идола, тем сильней было счастливое
волнение Штрума.
обреченности. Он был спокоен. Он знал, - там, где выписывают ордера, уже
знают все. Странно было думать о Крымове, Дмитрии, Абарчуке, Мадьярове, о
Четверикове... Их судьба не стала его судьбой. Он думал о них с грустью и
отчужденностью.
тревожило, почему сегодняшнее счастье так не похоже на то, что он пережил
в день судилища, когда, казалось, мать стояла рядом с ним. Теперь ему было
безразлично, - арестован ли Мадьяров, дает ли о нем показания Крымов.
Впервые в жизни он не страшился своих крамольных шуток и неосторожных
речей.
звонок.
того волнения, которое Штрум пережил днем, охватило его.
она.
Лаврентьевичу. Я сказала ему, что люблю вас. Я поклялась ему никогда не
видеть вас.
волосам, поцеловала в лоб.
43
гимнастерок и кителей. А лицо следователя было обычным, - таких
желтовато-бледных лиц много среди канцелярских майоров и политработников.
остальное будет таким же ясным, как очевидны фамилия, имя и отчество.
следователю. Следователь ничего ведь не знал о нем. Учрежденческий стол,
стоявший между ними, не разъединял их. Оба они платили партийные членские
взносы, смотрели "Чапаева", слушали в МК инструктаж, их посылали в
предмайские дни с докладами на предприятия.
арестованному. Скоро дойдут они до сути, и он расскажет, как вел людей из
окружения.
раскрытым воротом гимнастерки и со споротыми пуговицами имеет имя,
отчество, фамилию, родилось в осенний день, русское по национальности,
участвовало в двух мировых войнах и в одной гражданской, в бандах не было,
по суду не привлекалось, в ВКП(б) состояло в течение двадцати пяти лет,
избиралось делегатом конгресса Коминтерна, было делегатом Тихоокеанского
конгресса профсоюзов, орденов и почетного оружия не имеет...
шедшими с ним по белорусским болотам и украинским полям.
внезапный вопрос, касавшийся совсем иных, далеких лет, поразил Крымова:
Гаккеном?
ошибаюсь, весной двадцать седьмого года.
неторопливо развязал белые тесемки, стал листать исписанные страницы.
Крымов неясно видел разных цветов чернила, видел машинопись, то через два
интервала, то через один, размашистые и скупо налепленные пометки красным,
синим и обычным графитовым карандашом.
учебник, заранее зная, что предмет проштудирован им от доски до доски.
сходство рисунка с натурой: и внешние черты, и характер, и зеркало духа -
глаза...
часто встречались Крымову после 1937 года в райкомах, обкомах, в районной
милиции, в библиотеках и издательствах - вдруг потеряло свою обычность.
Весь он, показалось Крымову, как бы состоял из отдельных кубиков, но эти
кубики не были соединены в единстве - человеке. На одном кубике глаза, на
втором - медленные руки, на третьем - рот, задающий вопросы. Кубики
смешались, потеряли пропорции, рот стал непомерно громаден, глаза были
ниже рта, они сидели на наморщенном лбу, а лоб оказался там, где надо было
сидеть подбородку.
очеловечилось. Он закрыл папку, а вьющиеся шнурки на ней оставил
незавязанными.
подштанников пуговицами.
следователь и добавил обычным голосом: - Николай Крымов, работник
Коминтерна, - и снова медленно, торжественно проговорил: