приспособить ему это место и втиснуть его туда, что о другом даже помыслить
не мог. И тут опять действовали колдовские чары, от которых не избавиться
душегубцу. Есть пятьдесят дверей, куда может проникнуть разоблачение. С
величайшим трудом и величайшей хитростью он запирает на двойной замок, на
задвижки сорок девять из них и не видит, что пятидесятая стоит распахнутая
настежь.
и изнуряющая хуже всяких угрызений совести. Угрызения совести ему были
неведомы, но преступнику, который держит этого мстителя в узде, все же не
избежать другой медленной пытки: он непрестанно повторяет мысленно свое
злодеяние и раз от разу тщится совершить его все лучше и лучше. В
защитительных речах, в так называемых исповедях убийц, неотступная тень этой
пытки лежит на каждом их лживом слове. Если все было так, как мне
приписывают, мыслимо ли, чтобы я совершил такую-то и такую-то ошибку? Если
все было так, как мне приписывают, неужели я упустил бы из виду эту явную
улику, которую ложно выставляет против меня злонамеренный свидетель? Такая
навязчивая идея, выискивающая одно за другим слабые места в содеянном, чтобы
укрепить их, когда уже ничего изменить нельзя, усугубляет злодеяние тем, что
оно совершается тысячу раз вместо одного. И эта же направленность мысли,
точно дразня озлобленную, не знающую раскаяния натуру, карает преступника
тягчайшей карой, непрестанно напоминая ему о том, что было.
придумывал, как бы он мог утолить и то другое - утолить лучше, чем это у
него получилось. Орудие можно было найти более верное, место и час - более
подходящие. Нанести человеку удар сзади, в темноте, на берегу реки - не так
уж плохо, но следовало сразу лишить его возможности сопротивляться, а он
повернулся и сам кинулся на своего противника. И вот, чтобы поскорее
прекратить борьбу и покончить с этим, пока кто-нибудь не подоспел на помощь,
пришлось второпях столкнуть его, еще живого, в реку. Случись все заново, он
сделал бы по-другому. Скажем, окунул бы его с головой в воду и подержал там
подольше. Скажем, нанес бы первый удар так, чтобы наверняка убить. Скажем,
выстрелил бы в него. Скажем, удушил бы. Скажем, так, скажем, этак. Скажем
как угодно, лишь бы избавиться от этих неотступных мыслей, потому что они ни
к чему не приведут.
никакой или почти никакой перемены в учителе, так как выражение лица у него
всегда было сосредоточенно хмурое. А он весь урок делал и переделывал свое
черное дело. Стоя перед доской с куском мела в руке, он вспоминал то место и
думал: если бы выше или ниже по реке, может там глубже и берег круче? Ему
хотелось нарисовать это мелом на доске. Он проделывал все сызнова, каждый
раз стараясь сделать лучше, и за молитвой, и за устным счетом, и за опросом
учеников - весь день, с первого до последнего урока.
другого. Был вечер. Брэдли ходил взад и вперед по своему садику под
устремленным на него из-за спущенной шторы бдительным оком кроткой маленькой
мисс Пичер, которая только успела подумать, не предложить ли ему свой
флакончик с нюхательными солями от головной боли, как вдруг ее верная
приспешница Мэри-Энн подняла руку.
Хэдстону.
дом, не дожидаясь его, а теперь, мисс Пичер, он тоже вошел и затворил за
собой дверь.
своего скромного платья, подавила грустный вздох. - О вкусах не спорят,
Мэри-Энн.
старого друга и остановился на пороге.
Налитые кровью, опухшие глаза учителя с усилием встретили его испытующий
взгляд.
Рэйберна? Говорят, его убили?
бывшего ученика, не спускавшего с него глаз, и потупился.
губах, - но не знал, чем оно кончилось.
где вы были, когда это произошло? Нет! Стойте! Я ни о чем не спрашиваю. Не
отвечайте на мой вопрос. Если вы заставите меня выслушать свое признание,
мистер Хэдстон, я не умолчу ни об одном вашем слове. Подумайте!
Остерегитесь! Я все выдам, я выдам вас! Да! Выдам!
одиночество наложило на него свою тень.
хоть слово, это вас погубит. Я покажу вам ваше себялюбие, мистер Хэдстон, -
ваше безудержное, неукротимое себялюбие, чтобы вы поняли, почему я не хочу и
не могу больше иметь с вами дело.
отвечал урок, давно знакомый и смертельно надоевший учителю. Но что он мог
сказать теперь своему бывшему ученику?
убийству, - продолжал юноша. - Если вам известно о нем... что бы то ни
было... Если известно, кто его совершил... на большее я не намекаю... вы
причинили мне такой вред, которого простить нельзя. Мы с вами вместе были у
него в Тэмпле, где я высказал ему свое мнение о нем и под свою
ответственность высказался и о вас. Мы с вами вместе следили за ним, вместе
надеялись, что моя сестра опомнится и оставит его. Мы действовали заодно, и
я всячески способствовал вашему намерению жениться на моей сестре. И теперь,
преследуя свои цели, вы навлекли на меня подозрение? Такова-то ваша
благодарность мне, мистер Хэдстон?
умолкал, он обращал к нему взгляд, точно понукая его поскорее ответить урок,
и дело с концом. И как только юноша снова начинал говорить, лицо Брэдли
снова превращалось в застывшую маску.
угрожающе мотнув головой. - Сейчас не время притворяться, будто я не знаю
того, что знаю... кроме некоторых обстоятельств, о которых вам лучше
молчать. Так вот, слушайте! Если вы были хорошим учителем, я был хорошим
учеником. Такой ученик делал вам честь и, завоевывая доброе имя себе, в той
же мере завоевывал его и своему учителю. Так вот, поскольку мы ни в чем не
уступаем друг другу, я хочу показать, как вы меня отблагодарили за мое
содействие вам во всем, что касалось сестры. Вы скомпрометировали меня, так
как нас видели вместе, когда мы сталкивались с этим мистером Юджином
Рэйберном. Вот ваша благодарность. Если мое доброе имя и мое решение
прекратить с вами всякую связь помогут мне выпутаться, вашей заслуги тут не
будет, мистер Хэдстон, я припишу ее только себе. Вы моей признательности не
заслужите.
каков будет конец, вы уже слышали. Мое прошлое вам известно. Вы знаете, что
у меня было немало помех в жизни. Вы слышали мои рассказы об отце, о доме,
который, к сожалению, был не таким почтенным, как мне бы хотелось. Я, если
можно так выразиться, вырвался из него, мой отец умер, и, казалось бы, после
его смерти путь к благопристойной жизни был открыт передо мной. Так нет! Тут
на моем пути становится сестра!
прошлом ничего для него не значила. И удивляться тут нечему, потому что
сердце у этого юноши были черствое, пустое. Что может увидеть эгоист и в
прошлом и в настоящем, кроме своего эгоизма?
сестры. Но ваше знакомство состоялось, и сожалеть об этом бесполезно. Я
делился с вами своими мыслями о ней. Я описывал вам ее характер,
рассказывал, какие нелепые доводы она выставляла против моего стремления
выбиться в люди вместе с ней. Вы влюбились в мою сестру, и я всячески
поощрял вас в этом. Но склонить ее на свою сторону нам не удалось, и мы
столкнулись с этим Рэйберном. Так что же вы сделали теперь? Вы только
подтвердили, что моя сестра была права, невзлюбив вас с первой встречи, а я
не прав! Зачем вы это сделали? Почему? Потому что всему виной ваш эгоизм,
мистер Хэдстон! Потому что, отдаваясь своим страстям, вы думали только о
собственном благе, а меня у вас и в мыслях не было!
позицию, могла родиться только в натуре, страдающей тем же самым пороком.
- Сколько я ни стараюсь выбиться в люди, на каждом шагу какая-нибудь помеха,
хотя винить самого себя мне не в чем! Мало того, что было, - теперь на мое
доброе имя ляжет тень из-за сестры, которая наверняка будет замешана в эту