Железистая кисловатая влага, неприятно скользящая по деснам и небу.
Привкус, похожий на страх. Беотарх сделал усилие и проглотил немного вина.
Ничего особенного. Хорошее книдское. Он приказал взять с собой два десятка
амфор. Пятнадцать из них уже пусты, пять похоже так и не будут распиты.
Понемногу смеркалось. Уже было известно, что мидяне обходят ущелье и
Леонид приказал эллинским ополчениям отступать в Локриду. Фиванцам же было
ведено оставаться на месте. Леонтиад кисло усмехнулся. Спартиаты хотят
погибнуть сами, а заодно прихватить с собой фиванцев. Или, может быть, они
полагают, что у потомков Кадма не хватит доблести умереть? Умереть - не
слишком трудное дело. Вдобавок, если умереть красиво...
землю и стал смотреть на нарождающиеся звезды.
рядом в фаланге. Но что мешает фиванцам во время боя бросить мечи и
припасть к милосердным стопам мидян? Конечно, это некрасиво, но и неглупо.
Однако что будут говорить после этого о спарте Леонтиаде?
и с мечом в руке бросается на ощетинившуюся копьями толпу мидян и находит
быструю прекрасную смерть.
земле, исколотый копьями, и из ран будет течь вязкая кровь. Затем по его
мертвому телу протопают сотни ног победителей, а в довершение какой-нибудь
подлец сдерет дорогие доспехи и сунет обезображенный труп в ближайшую
канаву, где он станет пищей волков и червей. Мерзкое зрелище! Однако этого
никто не увидит. И никто не прольет слезы. А Елена? Леонтиад вспомнил о
прекрасной безмолвной кельтянке. Уронит ли она слезу по своему мучителю?
Или рассмеется страшной безъязыкой улыбкой?
торговый помост и ушлый работорговец назначит цену за бывшего беотарха
Леонтиада. Вряд ли эта цена будет слишком высокой.
аркадяне. Леонид отпустил их, велев возвращаться домой. Лежащие вокруг
беотарха фиванцы привстали и смотрели в сторону уходящих. И, верно, в
глазах потомков Кадма были злоба и ненависть. Леонтиад не видел их глаз.
самому уродливому скотнику, старательно, однако, изображая при этом
высокомерное равнодушие. Ревновал даже к цветку или заморенному цыпленку,
которых она осчастливила ласковым взглядом. Как втайне вздрагивал, уловив
шелест пушистых ресниц, готовых распахнуться и захватить беотарха в серую,
солнечную бездну бесконечно-ласковых глаз. В такие мгновения Леонтиад
поспешно отворачивался или бросал своей наложнице абсолютно ненужную,
пустую фразу. А по ночам, страдая от невысказанной нежности, ломал в
объятиях хрупкое тело. Наверно она в душе считала его диким зверем. Он же
был покорным, влюбленным до безумия псом, готовым лизать ноги своей
госпожи. Быть может, она все же уронит слезинку, когда ей принесут весть о
гибели хозяина, и беззвучно прошепчет слова прощения дрогнувшими губами.
затем быстро провести ладонью по лицу, дабы утереть выступившие слезы. Да,
он непременно умрет. Чтобы не выглядеть в ее глазах трусом. Ведь она не
сможет любить труса. И спартиаты вынесут его на алых плащах с поля боя, а
божественный вестник Меркурий доставит в горный домик лоскут хитона,
смоченный смертельной кровью.
восторженный мальчишка. Все будет проще. Завтра его истыкают стрелами, но
перед этим он постарается прихватить с собой в Тартар пару-тройку
горбоносых собак, подобных тем, что были убиты по его тайному приказу на
дороге в Аулиду. Завтра...
сообщивший, что царь Леонид просит предводителя фиванцев пожаловать в его
палатку. Спарт поднялся и отправился вслед за посланцем. От Леонида он
услышал то, о чем уже знал. Спартанский царь приказывал фиванцам остаться
в ущелье вместе со спартиатами и добровольно вызвавшимися на смерть
феспийцами. Реакция беотарха была на удивление спокойной.
подал чашу вина.
и тихое фырканье устало сомкнувших глаза лошадей, сопение верблюдов и стон
предчувствующих грядущую смерть под ножом мясника быков. И еще это громкий
храп измаявшихся за день воинов, стоны раненых и сладострастные вскрики
вельмож, наслаждающихся ласками наложниц. Это негромкая поступь стражи,
бряцающей влажным оружием. Это шелест прохладного ветра, мерный гул моря и
доносящийся извне треск цикад. И холодное молчание смерти, молчание, что
громче раскатов бури. Таков шепот спящего лагеря...
он спал чутко, словно нервная газель. Едва чья-то рука коснулась полога
шатра, как вельможа немедленно открыл глаза.
головой кинжал. - Отвечай, иначе я кликну стражу.
поговорить с тобой.
свое время нанятого им, чтобы убить Артабана. Сановник с облегчением
выдохнул и расслабил мышцы. В последние дни его мучили ужасные видения
собственной смерти. Она приходила не в бою, с мечом в руке - подобную
смерть Мардоний счел бы прекрасной, - она была в облике Артабана,
вонзающего в вельможное горло извлеченное из посоха жало стилета. Тонкая
узкая полоска стали разрывала артерии, извергая из них фонтан яркой крови.
В такие мгновения Мардоний был готов кричать от ужаса. - Что тебе нужно?
показалось, что вор тихонько хихикнул. - О чем ты хочешь говорить со мной?
прислушиваясь к сразу заколотившемуся сердцу.
проснулся.
дыхание, прятался в глубине шатра.
три свечи.
столик. - Я буду бодрствовать. Никто не сможет напасть на меня внезапно.
растворились в ночных звуках, Мардоний спросил, пристально вглядываясь в
лицо ночного гостя:
чутко, я сам не раз имел возможность убедиться в этом.
Вельможа не пытался скрыть удивления, но не от того, что эти слова
озадачили его, а от того, что простой вор догадался о том, о чем думал и
Мардоний.
много дней. Он вспомнил, где прежде видел посох Артабана. Точно с таким же
посохом ходил Маг Заратустра. И у Заратустры были голубые глаза. А у
Артабана они были темные. А теперь... А теперь они голубые!
мной и приказал предупредить великого Ксеркса насчет Артабана. Он сказал
мне, что Артабан вовсе не Артабан, а Заратустра, и что маг хочет покорить
мир и править им самолично.
взглянул на него. Вельможа поспешил поправиться. - Я подозревал это.
обратил лицо к Отшему.
Афанасьев Роман
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Корнев Павел
Емилина Ника
Флинт Эрик