рильни, самки, - наслаждения, игра, забвение - бегство, бегство...
признать, что любой из этих способов - бегство. Нужно быть очень
сильным, чтобы презирать себя и все же сохранить волю к жизни! Наиболее
изысканные, в том числе Адольф Шевалье, предлагали уход в искусство и в
природу... Первая эклога (и вторая также). Ах, какой прекрасный пример
этот нежный послевоенный Вергилий, побежденный, как и они, застольный
певец новых богачей, подписывающих проскрипции!.. (О, ирония! И расслаб-
ленной руке этой тени доверился суровый Дайте!) Мантуанец еще мог возг-
лашать: "Deus nobis haec otia..." [98]. Но молодым Титирам и Коридонам
сегодняшнего дня никакой Deus не явился. Им потребовалась бы сильная до-
за самообмана, чтобы сообразить, будто грядущее потрясение старого мира
пощадит тех, кто, закутавшись с головой в одеяло, старается ни о чем не
думать; тех, кто, подобно курице перед меловой чертой, застыл за игорным
столом искусства, где роль крупье исполняет изнеженный эстетизм с его
белыми, но грязными руками, которые всегда остерегались деятельности. Не
будет пощады и тем, кто надеется, что от натиска бури их защитит старый
очаг, древний кров, традиции, вековой домашний деревенский уклад жизни,
охранявший их отцов! Как будто хоть одна стена сможет устоять перед гря-
дущими бурями! Горе играющим на флейте, если они уйдут с поля битвы
раньше, чем решился ее исход! Каков бы ни был исход, победитель растоп-
чет их. И песни их развеются вместе с пылью... Но, быть может, они втай-
не надеются, что еще успеют поиграть в песочек, прежде чем их смоет По-
топ? С них довольно и четверти дня, который им остался. Они обманывают
свою жизнь надеждами на ее долговечность.
ду мертв. Завтра меня не будет. У меня есть только сегодняшний день. И я
ем". Но они изо всех сил стараются найти себе то или иное (безразлично
какое!) идеологическое оправдание... Почему они себя обманывают? А вот
почему: когда интеллигенты от чего-нибудь отрекаются, они испытывают
потребность прикрыть свое отречение всякими доводами. Более того, они
ищут всяких доводов, чтобы восхвалить отречение. Без доводов они не мо-
гут шагу ступить. Их инстинкт разучился действовать самостоятельно.
Пусть это будут трусы или храбрецы, им всегда нужно какоенибудь "поче-
му". А если пожелать, то всегда найдешь. В 1919 году беглецы не знали
недостатка в глубоких и мудрых доводах, чтобы дать стрекача!
щищает его самого от искушения бежать. И так как он заранее дрожит при
мысли, что не сможет устоять, он уже готовит себе некую видимость оправ-
дания, он приберегает свою непреклонность только для осуждения тех бег-
лецов, которые лгут, которые стараются прикрыть свое дезертирство ка-
ким-нибудь флером. Закон правдивости клана семерки: "Будь кем хочешь!
Делай что хочешь! Если хочешь, беги! Но скажи: "Я бегу!"
первый стал ore rotundo [99] уверять, что надо "приспосабливаться к
действительности": он собирался уехать к себе в имение. "Устраивайтесь,
как умеете! Я устраиваюсь! Я - реалист..." (Слово это пользовалось
большим успехом в те времена. Оно позволяло обделывать дела и утверж-
дать, что это вливает в вены страны свежую, здоровую, мужественную кровь
политического прагматизма, который сможет оказать противодействие пусто-
порожней идеологии предыдущих поколений... Однако идеология этих поколе-
ний никогда не мешала ловкачам набивать себе мошну!..)
ли ее своим сарказмом. Но они и сами плутовали. Все их трескучие речи о
Революции были игрой, которая избавляла их от необходимости действовать.
Когда они испепеляли общество, часами вопя в своем товарищеском кругу,
когда они набрасывали план какой-нибудь мощной манифестации, это была
игра в оловянных солдатиков.
украсить, это тот, от кого Марк меньше всего ждал искренности: Сент-Люс.
Он готовился к консульской карьере и учился в двух школах: Политических
наук и Восточных языков. Но он не собирался себя связывать. Он не скры-
вал, что его цель - бегство. Только вместо того чтобы искать выход вне
машины, ремни и шестерни которой все равно скоро вас захватят, Сент-Люс
намеревался найти его внутри. Устроиться в самом центре урагана и оттуда
смотреть, познавать, действовать и наслаждаться, ничем себя не связывая.
Оставаться свободным, ясно все видеть и не Отдавать себя в рабство, ко-
торое стало всеобщим; цинично эксплуатировать интересы хозяев жизни и
играть на них, но без честолюбия и без корысти; ловить мгновение, но не
позволять ему уловить тебя; всегда быть готовым расстаться и с ним и с
жизнью, ибо такие люди чувствуют себя отрешенными от всего и даже от са-
мих себя. Мотыльки-однодневки, кружившиеся в вихре мгновения!..
над ним. Верон говорил ему добродушно и грубо:
можно поступиться своей свободой ради государства. Марк тоже молчал, но
его молчание не было оскорбительным: он отчасти угадывал побуждения тон-
кого, гибкого, как кошка, юноши, который не давал себе труда защищаться.
Зачем? Но, сознавая, что Марк испытывает к нему влечение (смешанное с
отвращением), Люс указывал ему на трех авгуров и говорил со своей милой
улыбкой, от которой у него появлялись ямочки на щеках:
смотрели на него ласково. Люс знал, что Марк тоже его презирает, но
презрение Марка его не обижало: в нем не чувствовалось оскорбления. Из
всех товарищей Марк был единственный, за кем Люс готов был признать пра-
во оскорблять его: Люс считал, что один только Марк честен и останется
честным до конца. Пожалуй, еще Бушар! Но грубая откровенность Бушара не
привлекала Люса. Юноша-аристократ мог считать "равным" себе только чело-
века с таким же ясным и тонким умом, как у него, человека, в котором
бьется живая мысль. Это неважно, что Марк был его противоположностью и
относился к нему неприязненно. Каждый из них был ровня другому. Марк то-
же чувствовал это. Его злило, что Сент-Люс ему ближе всех, что среди его
товарищей это единственный близкий ему человек. И он позволял Люсу брать
его под руку и поверять ему то, чего Люс не говорил никому: весь свой
юношеский и беспощадный макиавеллизм, основанный на небогатом, но не по
летам остром и разочаровывающем жизненном опыте. И это не возмущало Мар-
ка. Он слишком давно и слишком хорошо знал эти искусительные инстинкты.
Кровь Аннеты смешалась в нем с кровью Бриссо. Разве это несправедливо -
презирая людей, использовать их самих и их глупых идолов? Бриссо всегда
мастерски играл в эту игру; это такие тонкие мастера, что, кажется,
вот-вот их самих обыграют! Но нет, в том-то и дело, что они ничем не
рискуют! Легионы Бриссо умеют вовремя уйти из игры, отдернуть руки, свои
бесчисленные руки... О, Марк хорошо знает этих Бриссо! Они у него в кро-
ви. Его часто охватывало страстное желание разыграть этого Вольпоне...
Но он бы плохо сыграл. Он всегда впадает в крайности, он не совладал бы
с настойчивой потребностью выказать им свое презрение в разгаре игры и,
растоптав других, стал бы топтать себя... Сент-Люс - тот наделен разум-
ной дозой презрения, веселого, любезного, человечного, - такого, какое
нравится людям (а ведь презрение им действительно нравится, если только
оно преподносится в пристойном виде и в умеренной дозе).
объяснить не может, он в глубине души приходит в бешенство при мысли,
что кого-то надо спасать. Он не хочет признаться в этом, и, когда Люс
ему об этом говорит, он раздражается. Но когда Люс насмешливо и учтиво
прибавляет: "Нет? Ну, тебе лучше знать. Если ты говоришь "нет", мы тоже
скажем "нет", - Марк по своей правдивости говорит "да"... Как глупо!
Спасать, спасать других, когда так трудно спасти себя и когда другие
вовсе не хотят, чтобы их спасали! Марк знает это не хуже Люса. Но он ни-
чего с собой поделать не может: такой уж он человек. Сказываются проти-
воречивые силы его натуры. Быть может, в той силе, которую он унаследо-
вал от матери, и есть что-то неправильное, но мать передала ему ее вмес-
те со своей кровью. И пусть он будет откровенным: этой силой он дорожит.
Ему неловко выставлять ее на посмешище, в тайниках души он гордится ею.
Эту неправильность он ставил выше иных истин, которые ее опровергали.
Она придает ему вкус к жизни. Она позволяет ему держать голову высоко
над пенящейся поверхностью. Без нее у него не было бы ничего, кроме се-
бя, себя одного, интереса к себе одному... Конечно, была бы жажда позна-
ния, жажда видеть, брать, быть, но для себя одного... Один! Это страш-
но!.. Нужно быть покрепче, чем этот двадцатилетний мальчик, чтобы без
содрогания нести бремя своего одиночества. Люс несет, потому что не ду-
мает об этом, он запрещает себе думать, он не останавливается, чтобы
заглянуть вглубь; он бежит, он скользит по поверхности...
из морской глубины, как вулканические островки, выбрасываемые подземным
огнем и затем рушащиеся в вечную зыбкую бездну. Марк раскинул лагерь на
минированном поле. Вот почему он ищет вокруг себя глаза, руку, руку че-
ловека, за которую можно было бы ухватиться... Чтобы она спасла его?
Нет, он отлично знает, что ему нечего ждать от людей...
том, что на тебе лежит забота о чужих душах, заполняет наше одиночество,
она придает натурам великодушным удесятеренную энергию.
публикой.
Афанасьев Роман
Контровский Владимир
Акунин Борис
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия