путем... Ох уж этот жестокий талант в мягкой обложке! Столь многочисленный и
необязательный, по уши в деньгах. Одно это может заставить вас тосковать по
тридцатым и закатить скандал современникам. В конечном счете, как в жизни,
так и на бумаге, и в поступках, и в выборе эпитета имеет значение то, что
помогает вам сохранить достоинство, а мягкость и благовоспитанность -
помогают. Уже поэтому сделанное им жизнеспособно и осязаемо. И день ото дня
ощутимей.
проч.), скажу так: мы неплохо ладили. Отчасти это связано с абсолютной
непредсказуемостью его ума, склонного к парадоксам. С людьми он держался
весело и изобретательно, не столько ради них, сколько потому, что был
органически не способен ни к какой банальности. Избитая истина слетала с его
уст только затем, чтобы оказаться полностью перевернутой в конце фразы.
Однако он не пытался развлечь себя этим: просто его речь стремилась настичь
непрерывно движущуюся мысль - и потому была непредсказуема для него самого.
Несмотря на его возраст, прошлое редко служило темой для него, куда меньше,
чем настоящее или будущее, о котором он любил поговорить.
школа сомнения и неуверенности. Никогда не знаешь, хорошо ли сделанное
тобой, тем более - сумеешь ли сделать что-либо стоящее завтра. Если все это
не разрушает вас, сомнение и неуверенность в конце концов становятся вашими
ближайшими друзьями и вы едва ли не наделяете их самостоятельным умом. Вот
почему, наверное, он проявлял такой интерес к будущему стран, людей,
культурных тенденций, как будто пытался перебрать весь спектр возможных
ошибок наперед: не с тем, чтобы в результате избежать их, а для того, чтобы
получше узнать этих ближайших друзей. По той же причине он никогда не
распространялся о своих прошлых достижениях и, кстати сказать, о
неприятностях тоже.
тщеславия. И это впечатление, в основном, правильно. Помню, как однажды,
много лет назад, я выступал вместе со Стивеном в Атланте, штат Джорджия. Это
мы собирали деньги на "Путеводитель по цензуре" - журнал, который был его
детищем и чье благополучие, как и проблемы самой цензуры, его волновали.
шелестя бумагами. Обычно, когда выступают два поэта, один читает сорок пять
минут без перерыва, затем второй. Произвести на публику внушительное
впечатление: "считайтесь со мной" - такова идея. Но Стивен поворачивается ко
мне и спрашивает: "Иосиф, почему бы нам не почитать по пятнадцать минут,
затем поговорить с аудиторией (вопросы и ответы), а потом снова на полчаса -
чтение. Так они не соскучатся. Как вы на это смотрите?" - "Замечательно",-
отвечаю я. Ибо это и впрямь было хорошо придумано, поскольку придавало всему
предприятию развлекательный характер. К чему и должно сводиться поэтическое
выступление, отнюдь не к самоутверждению. Это представление, своего рода
театр, особенно если речь идет о сборе средств.
не много смыслит и в своей-то американской поэзии, тем более в английской. А
предложенная им процедура и вовсе не способствовала его репутации и продаже
книг. Иначе говоря, он действовал, не заботясь о выгоде, и не читал ничего
злободневного. Не могу представить себе кого-либо (особенно его ровесников),
сознательно действующих себе в ущерб ради дела или в интересах публики. В
зале присутствовало около восьмисот человек, если не больше.
имея в виду серию самоубийств среди них, - поскольку ставки там столь
велики. В Англии вам никогда так много не заплатят, и общенациональное
значение исключается, хотя страна намного меньше". Потом, усмехнувшись,
добавлял: "Именно по этой причине".
Эта добродетель тоже, следует думать, определялась профессией. Если вы не
родились с каким-нибудь органическим недостатком, поэзия, как ее сочинение,
так и чтение, довольно скоро научит вас скромности, тем более если вы не
только сочиняете, но и читаете. Покойники вас быстро поправят, не говоря уже
о ваших коллегах-современниках. Сомнение на свой счет станет вашей второй
натурой. Вы, конечно, можете быть защищены броней ваших притязаний, если
ваши собратья по перу ничего не стоят, но если в студенческие годы вы
знакомитесь с Уистаном Оденом, вашей самовлюбленности долго не продержаться.
ошибаться, но у меня сложилось впечатление, что Стивен отправлял в корзину
куда больше, чем печатал. В жизни, однако, где ничего в корзину не
выбросить, такая требовательность Стивена приводила к чрезвычайной
изощренности и неусыпной трезвости, от чего немало натерпелся Уистан,
впрочем, жертвой его не назовешь. Это сочетание изощренности и трезвости и
делает вас джентльменом, если в этом сочетании преобладает все-таки
изощренность.
черни по обе стороны Атлантики. Он выпадал из своего окружения. И реакция
черни и слева, и справа была предсказуема. Икс выговаривал ему за то, что он
был пацифистом во время второй мировой войны, хотя, будучи освобожден от
воинской службы по состоянию здоровья, он служил в пожарных частях, а быть
пожарным во время бомбардировок Лондона совсем не то же самое, что быть
профессиональным непротивленцем в любые времена. Игрек обвинял его в издании
журнала в пятидесятые на средства ЦРУ, хотя Стивен отказался от
редактирования Encounter, как только узнал об источнике денежных
поступлений, и вообще почему эти люди, такие щепетильные по поводу денег
ЦРУ, не дают свои собственные, чтобы удержать издание на плаву. Праведный
Зет нападал на Стивена за то, что он объявил о своей готовности отправиться
в пылающий Ханой, если ему оплатят авиабилет. Человек, живущий литературным
трудом (около 30 книг, не говоря уже о многочисленных рецензиях), сообщает
вам, как он зарабатывает на жизнь: лишних средств на реализацию своих
убеждений у него нет; с другой стороны, ему не хочется утверждать свои
принципы за счет ханойского правительства. X, Y, Z - это только конец
алфавита. Любопытно, но вполне объяснимо, что упреки и нападки были чаще
всего американского происхождения, т.е. поступали из страны, где этика
теснее, чем где-либо, смыкается с наличностью. В целом, послевоенный мир
представлял собой весьма грубый балаган, и Стивен время от времени играл в
нем роль не ради цветов и аплодисментов, а, как это видится теперь, ради
нравственного оправдания.
и она начинает диктовать содержание. Это допустимо, но не в данных
обстоятельствах. В данных обстоятельствах содержание должно определять
форму, несмотря на то, что воспоминания всегда фрагментарны. Ибо такова наша
жизнь в глазах наблюдателя. Так что позвольте мне закрыть глаза и увидеть:
вечер в каком-то миланском театре лет десять или двадцать тому назад; полный
зал, сверкание люстр, телевидение и т.д.; на сцене орава итальянских
профессоров и литературных критиков, а также Стивен и я; все мы члены жюри
какой-то большой литературной премии. Она достается в этот раз Джорджио
Капрони, скрипучему, желчному восьмидесятилетнему поэту деревенского вида,
немного похожему на Фроста. Старик неуклюже пробирается вдоль прохода и с
трудом начинает карабкаться на сцену, бормоча что-то себе под нос. Никто не
двигается; профессора и критики из кресел молча наблюдают за стариком,
одолевающим ступени. В этот момент Стивен встает и начинает аплодировать, я
следую его примеру. К нам присоединяется зал.
двадцати лет назад. Мы вылезаем из автомобиля и направляемся под зимним
дождем к какому-то гигантскому нагромождению чугуна и стальных тросов,
тускло подсвеченных на пьедестале посреди площади. Это скульптура Пикассо;
как выясняется, женская голова; и Стивен хочет рассмотреть ее сейчас,
поскольку завтра утром он уезжает. "Очень по-испански, - говорит он, - и
очень воинственно". И внезапно ко мне придвигается 38-й год, гражданская
война в Испании, на которую Стивен отправился, заплатив, полагаю, из своего
кармана, поскольку то было последнее сражение за Град Справедливости на
человеческой памяти, а не шахматная партия между сверхдержавами, и мы его
проиграли, а затем все было обесценено побоищем второй мировой войны.
Прошитая дождем и ветром ночь, промозглая и насквозь черно-белая. И высокий
человек, абсолютно беловолосый, похожий на школьника, с руками, торчащими из
рукавов старого черного пиджака, медленно огибает эти случайные куски
металла, закрученные испанским гением в произведение искусства, напоминающее
руину.
ланч каждый раз, как приезжаю в Англию. Во имя их воспоминаний так же, как и
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений
Каменистый Артем