Чтение 172–й страницы книги ~Призвание варяга~

считалась "национальным Героем" и "современной воительницей", ее не слишком
обыскивали и сестра пронесла в кирху двуствольный нарезной пистолет с
гильзовыми патронами.

Ее, конечно, "пощупали" охранники нового "герцога" (якобы в поисках
спрятанного оружия), но в лубок с раненою рукой заглянуть не додумались. Ну
а, - "Дать потрогать и дать -- огромная разница!"

Был прохладный, ветреный день, огромное стеченье народа на площади и
самозванец должен был идти снизу вверх по лестнице в кирху. Дашка же,
объявив себя иудейкой, отказалась заходить в христианскую церковь и "обряд
передачи Власти" решили "сотворить" на крыльце -- "на глазах у народа", "на
свежем воздухе".

По словам очевидцев, Дашка вдруг расчихалась и все, думая, что у нее
очередной приступ "сенной болезни", отвернулись на миг, чтоб дать больной
высморкаться. "Самозванец" даже захохотал, указывая на нее и говоря латышам:

- "У нас была прогнившая Власть и больные Наследники. Ну да что взять с
этих жидов, да жидовок!"

При этом он на миг отвернулся вниз -- на толпу, а потом раздался общий
крик ужаса. "Самозванец" поднял голову и увидал над собой дуло Дашкиного
пистолета и услышал слова:

- "Тебе привет от Карлиса Уллманиса!"

Грянул выстрел. На глазах всех голова "самозванца" разлетелась на
части, а сестра, обернувшись, пустила вторую пулю в упор в сына несчастного
-- тот, не подумав, бежал со всех ног к отцу...

Выстрел был с десяти шагов, юноша качнулся и стал валиться на ступени
церковной лестницы, сестра же моя закричала:

- "Ко мне -- мои родичи! Жеребца сюда! Ливонского Жеребца!"

Откуда-то вынесли стяг Бенкендорфов. Уллманисы и "незаконные" латышские
"сродники" Бенкендорфов окружили сестру. Враги же нашего дома, видя гибель
сразу двух своих предводителей, оробели и дали увлечь себя общей панике.

К вечеру все было кончено. Сестра с моей матушкой приняли в Ратуше
делегацию латышей и "простили их". От всех не укрылось при этом, что стол
возглавила моя родная сестра -- Доротея фон Ливен, матушка ж сидела чуть за
спиной у нее. (Там, где в ее времена обычно сидел ее исповедник и реббе --
Арья бен Леви.)

Когда сестра встала из-за стола, чтоб "принять Преданность", кровь ее
из лубка отдельными каплями стала звенеть прямо на пол. Дашка была
смертельно бледна, но...

Череда покорных ей вождей кланов не осмелилась -- ни разойтись, ни
предложить ей присесть.

Первый же человек встал пред сестрой моей на колени, пальцем коснулся
лужицы крови перед ним на полу, на миг приложил палец к губам и поцеловал
его. Тогда сестра моя усмехнулась:

- "Ну, и какова на вкус Кровь Хозяина?"

Ее подданный поклонился и отвечал:

- "Так же сладостна, как Святое Причастие!"

Лишь тогда сестра моя милостиво кивнула ему и заметила:

- "Раз так, - могли бы целовать саму Кровь, но не -- палец! Или же -
мне снять сапоги?! Ведь вам моя нога больше нравится?"

Вообразите, - латыши лишь втянули в себя свои винные головы и целовали
не пальцы, но залитый сестриной кровью пол Ратуши.

В нашем доме мы все -- "либералы". Аж дух захватывает!

Казалось бы, - все вернулось на круги своя. Но... Произошедшие в
дальнейшем события немцы связывают с тем, что "жиды разбаловали латышей", а
латыши -- "Хозяйка наша была чересчур жестока к нам!"

Это не удивительно. Это я рос сызмальства атаманом банды крохотных
латышей и привык воспринимать их, как ровню. Когда я попал в Колледж, кулаки
латышей спасли меня от больших неприятностей. Мое отношение к латышам сему
соответствовало.

Сестра же моя выросла в окружении маленьких баронесс, а потом стала
фрейлиной нашей бабушки. С "простыми девочками" она встречалась --
постольку-поскольку, - в Вассерфаллене на каникулах. И общение сие сводилось
к тому, что "смердячки" мыли ее, да причесывали. Обратите внимание, что
Вассерфаллен не в Латвии, но -- Ливонии. Ливские девушки стали наперсницами,
да дуэньями моей младшей сестры. Им она поверяла свои девичьи тайны с
секретами. А ливы традиционно не дружны к латышам.

Согласно древней традиции, "латыши работали на земле, ливы же служили в
баронской армии". Из этого получилось, что некогда многочисленные племена
ливов "обратились в ничто", зато латыши расплодились на "ливской" земле.
Объяснение сему просто: солдат оставляет за собой меньше потомства, чем
крестьянин, и семья его вынуждена жить "без мужика". Много женщина одна --
не наработает и для обеспечения солдатских семей (ливского корня) бароны
принялись завозить на "ливскую пустошь" работников-латышей.

Чтобы русским стало понятнее, - "баре" в наших краях исключительно
немцы, "крестьяне" из латышей, а ливы -- солдаты с приказчиками. (В дни
народных бунтов верхам это на руку -- каратели из военных легко вешают
бунтовщиков, ибо те им -- не родственники.)

По сей день Доротея скажет, что "правила она хорошо". А ежели и пошли
недовольные, так она всегда относилась к простому люду из принципа:
"Одобрительно, но без потачки!"

Сей принцип она усвоила из "Учебника светских манер для юных барышень".
Труд сей датирован шестнадцатым веком. Веком Ивана Грозного, да Ночи Святого
Варфоломея...

Я читал сей учебник, - весьма забавная вещь. К примеру, - как
отставлять в сторону пальчик, когда прижигаешь раскаленною кочергой "срамное
место" еретику. Иль почему -- много мелких порезов при пытке
предпочтительней одного, но - глубокого?

В общем, - в простой, незатейливой и весьма занимательной форме
неизвестный автор тех лет посвящал "юных барышень" в тонкости анатомии и
физиологии, религии и юриспруденции, а также -- химии и медицине. В смысле
лекарств, порохов и всяких там ядов...

Все это, по мнению автора, должно было очень помочь маленькой баронессе
-- найти свое место в жизни в ту нелегкую пору...

Учебник необычайно затрепан и явно зачитан. Многие страницы настолько
затерты, что милые баронессы, штудируя сей изумительный труд, подводили
готический шрифт своими чернилами. Кое-где на страницах запеклось что-то
бурое...

Как бы там ни было - в день Бородина матушка на заседании в Ратуше
вскочила вдруг с места, схватившись одной рукою за сердце, а другой - за
голову с криком:

- "Саша! Сашенька!" - а потом упала на пол замертво и пару часов была
без признаков жизни. Когда же сам Шимон Боткин уже опасался самого
страшного, матушка вдруг очнулась, вцепилась костлявыми пальцами в грудки
врачу и четко, но ясно произнесла:

- "Саша при смерти. Только ты сможешь спасти его! Собирайте карету,
дайте мне мои камушки. Надо проехать через вражьи посты... Собирайся, Шимон,
бери инструменты -- мой сын умирает. Но ты сдохнешь прежде него. Понял?" - а
чего ж тут было не понимать?

Занятно, но латыши сразу поверили в матушкины слова. Они решили:
"Ведьма знает, что говорит. Сын ее - при Смерти! Надобен Новый Хозяин!"

Согласно обычаю, Права на Лифляндию переходили теперь к моей
"языческой" дочке -- Катинке, да "чреву" Маргит. Катинка была католичкою и
ей требовался лютеранский Регент. Равно как и -- не родившемуся ребенку от
Маргит.

Регентом сиим мог быть лишь мой брат -- "Озоль" Уллманис.

Но зачем ему сия перхоть?! Жизнь католички в наших краях не стоила
выеденного яйца, женское ж "пузо" -- не конкурент...

Может быть -- сего б не случилось, будь жива моя Ялечка...

Она не усидела в "родных" Озолях и, как началась война, поехала в Ригу.
Сперва она пыталась стать снайпером, но менять Веру ради того она не
решилась, а католичкам штуцеров не давали.

Тут средь полячек пошло поветрие. Они надевали на голову белые косынки
с красным ("георгиевским") крестом и выбегали на поле боя, вынося своих
раненых. Через пару дней сию моду подхватили и лютеранки. Наши девушки, в
пику католичкам, носили черную косынку с белым ("тевтонским") крестом.

Но Ялька была ревностной католичкой... Она надела белую косынку с
красным крестом и стала спасать лютеран - католичкою. Полякам сие не
понравилось и они в нее стали постреливать.

Сперва просто попугивали, но Ялька не обратила внимания и в конце июля
какой-то польский петух влепил ей пулю в голову.

Когда Ялька рухнула наземь, никто не понял - что с ней. Многие думали,
что она поскользнулась... Только когда к ней подбежали прочие лютеранки,
правда вышла наружу.

На другой день добрая половина всех лютеранок вышли не с черными, но
"георгиевскими" платками. Вечером не стало еще двух...

На третий день те самые девушки, кои давеча шли спасать наших раненых,
получили винтовки с оптическими прицелами. Больше раненых никто не спасал...

Когда война покатилась на запад, нахождение снайперских принадлежностей
в польской семье приводило к казни всего семейства. А за "георгиевскую"
косынку полячек... скажем так - мучили насмерть.

Ибо... После смерти моей жены, остальные литвинки тоже пошли в
снайпера, а детей оставили под охраною в Озолях.

После матушкиного обморока (и дня Бородина) неизвестные (по мнению
латышей -- конечно, католики!) проникли в Озоли и...

Узнать Катинку труда не составило, - она была выше прочих. Ее схватили,
сломали руки, и по очереди сгнушались. Она - умерла...

К вечеру того дня, как пришли известия с Озолей, против дома нашего