всех в образе первого маршала, но есть тут и моя личная догадка: дался тот
Ворошилов папе потому, что шибко они пошибали друг на друга лицами и носили
одинаковые усики.
могиле, заваленной мокрыми комками, так и не додюжил до Сибири, где могилы
роются такие, что "не вылезешь и не сбежишь", заверяла моя покойная тетка
Апраксинья Ильинична, в жизни -- Апроня, покоящаяся вместе с Кольчей-младшим
и моей дочерью уже на новом овсянском кладбище, средь березового леса, где
были до коллективи- зации деревенские пашни, но потом земля стала ничья.
записная книжка. В книжке текущие впечатления, записи погоды, стихи, которые
он таил от меня и доверял печатать на машинке только жене моей. Надо
заметить, что стихи нисколь не хуже тех, что еще совсем недавно широко
печатались и печатаются по нашим газетам, альманахам, даже в столичных
журналах. Немножко бы папе грамотешки добавить, непререкаемости же в
образованности своей поубавить, и он вполне мог стать в ряды членов Союза
писателей СССР, пить и кормиться с помощью поэзии, как это делает легион
отечественных стихосложителей.
засекреченная запись: "У Любки фамиль Ковалева". Развеселое мое семейство
доподлинно установило -- Любка эта работает продавцом в "сорокашке", стало
быть, в вологодском железнодорожном магазине номер сорок, располагавшемся
через улицу от дома, в котором мы жили. В "сорокашке" папа частенько
разживался винишком. Любка Ковалева на шестьдесят лет моложе папы, и какие
он имел на нее виды, никто уж и никогда не узнает.
себя добавлю: родителей тоже. Да и детей не выбирают, они на свет являются
сами. Готовых угланов только в род- и детдомах отсортировывают и выбирают,
точно овощ и фрукт, но все остальные со дня миросотворения живут по велению
судьбы и природы.
подарили мне мою жизнь, отечество родное -- судьбу мою сотворило. Не судья я
им, и не указчик, и не идейный наставитель. Лишь вздохну, помолюсь и молча
вымолвлю: "Пусть тебе, папа, спокойно будет хотя бы на том свете. Блатные,
помнится, пели в твое время: "Выпьем, хлопцы, выпьем тут, на том свете не
дадут!.."
среди несметной молчаливой толпы молодую рослую женщину с одной косой --
другую у нее оторвало сплавной боной, когда она плыла к тебе в тюрьму с
передачей. Ступая босыми ногами по облакам, она непременно пойдет навстречу
тебе, ведя за руку маленьких ангелочков -- узнай их, это жена твоя из
дальнего далека вместе с детьми и внуками твоими, покинувшими сей свет
раньше тебя, спешат соединиться с тобою на блаженном небесном покое. Полюби
же и пожалей их всевечной любовью, коли здесь, на шатучей земле, во
взбаламученном мире, времени и сердца на нас, на детей твоих, у тебя не
хватило.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
Овсянке, в родном переулке, против бабушкиного и дедушкиного дома, и стал
ждать, чего ждут и не могут дождаться многие люди, -- возвращения прошлого,
прежде всего детства. Но когда-то я ставил к первому изданию "Последнего
поклона" эпиграф из стихов замечательного поэта Кайсына Кулиева: "Мир
детства, с ним навечно расставанье, назад ни тропок нету, ни следа, тот мир
далек, и лишь воспоминанья все чаще возвращают нас туда...".
отголоски прошлого, печаль о прожитом и пережитом еще настигнут в этом
дерганом, шумном и суетном пути, по ним, по этим озвученным памятью дальним
звукам, всколыхнется, воскреснет что-то, и "недаром мне вздыхалось сладко в
Сибири, в чистой стороне, где доверительно и слабо растенья никнули ко мне".
Да, верно, еще вздыхалось, еще никнули растенья, люди, песни, воспоминания,
и написал я здесь, уже в родной деревне, несколько глав, вроде бы не утратив
звука и строя повести, но почувствовал тогда же: книгу пора заканчивать,
надо жить дальше или доживать и перелистывать другие страницы, в этой же
книге настало время ставить точку.
и подбрасывает хворосту. Таково свойство ее, жизни; и материалу -- только в
записях, письмах, документах, воспоминаниях моих читателей -- накопилось,
пожалуй, на целую книгу, но, вероятно и скорей всего, -- на книгу совсем
другую.
не превратилось в придаток пригородных дачных поселков, я любил поздним
вечером, "после телевизору", пройти по спящим улицам, сделать круг,
посмотреть, повспоминать, подумать, подвести итоги жизни вот этого вот села,
в котором от былого скоро останется лишь название.
приличных учителей и врачей, два-три инженера, много шоферов, трактористов,
мотористов, механиков, три-четыре пары мастеровых людей и много-много
солдат, полегших на дальней стороне. Но сколько же оно породило за мой
только век убийц, хулиганья, воров, стяжателей, кляузников, сплетников и
просто людей недобрых, кроме зла ничего на свете не сделавших и не
оставивших... Много, слишком много мешающего утвердительно говорить о
разумном смысле человеческой жизни. Люди в моем селе не столько жили,
сколько мучались и мучали. Тропа народная с котомками в город и из города
так до сих пор и не заросла, потому как камениста она да и полита солеными
горькими слезами, на которых, как известно, даже трава не растет.
помнит?
откуда село взялось, кто и как основал его, почему так назвал. Оставшиеся
еще в живых гробовозы помнят дедушку и бабушку, редко -- прадеда и
прабабушку. Новожители не помнят, не знают и знать не хотят никого и ничего.
Рожденные с тюремной моралью "умри ты сегодня, а я завтра", они живут
сегодняшним днем, с растренированной памятью, угасающим сознанием, и только
жажда наживы и поживы еще руководит их инстинктами, движет к близкой цели.
Даже собаки повыродились, вместо благородной труженицы лайки бродят по
улицам и переулкам трусливые, грязные чудища, в которых смешались все
собачьи породы и земные эпохи. За сахар, за кусок послаще служат, голос
дают. Во дворе гремят цепями, на звук шагов бросаются псы, стерегущие добро,
повиснув подбородком на заплоте, храпят, слюною брызжут, сжирая человека
кровью налитыми глазами. Иногда им удается сбежать. С обрывками цепи на шее,
будто каторжник, рванувший из руд, пес лезет в кусты, в крапиву, чего-то там
нюхает, фыркает, скалится на встречных собачонок, готовый в любую секунду
перекусать их, затрепать до смерти.
повествовали они об одной яркой странице жизни села.
село грузовик с бормотухой, шел уже весной, в распары, чтобы помочь народу
перед праздником Пасхи и Первомая взбодриться, магазину выполнить
квартальный финансовый план. Шел, значит, шел грузовик с бормотухой, миновал
уже Собакинский совхоз, который, полностью перейдя на изготовление и
производство продукции "без химии" для руководящей элиты, обрел наконец
надлежащее название "Удачный". На самом подходе к цели опрокинулась машина в
водомоину, и почти весь ее груз вывалился на лед. Шофер на машине был
овсянский, он донес до родного села печальную весть о погублении ценной
продукции, принялся звонить в город, чтобы помогли ему выручить хотя бы
машину.
Енисея возле острова Собакинского, по-собачьи позорно поджав лапы и оголив
промежность с задним мостом посередке, напоминающим собачьи же мужские
принадлеж- ности, пьяно лежала на боку орсовская машиненка, не раз
чиненая-перечиненая как поверху, так и понизу.
кто на санках, кто на костылях, кто на инвалидной коляске -- спешил народ со
всей округи, прежде всего из Овсянки, из двух слизневских рабочих поселков,
с известкового завода, из совхоза, тогда еще Собакинского. Когда весть
Посняков Андрей
Круз Андрей
Лукьяненко Сергей
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Перумов Ник