Чтение 172–й страницы книги ~Нечистая сила~

"В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года
поработить нашу Родину, господу богу угодно было ниспослать России новое
тяжкое испытание..."

Далее он отрекался. Часы показывали близкую полночь.

Акты государственной важности всегда подписываются, чернилами. Николай II
подписал акт отречения не чернилами, а карандашом, будто это был список
грязного белья, сдаваемого в стирку.

****

Вернулись в Петроград рано утром. Гучкова сразу же отодрали от Шульгина,
увели под локотки - ради речеговорения. Шульгина тоже поволокли с перрона.

- Войска построены. Скажите им... скажите!

Помещение билетных касс Варшавского вокзала стало первой аудиторией, где
русский народ услышал об отречении императора. Войска стояли в каре
"покоем", а не заполненное ими пространство забила толпа. Изнутри каре
Шульгин вырыдывал из себя:

- ...он, отрекаясь, подал всем нам пример... богатые и бедные,
единяйтесь... спасать Русь... о ней думать... война... раздавит нас... один
путь - вместе... сплотимся... вокруг нового царя... царя Михаила... и
Натальи... Урраа!

Его выхватили из толпы, потащили к телефону.

- Милюков! Милюков вас... срочно.

В трубке перекатывался профессорский басок:

- Все изменилось. Не объявляйте отречения.

- А я уже. Я здесь - всем, всем, всем.

- Кому, черт побери?

- На вокзале. Войска... народ. Я им - про Михаила!

- Ляпнули как в лужу, - отвечал Милюков. - Пока вы ездили в Псков, здесь
закипела буря. Предупредите Гучкова, чтобы не болтал глупостей. И с вокзала
срочно поезжайте на Миллионную, дом номер двенадцать. Квартира князя
Путятина...

День был солнечный. Магазины закрыты. Трамваи не работали. Никто не ходил
по панелям, толпы валили посередине улиц. Половина людей была вооружена.
Многотысячный гарнизон растворился в этой толпе, празднующей свободу. Два
"архангела" из охраны Гучкова и Шульгина лежали животами на крыльях
автомобиля. Выдвинутые вперед штыки пронзали воздух - ожесточенно.

- Не выколите глаза людям, - кричал Шульгин из кабины...

Миллионная, 12, - особняк князя Путятина, где затаился от толпы новый
император. Здесь же собрались и партийные заправилы. Милюков не говорил, а
словно каркал, накликая беду:

- Не откажите! Если не вы, то Россия... пропадет... такая история...
бурная, великая... кошкам под хвост! Что ждет нас без царя? Кровавое
месиво... анархия... жидовщина и хаос...

Мишка покорно слушал. Терещенко шептал Шульгину:

- Хоть стреляйся... что делать? Рядом со мной Керенский, он весь
дрожит... колотит. Боится - надежных частей нет... Керенский обрушил на
Михаила лавину слов:

- Я против монархии, я республиканец. Как русский русскому скажу правду.
Недовольство народа монархией... нас ожидает война гражданская... как
русский русскому... если нужна жертва... примите ее... в любом случае за
нашу жизнь я не ручаюсь!

Михаил подумал и отрекся, оставив престол бесхозным, 304 года начались на
Руси Михаилом - Михаилом все и закончилось...

За ученической партой, в классной комнате дочерей Путятина, писали акт об
отречении: "Мы, Божией милостью Михаил, Император и Самодержец
Всероссийский..." Возмутился сам Мишка:

- Что вы тут городите? Я же еще и не царствовал... Растерянные, блуждали
среди парт. Спотыкались о разбросанные детские игрушки. Шульгин говорил
страдальчески:

- Как жалобно зазвенел трехсотлетний металл драгоценной короны, когда его
ударили о грязную булыжную мостовую...

От Невы горело закатом. По Миллионной, заворачивая в Мошков переулок,
прошла рота матросов, горланивших:

Ешь ананасы, рябчиков жуй -

День твой последний приходит, буржуй!

Слою незнакомые. Таких песен раньше не слышали.

Расходясь, все молились:

- Да поможет господь бог нашей России...

Династия Романовых-Кошкиных-Захарьиных-Голштейн-Готторпских, правившая на
Руси с 1613 года, закончила свой бег по русской истории - навсегда... С
хряском сталкивались на улицах грузовики!

****

Революция возникла 23 февраля по старому стилю, или 8 марта по новому.

Это был Международный женский день, и начали революцию женщины - не будем
об этом забывать!

Эту последнюю главу романа я и посвятил женщинам.

Женщинам - чистым и умным.

Женщинам - любящим и любимым.

ФИНАЛ ПОСЛЕДНЕЙ ЧАСТИ

Едва загремела февральская "Марсельеза", Протопопов вызвал петроградского
градоначальника Балка и омерзительно целовал того в посинелые уста.

- Нужны пулеметы... на крышах! И передайте городовым, - наказал министр,
- что, если будут стрелять в народ решительно, я обещаю им по семьдесят
рублей суточных, помимо жалованья, а в случае их гибели семья получит по три
тысячи сразу...

Вечером он велел жандармскому полковнику Балашову сделать к утру доклад о
положении в столице. Полковник в шинели солдата-окопника всю ночь шлялся по
улицам, наблюдая за людьми и событиями; а утром разбудил Протопопова
словами:

- Это конец! Советую вам скрыться...

Министр рухнул в обморок. Его воскресили с помощью нашатыря, и поначалу
он затаился на даче Бадмаева у Поклонной горы; врач бросал на жаровню
ароматные травки и бубнил, что стрелять и вешать надо было раньше, а теперь
уже поздно. Звонок по телефону словно взорвал притихшую в снегах дачу.

Звонила жена Протопопова, плачущая навзрыд.

- Ты вот сбежал, меня бросил, - упрекала она мужа, - а к нам ворвались
солдаты, искали тебя, распороли штыками всю обивку на диванах и креслах.
Хорошо, что не убили.

- Откуда ты звонишь?

- Мог бы и сам догадаться, что меня приютил твой брат Сергей на
Калашниковской набережной...

На Литейном министр (еще министр!) видел, что казаки, посланные для
усмирения восставших, лениво крутили цигарки в седлах. Если кто из них ронял
пику, прохожие поднимали ее и дружелюбно подавали казаку. На углу
Некрасовской, оскалив красные от крови зубы, лежал убитый жандарм...

Стрельба, пение, оркестры!

Протопопов решил укрыться в Мариинском дворце; тут его поймал на телефоне
градоначальник Балк, сказавший, что сопротивление немыслимо - он с отрядом
конных стражников пробьется в Царское Село, чтобы там охранять императорскую
семью.

- На ваше усмотрение, - отвечал Протопопов.

В грохот оркестров вмешивалась трескучая дробь пулеметов, расставленных
на крышах. Мертвые на улицах стали так же привычны, как свежая булочка к
утреннему чаю... Голицын сказал:

- Александр Дмитриевич, ваше имя раздражает толпу. Простите, но вы должны
покинуть нас... нужна благородная жертва!

Покидать Мариинский дворец, где был отличный буфет, где от калориферов
разливалось приятное тепло, было страшно. Протопопов забрел в кабинет
Госконтроля, в мрачной и темной глубине которого ничего не делал
госконтролер Крыжановский.

- Можно я посижу у вас? - спросил робко. Ну, не гнать же его в три шеи.

- Посидите, - отвечал Крыжановский. - Только недолго. А то вас уже ищут.
Вас и вашего товарища Курлова. Потом спросил, где он собирается ночевать.

- Не знаю. Мой дом разбит. А к брату идти боюсь. Контролер дал ему адрес:
Офицерская, дом ј 7. Протопопов снял пенсне и поднял воротник пальто, чтобы
не быть узнанным.

Возле Максимилиановской лечебницы со звоном распались стекла витрин,
шустрая бабка в валенках шагнула в магазин через окна, будто в двери.

Протопопов сунулся в подъезд ј 7 по Офицерской, но швейцар накостылял
министру внутренних дел по шее.

- Проваливай! Ходют здеся всякие... шпана поганая!

"Бреду обратно, - писал Протопопов, - через площадь к Николаевскому мосту
- не пускают. Я думал пройти на Петербургскую сторону, Б. пр., д. ј 74, к
своей докторше Дембо. Перешел Неву по льду... через Биржевой не пускают,
через Тучков тоже, а по Александровскому проспекту - стрельба ружей и
пулеметов. Вернулся к Мариинскому дворцу..."

- Это опять вы? - возмутился Крыжановский. - Вам же сказано, что ваше
присутствие в правительстве неуместно.

Протопопов заплакал и сказал, что с Офицерской его турнули.

Крыжановский сунул ему адрес другого убежища: Мойка, дом ј 72. "Я вновь
вышел на улицу; толпа была еще велика, и масса вооруженных, даже мальчиков,
стреляли зря - направо и налево и вверх. Дальше от площади по Мойке было