Чтение 172–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

слуг, и мало было таких тайн у герцога Анжуйского, о которых миньон не
был бы осведомлен своим другом Орильи.

Добавим к этому, что, как ловкий дипломат, он подслуживался
одновременно и к королю и к герцогу, переметываясь от одного к другому
из страха нажить себе врага в короле будущем и из желания сохранить
благоволение короля царствующего.

Целью его последнего визита к Орильи было побеседовать о предстоящем
поединке.

Поединок с Бюсси не переставал беспокоить королевского миньона.

В течение всей долгой жизни д'Эпернона храбрость никогда не
относилась к главным чертам его характера, а чтобы хладнокровно принять
мысль о поединке с Бюсси, надо было обладать более чем храбростью, надо
было обладать бесстрашием. Драться с Бюсси означало встать лицом к лицу
с верной смертью.

Некоторые осмелились на это, но были повержены в бою на землю, да так
с нее и не встали.

Стоило только д'Эпернону заикнуться музыканту о занимавшем его деле,
как Орильи, знавший о чайной ненависти своего господина к Бюсси, Орильи,
сказали мы, тут же стал поддакивать своему ученику и усиленно жалеть
его. Он сообщил, что уже в течение восьми дней господин де Бюсси
упражняется в фехтовании, по два часа каждое утро, с горнистом из
гвардии, самым коварным клинком, когда-либо известным в Париже, своего
рода артистом в деле фехтования, который, будучи путешественником и
философом, заимствовал у итальянцев их осторожность и осмотрительность,
у испанцев - ловкие, блестящие финты, у немцев - железную хватку пальцев
на рукоятке и искусство кон груда-ров, и, наконец, у диких поляков,
которых тогда называли сарматами, - их вольты, их прыжки, их внезапные
расслабления и бой грудь с грудью. Во время этого длинного перечисления
преимуществ противника д'Эпернон сгрыз от страха весь кармин со своих
крашеных ногтей.

- Вот как!. Ну, тогда мне конец, - сказал он, смеясь и бледнея разом.

- Еще бы! Черт возьми! - ответил Орильи.

- Но это же бессмысленно, - воскликнул д'Эпернон, - выходить на
поединок с человеком, который, вне всяких сомнений, должен вас убить.
Все равно что бросать кости с игроком, который уверен, что он каждый раз
выбросит дубль-шесть.

- Надо было думать об этом, прежде чем принимать вызов, сударь.

- Чума меня побери! - воскликнул д'Эпернон. - Как-нибудь выпутаюсь.
Недаром же я гасконец. Безумец тот, кто добровольно уходит из жизни, и
особенно в двадцать пять лет. По крайней мере, так думаю я, клянусь
смертью Христовой! И это очень разумно. Постой!

- Я слушаю.

- Ты говоришь, господин де Бюсси уверен, что убьет меня?

- Ни минуты не сомневаюсь.

- Тогда это уж не дуэль, если он уверен; это - убийство.

- Ив самом деле!

- А коли это убийство, то какого черта?

- Ну?

- Закон разрешает предупреждать убийство с помощью...

- С помощью?

- С помощью.., другого убийства.

- Разумеется.

- Раз он хочет меня убить, кто мне мешает убить его раньше?

- О! Бог мой! Никто, разумеется, я об этом уже думал.

- Разве мое рассуждение не ясно?

- Ясно, как белый день.

- И естественно?

- Весьма естественно!

- Но только, вместо того, чтобы варварски убить его собственными
руками, как он это хочет сделать со мной, я - мне ненавистна кровь -
предоставлю позаботиться об этом кому-нибудь другому.

- Значит, вы наймете сбиров?

- Клянусь честью, да! Как герцог да Гиз и герцог Майеннский - для
Сен-Мегрена.

- Это вам обойдется недешево.

- Я дам три тысячи экю.

- Когда ваши сбиры узнают, с кем они должны иметь дело за три тысячи
экю, вам не нанять будет больше шести человек.

- А разве этого недостаточно?

- Шесть человек! Да господин де Бюсси убьет четверых, прежде чем сам
получит хоть одну царапину. Вспомните-ка стычку на улице Сент-Антуан,
когда он ранил Шомберга в бедро, вас - в руку и почти доконал Келюса.

- Я дам шесть тысяч экю, если надо, - сказал д'Эпернон. - Клянусь
кровью Христовой! Если уж я берусь за дело, я хочу сделать его хорошо,
так, чтобы он не ускользнул.

- У вас есть люди на примете? - спросил Орильи.

- Проклятие! - ответил д'Эпернон. - Кое-кто есть, из тех, кому делать
нечего: солдаты в отставке, разные удальцы. В общем-то они стоят
венецианских и флорентийских молодцов.

- Прекрасно! Прекрасно! Но будьте осторожны.

- Почему?

- - Если они потерпят неудачу, они вас выдадут, - За меня король.

- Это кое-что, но король не может помешать господину де Бюсси убить
вас.

- Справедливо, совершенно справедливо, - сказал задумчиво д'Эпернон.

- Я мог бы подсказать вам другой выход.

- Говори, мой друг, говори.

- Но, может быть, вам не захочется действовать совместно с другим
лицом?

- Я не откажусь ни от чего, что может удвоить мои надежды на
избавление от этой бешеной собаки, - Так вот, один враг вашего врага
ревнует.

- О!

- Ив этот самый час!..

- Ну, ну, в этот час.., кончай же!

- Он расставляет вашему врагу западню.

- Дальше.

- Но у него нет денег. С вашими шестью тысячами экю он может обделать
одновременно и ваше и свое дело. Вы ведь не настаиваете, чтобы честь
нанесения удара осталась за вами, не правда ли?

- Боже мой, конечно, нет! Я ничего другого и не хочу, как остаться в
тени.

- Тогда пошлите к нему ваших людей, не , открываясь им, кто вы. Он их
использует.

- Но, если мои люди и не будут знать, кто я, мне все же следует
знать, кто этот человек.

- Я покажу его вам сегодня утром, - Где?

- В Лувре - Так он дворянин?

- Да.

- Орильи, шесть тысяч экю поступят в твое распоряжение немедленно.

- Значит, мы договорились?

- Окончательно и бесповоротно.

- Тогда в Лувр!

- В Лувр.

В предыдущей главе мы видели, как Орильи сказал д'Эпернону:

- Все в порядке, завтра господин де Бюсси драться не будет.

Глава 48

ШЕСТВИЕ

Как только завтрак кончился, король вместе с Шико удалился в свою
комнату переодеться в одежды кающегося и через некоторое время вышел
оттуда босой, подпоясанный веревкой, в низко надвинутом на лицо
капюшоне.

Придворные за это время успели облачиться в такие же наряды.

Погода стояла прекрасная, мостовая была устлана цветами. Говорили,
что переносные алтари будут один богаче другого и особенно тот, который
монахи монастыря святой Женевьевы устроили в подземном склепе часовни.

Необъятная толпа народу расположилась по обе стороны дороги, ведущей
к четырем монастырям, возле которых король должен был сделать остановки,
- к монастырям якобинцев, кармелитов, капуцинов и монахов святой
Женевьевы.

Шествие открывал клир церкви Сен-Жермен-л'Оксе-руа. Архиепископ
Парижа нес святые дары. Между архиепископом и клиром шли, пятясь задом,
юноши, размахивавшие кадилами, и молодые девушки, разбрасывавшие
лепестки роз.

Затем шел король, босой, как мы уже сказали, в сопровождении своих
четырех друзей, тоже босых и тоже облаченных в монашеские рясы.

За ними следовал герцог Анжуйский, но в своем обычном костюме, а за
герцогом его анжуйцы вперемежку с высшими сановниками короля, которые
шли в свите принца, в порядке, предусмотренном этикетом.

И, наконец, шествие замыкали буржуа и простонародье.

Когда вышли из Лувра, было уже более часа пополудни.

Крийон и французская гвардия хотели было последовать за королем, но
он сделал им знак, что это ни к чему, и они остались охранять дворец.

Было около шести часов вечера, когда, после остановки у нескольких
переносных алтарей, первые ряды шествия увидели портик старого аббатства
с его кружевной резьбой и монахов святой Женевьевы во главе с их
приором, выстроившихся на трех ступенях порога для встречи его