Чтение 172–й страницы книги ~Горение~

к его профессионализму, к тому, какую роль нынешнее судопроизводство
уделяет медицинской науке, а мы-то знаем, какую роль оно уделяет науке и
что это за "наука" - кулак околоточного, пытки в камере, провокация.
Думаю, если Мечислав сможет заинтересовать доктора умением с л у ш а т ь,
если Мечислав предварительно повстречается с Николаем (он ведь посещает
лекции на медицинском факультете), повертит с ним вопросы, тогда, быть
может, Лапов начнет говорить".

- Я надеюсь, что пан доктор, - продолжал Мечислав, - согласится
рассказать мне, что с точки зрения науки выделяется во всем этом кровавом
деле, что поразило пана доктора более всего...

- Право, я не знаю, возможно ли мне беседовать с репортером прессы, я
ведь раньше никогда не приглашался полицией в качестве эксперта...

- Я готов ничего не печатать до того, покуда это не будет признано
целесообразным.

- Но вы покажете мне то, что напишете?

- Конечно. Хотите процензурировать? - усмехнулся Лежинский.

- Хочу, - согласился Лапов. - Приучен.

- Между прочим, в Англии цензура запрещена с 1695 года, и нас на триста
лет обскакали.

- И в медицине лет на сто, - поддержал Лапов. - А что касается д е л а,
то оно странно в высшей мере... Простите, не имею чести знать ваше имя...

- Сигизмунд Лосский, "Дневник", судебная хроника.

- Так вот, господин Лосский, странное это дело... Жертву обнаружили на
земле, и поэтому сначала господин Ковалик предположил самоубийство. Я был
вызван лишь после того, как тот же господин Ковалик увидел порезы на лице
погибшей.

- Если женщина выбросилась из окна, порезы возможны...

- В том-то и дело, что оконное стекло было, видимо, разбито уже после
того, как женщина оказалась на земле.

- Почему так?

- Видите ли, часть осколков, причем большая часть, осталась в
комнате... А это странно, не правда ли? Ни на тех осколках, которые были
на земле рядом с жертвой, ни на тех, что остались в комнате, не было
следов крови. А порезы на жертве глубокие, весьма глубокие...

- А может, шел дождь?

Лапов усмехнулся:

- Дома? И потом, не было дождя, господин Ковалик запросил управу сразу
же, как только я сказал ему об этом... Но это не все, пан...

- Лосский, - подсказал Мечислав. (Документ на имя Сигизмунда Лосского
вполне крепок; репортер уехал в Швейцарию, к родным, там передал свой
паспорт Юзефу - познакомился с Дзержинским в Берлине еще, влюбился, хотя
от социал-демократии далек.)

- Так вот, пан Лосский, это еще не все... Жилец дома, где снимала
квартиру госпожа Микульска, слышал, как отворялась ее дверь. И было это
около двух часов ночи. Значит, она погибла в это время, так? Но царапины,
обнаруженные на теле, были уже запекшимися, то есть не ночными, а
вечерними.

- Неужели и такие мелочи заносятся в ваш протокол?

- Мелочи?! Помилуйте, пан...

- Лосский.

- Да, да, простите... Я недавно практикую здесь, поэтому испытываю
трудности с польскими фамилиями, много шипящих, непривычно нам...

- Понятно, понятно...

- Так вот, это отнюдь не мелочь! Господин Ковалик сказал, что мое
заключение, зафиксированное, понятное дело, в экспертизе, дает совершенно
иное направление делу. Но и это не все. Я обнаружил следы насилия.
Господин Ковалик спросил жильцов, но никто не слыхал криков. А по синякам
на теле женщины, которые Ужасающи, нужно полагать, что она кричала, звала
на помощь.

- Ей могли завязать рот...

- Господин Ковалик не обнаружил тряпки, шарфа, полотенца. Он перерыл
весь дом, понимаете? А я не обнаружил ни одного следа от текстиля во рту
несчастной.

Лежинский подался вперед - быстрая догадка родилась в нем:

- Доктор, а вы делали вскрытие?

- Пулевых или ножевых ранений не было, пан...

- Лосский, Лосский...

- Не было пулевых ранений, пан Лосский, нет смысла делать вскрытие.

- Наука позволяет вам установить, например, разрыв сердца?

- Конечно... А почему вы...

- Почему спросил? Допустите, что несчастная умерла от разрыва сердца,
не выдержав мучений - не столько физических, сколько моральных... Я иду в
размышлении от того, что вы мне рассказали... Разрыв сердца...

- С последующей имитацией убийства?

- Я не совсем понимаю, отчего все говорят про убийство? Ведь она
выбросилась из окна. Значит, было самоубийство?

- Нет. Господин Ковалик полагает, что покойная, спасаясь от кого-то,
выбросилась в окно, а это не самоубийство, это доведение до самоубийства,
что рассматривается, по нашему своду законов, как убийство.

- От кого должна была скрываться Микульска?

- Господин Ковалик полагает, что это акт мести.

- С чьей стороны?

- Вы же читали газету... Я не слишком разоткровенничался с вами, пан...

- Лосский.

- Да, да, простите, пан Лосский... Я не слишком откровенен? Я могу
полагаться на вашу корректность?

- Конечно. Я же дал слово чести, пан Лапов... Много противоречий, не
находите?

Следы насилия - и акт мести со стороны революционеров. Разве это похоже?

Если анархисты убили ее вне дома, так зачем было тащить тело на
квартиру, рискуя попасть в руки полиции?

- Вы выдвинули интересную версию по поводу разрыва сердца... Похороны
состоятся завтра: друзья пани Микульской ждут ее отца, он сражен горем и
не может подняться с кровати, сердечные колики. Я предложу господину
Ковалику сделать вскрытие...

- Он будет против, - убежденно ответил Лежинский.

- Отчего?

- Если вы обнаружите, что женщина скончалась от разрыва сердца, дело
усложнится до крайности. Тогда выяснится, что мститель хорошо знал
криминалистику, слишком хорошо знал... Вы, впрочем, станете самым
известным судебно-медицинским экспертом, коли сможете выяснить все
досконально, но вы тогда заберете лавры пана Ковалика. Не страшно
ссориться с сыскной полицией?

Лапов ответил, думая о чем-то своем:

- Когда у человека хорошая практика - не страшно.

(Лежинский рассчитал верно: в газетах сейчас стали появляться статьи
адвокатов и судебно-медицинских экспертов, эти материалы рвали из рук,
раньше такого не печатали. Авторы попадали в фокус общественного интереса,
практика их соответственно возрастала. Манера Лапова говорить, его
осторожность, но в то же время твердая заинтересованность в деле,
обстановка квартиры, где все дышало желанием обрести надежность, поведение
доктора с человеком из газеты - все это подсказало Лежинскому верный путь,
он чувствовал это по тому, как строился разговор, как проявлял себя в нем
собеседник.)

- А если наше предположение о разрыве сердца окажется неверным? -
спросил Лежинский и сразу же подстраховался: - Впрочем, вы лишь до конца
выполните свой долг. Как у нас, газетчиков, так и у вас, медиков,
тщательность проверки - вопрос престижа. Вы имеете право сделать вскрытие
без предписания полиции?

- Полиция безграмотна, - поморщился Лапов, продолжая между тем
размышлять о чем-то своем. - Разве ловкость может заменить знание? Разве
возможно исправлять закон без знания? Хотя разве у нас есть закон? Так,
комментарии. Лидочка!

-
крикнул он жене, и Лежинский вздрогнул - так неожидан был переход. -
Лидуня!

Пани докторка вплыла в комнату:

- Ты звал меня?

- Я тебе кричал, - ответил Лапов. - Дай-ка мне совет, дорогая...

- Будто ты слушаешься моих советов...

- Я именно для того и спрашиваю, чтобы наоборот поступить. Как думаешь,
маленький скандальчик, коли он, впрочем, состоится, будет полезен
расширению нашей практики? Ежели пан...

- Лосский.

- Спасибо... Коли пан Лосский распишет твоего благоверного в своей
газете?

- Газета доктору подмога, - пропела дебелая пани.

Лапов обернулся к Мечиславу:

- Первый раз соглашаюсь с женою! Лидуня, скажи Марье, пусть накроет
стол, мы сейчас уедем с паном Лобским...

- Лосским, - поправила его жена, - я и то запомнила. Когда поднялись,
доктор спросил:

- А почему вы отдали мне свою идею? Сейчас в газетах черт те что
печатают - вот вам бы и блеснуть догадкою в криминалистике, а?

- Мне станут улюлюкать, коллеги обсмеют, коли ошибусь. А если вы
подтвердите мою догадку, если у несчастной действительно разорвалось
сердце до того, как ее принесли ночью домой, я напишу о вашем поиске
первым, и ваша сенсация станет нашей общей.

Через час Лапов вышел из морга, рассмеялся зычно и сказал:

- Пишите! Я теперь убежден, что сердце у Микульской разорвалось