Чтение 173–й страницы книги ~Призвание варяга~

собралась большая толпа латышей, кои "лаяли евреев и немцев", требуя от них
- "убираться из нашего города".

К бунтующим пошла моя матушка, ее сразу же окружили...

Внезапно со стороны "дома Бенкендорфов" раздались частые выстрелы,
крики и грохот ломаемой мебели. Через миг распахнулись "парадные двери" и
оттуда выбежало несколько "жидов"-егерей, выводивших "среди себя" мою
Маргит. Многие из них были ранены...

Манием руки матушка моя разогнала толпу, сама присоединилась к
процессии и они бросились бежать к домам гетто. (Из "нашего" дома все время
палили им в спину из штуцеров.)

Матушкины евреи ценой жизни спасли мою Маргит -- по рассказам,
неизвестные "подобрали ключи" от "черного хода" и были уже у дверей
"роженицы", когда "жиды" преградили им путь...

Пошла перестрелка. К счастию, - сестра моя с крохотною Эрикой жила в
казармах Рижского Конно-егерского, почитаясь всеми, как "дочь и Наследница"
нашего с нею батюшки.

"Бунт народный" бессмыслен и беспощаден. Почти все баронские семьи (а
сами бароны в ту пору служили в имперской армии) при первых признаках
мятежа, бросив все, бежали к казармам. Многие баронессы в тот день впервые
взяли в руки оружие, "добровольцами" ж к моей сестре пошли почти дети --
крохотные бароны в возрасте от десяти до четырнадцати! (Более старшие уже
ушли с родителями в русскую армию.)

К счастию, - нарезное оружие с "унитарным патроном" позволяет стрелять
из него без особого навыка. Так что если наш огонь в этот день и не был
прицелен, все компенсировалось его большой плотностью и темпом стрельбы.
(Десятилетние пареньки с особым жаром приняли команду Доротеи фон Ливен:
"Огня не жалеть!")

Но самый главный удар в этот день выпал на "жидовскую кавалерию". Она в
первые же минуты бунта понесла решительные потери, ибо заговорщики стреляли
со всех окон и даже -- крыш. Но силы латышей, к счастию, разделились, а
сестра моя выказала недурной полководческий дар, выбив бунтующих из
Цитадели, и -- ценой единственных за день тяжких потерь заняла Арсенал.

Впоследствии она часто смеялась, что причиной тому стала ее раненая
рука. "Нрав Жеребцов" постоянно толкал ее на всякие подвиги, но раненая рука
"не пускала", - куда уж женщине в рукопашную, да с перебитой правой рукой?!
В итоге, - сестра весь тот день провела за штабным столом над картою города,
а "геройствовали" те, кому это положено. Ко всеобщему удовольствию.

Ибо, - брат мой Озоль Уллманис в отличие от сестры "увлекся сражением",
сам помчался "драться на улицы" и там, где он был -- враг сразу же наступал.
Зато сестра вовремя перебрасывала резервы и... отступала. Но за каждый шаг,
за каждый дом, каждую улицу латыши платили огромную цену и вскоре
наступление выдохлось.

На Венском Конгрессе сестру мою принимал сам Меттерних. И они стали
любовниками.

Сестре моей нравилось, что за нею ухаживает величайший из дипломатов и
царедворцев Европы. Меттерних же по сей день гордится, что "любил
единственную воительницу нашего времени", "удержавшую позицию женщинами и
детьми, - один к тридцати"!

Это действительно так. Другое дело, что на "основных направлениях"
Дашка оборонялась "кадровыми" против "повстанцев" и ее "кадровые" были
вооружены до зубов, а "повстанцы" - вы понимаете. Не важно -- Доротея ведь
женщина!

Ее и впрямь -- с той поры изображают исключительно в костюме валькирии.
А она смеется в ответ:

- "А я в тот день -- ни разу не выстрелила!"

Туже пришлось матушке с Маргит. Матушка моя была дважды ранена (оба
раза легко) и один раз пуля царапнула Маргит.

К счастию, матушка моя изменила границу рижского гетто и до "жидовских
домов" было рукой подать. Оттуда же - на подмогу матушкиным егерям бежали
евреи из "рижской самообороны", да охранники многочисленных компаний, да
банков...

В ответ мятежники взорвали одну из стен гетто и начался "рижский
погром". (Впрочем, весьма недолгий. Стоило сестре занять Арсенал, прочие
части повстанцев вышли из гетто и бросились на штурм Цитадели.)

К ночи в городе установилось хрупкое "двоевластие" -- торговые кварталы
и порт остались в наших руках; жилые ж районы перешли к "заговорщикам". За
ними высилась Цитадель со всеми казармами, бастионы, да Арсенал -- в наших
руках.

Город обратился в "слоеный пирог" - с тем условием, что "начинка" сего
пирога превосходила "тесто" в десятки раз! И при том -- с одной стороны у
нас оказалось оружие с пушками, но -- кот наплакал людей, а с другой --
много отчаявшихся жидов, зато -- мало оружия.

Но и "противник" в тот день понес решительные потери и не смел пойти на
другой штурм.

Зато на другой стороне Бастионов -- за Даугавой оживились поляки, кои
сызнова принялись обстреливать Цитадель...

Спасение пришло откуда не ждали. В Риге стоят -- два полка. Второй из
них - Лифляндский Егерский (на коий рассчитывали наши враги) -- весь день
"хранил Верность Дому Бенкендорфов".

Офицеры его (под командой Винценгероде) объявили, что "не поддержат
"новую" Власть, пока не прояснится Судьба Александра фон Бенкендорфа". А до
той поры они обещали "Хранить Верность дому сему и не воевать -- ни с Женою,
Сестрою и Матерью Природного Господина, ни -- Братом его..." No comments.

Неизвестно, чем бы все кончилось, ежели б "противник" сам себе не
подгадил. Первый же Указ "новой Власти", объявлял "Латвию -- Свободной от
Жидов, Русских и Немцев", называя лишь латышей -- "титульной нацией".

Сие вызвало неслыханные волнения в только что "нейтральном" Лифляндском
полку. Латыши не учли, что сами они -- в основном, - хуторяне. В Армию же --
со времен Ливонского Ордена немцы брали не латышей, но -- ливов (за их
"ливскую слепоту" и вытекающую из нее -- легендарную меткость)! Ливы же --
по определению "новой Власти" -- лишались всех прав, уравниваясь во всем
чуть ли не с русскими...

С минуты объявления сией глупости Лифляндский Егерский "перешел к нам".
(Помните "Королеву Марго" и ее продолжения? Дюма не пришлось много
выдумывать, жизнь сама подсказала -- как сие вышло два века назад...)

Пока латыши думали, как "пробивать оборону" моей сестры, "ливские
егеря" внезапным ударом заняли прибрежные батареи. Три раза и затем еще два
"условно" ударила пушка и из балтийской предутренней мглы вынырнул первый
транспорт...

Никто не ждал русский десант так близко к берегу, но выяснилось, что
Витгенштейн (давний любимец и протеже моей матушки) получил от Государя
"особые полномочия", скопил "финскую" армию в Гельсингфорсе и теперь
"пришел" не чрез Ирбенский пролив, но -- прямиком из Финляндии.

Ирбенский пролив был "заставлен" плавучими минами и латыши уж
уверились, что, пока целы рижские батареи, десанты им не грозят... Теперь же
русские армии (ударной силой в коих были наши бароны, да их "карманные
армии") посыпались через Рижский порт, как горошины из мешка!

За неделю Витгенштейн десантировал в Ригу двухсоттысячную "Финскую"
армию и о всяческом мятеже можно было забыть. Армия сия сразу же пошла
сквозь Латвийское Герцогство, кое до того запрещало всякое появление у нас
русских, и якобинцы попросту растерялись, - чудовищный двухсоттысячный
корпус нежданно зашел им во фланг, а Бонапарт уверял всех в Прочности наших
границ! Он говорил: "Русские не посмеют! У них нету денег и они не обидят
диаспору"!

Кто ж знал, что латыши нам так шибко нагадят...

Пятьдесят тысяч "мятежников" влились в общую армию и мудрый Витгенштейн
сразу же расформировал все их полки. По сей день латыши служат с прочими
лютеранами в общем строю и офицеры следят, чтоб они никогда не составляли
более чем одну десятую войска.

Число ж русских -- даже в "лютеранских" частях не должно быть менее
одной пятой! Русские -- веротерпимы и лучше всех уживаются в
многонациональной среде, так что они играют роль этакой "смазки",
сглаживающей межнациональные, да религиозные противоречия.

Вы удивитесь, - как же так: русские и в "лютеранах"?! Но существует мой
личный Указ:

"Согласно Лютеру -- всякий должен молиться на своем родном языке.
Отсюда - ежели русский молится на "обыденном русском", он может и должен
служить среди лютеран".

Кое-кто обвиняет меня в "поглощении русской паствы" и "растворении"
немногочисленных русских в лютеранах Прибалтики.

Ну, сие изумительно -- здравствуйте, - оказывается это я "ассимилирую
русских в эстонцев и финнов"!

Ежели человек молится на "родном" языке, исповедует лютеранство -- мне
лично, - все равно - кто его дедушки с бабушками. Я повторю вслед за Павлом:

"Нет разницы ни в эллине, ни в иудее... Все люди -- Братья и произошли
от общих Праотца, да Праматери. Ежели человеку по душе жить среди лютеран;
он нормально работает, а не пьет, или пачкает -- назовите его хоть бы
"негром", - это мой подданный. Пусть при этом он сто раз поляк, иль тысячу
-- русский. Это -- мой человек".

Многие при сием сразу же замечают -- русские "растворяются" именно в
эстонцах, ливах, да финнах! Средь латышей же они (как вода с растительным
маслом!) четко делятся меж собой.

Поэтому возникает странная вещь, - согласно переписи, "русских" больше
всего именно среди латышей! А в так называемой "Эстонии", иль "Финляндии" их
практически нет! При том, что все видят - в Ревеле с Гельсингфорсом в десять
раз больше вывесок "на кириллице"!