отодвинул крымовскую папку в сторону и достал из стола лист бумаги.
Казалось, он забыл о Крымове, писал он, не торопясь, прищурившись, собирая
мысли. Потом он прочел написанное, опять подумал, достал из ящика конверт
и стал надписывать на нем адрес. Возможно, это не было служебное письмо.
Потом он перечел адрес и подчеркнул двумя чертами фамилию на конверте.
Потом он наполнил чернилами автоматическую ручку, долго снимал с пера
чернильные капли. Потом он стал чинить над пепельницей карандаши;
грифельный стержень в одном из карандашей каждый раз ломался, но
следователь не сердился на карандаш, терпеливо принимался наново
затачивать его. Потом он пробовал на пальце острие карандаша.
Да к чему это? Муська Гринберг... Следователь еще доберется до Жени...
Ведь странно, что ни слова о ней не спросил, не сказал... Неужели Вася
давал обо мне сведения... Но в чем же, в чем же мне признаваться? Вот уж я
здесь, а тайна остается тайной, - партия, зачем тебе все это? Иосиф, Коба,
Сосо. Каких ради грех побил столько добрых и сильных? Надо опасаться не
вопросов следователя, а молчания, того, о чем молчит, - Каценеленбоген
прав. Ну, конечно, начнет о Жене, ясно, ее арестовали. Откуда все пошло,
как все началось? Да неужели я тут сижу? Какая тоска, сколько дряни в моей
жизни. Простите меня, товарищ Сталин! Одно ваше слово, Иосиф
Виссарионович! Я виноват, я запутался, я болтал, я сомневался, партия все
знает, все видит. Зачем, зачем я разговаривал с этим литератором? Да не
все ли равно. Но при чем тут окружение? Это дико все, - клевета, ложь,
провокация. Почему, почему я тогда не сказал о Гаккене, - брат мой, друг,
я не сомневаюсь в твоей чистоте. И Гаккен отвел от него свои несчастные
глаза...
проговорил: - Да, подготовь, скоро время заступать, - и Крымову
показалось, что разговор шел о нем.
телефонный разговор, словно рядом не человек сидел, а четвероногое
двуногое. Следователь болтал, по-видимому, с женой.
дали? Серегина женка в отдел звонила, по первому отоварила баранью ногу,
нас с тобой позвали. Я, между прочим, взял творог в буфете, нет, не
кислый, восемьсот грамм... А газ как сегодня горит? Ты не забудь про
костюм.
в каком виде? Все же в трусах? Жалко... Ну, смотри у меня, когда приду, ты
уже на курсы пойдешь... Уборку - это хорошо, только смотри, тяжелого не
поднимай, тебе ни в коем случае нельзя.
разговор на житейский, человеческий, тем меньше походил на человека тот,
кто его вел. Чем-то ужасает вид обезьяны, копирующей повадку человека... И
в то же время Крымов ясно ощущал и себя не человеком, ведь при постороннем
человеке не ведут подобных разговоров... "В губки целую... не хочешь...
ну, ладно, ладно..."
щегол или просто жук на палочке, ничего удивительного в этом разговоре
нет.
карандашиком, - может быть, готовился к занятиям в кружке, может быть, к
докладу...
бывают у хозяев собак, когда собака в неурочное время просится гулять.
Вошел красноармеец в полевой форме. Крымов наметанным взглядом осмотрел
его: все было в порядке - поясной ремень заправлен, чистый подворотничок,
пилотка сидела как надо. Только не солдатским делом занимался этот молодой
солдат.
шагах подгибались. В уборной он торопливо думал, пока часовой наблюдал за
ним, и на обратном пути он торопливо думал. Было о чем.
сидел молодой человек в форме с синими, окантованными красным шнуром
капитанскими погонами. Капитан посмотрел на арестованного угрюмо, словно
ненавидел его всю жизнь.
спину гнешь? Дам в потрах, так распрямишься.
страшно, как никогда не было страшно на войне.
голос:
служба? Ведь приказывают иногда артиллеристам вести беспокоящий огонь по
противнику, - они и стреляют день и ночь.
посмотрело в глаза Крымову. Впервые со дня прихода на Лубянку он увидел
дневной свет.
несколько недель назад он беспечно лежал в бомбовой воронке и над головой
его выло гуманное железо?
недавно был он в Сталинграде.
внутренней тюрьмы. Помои, не свет. Еще казенней, угрюмей, враждебней, чем
при электричестве, казались предметы при этом зимнем утреннем свете.
1941 года? Чьи пальцы соединили несоединимое? Для чего это? Кому нужно все
это? Для чего?
пояснице, не ощущал, как набрякшие ноги распирали голенища сапог.
комнате, так, да не так сидел: в кармане был пропуск... Теперь-то вспомнил
самое подлое: желание всем нравиться - сотруднику в бюро пропусков,
вахтерам, лифтеру в военной форме. Следователь говорил: "Товарищ Крымов,
пожалуйста, помогите нам". Нет, самым подлым было не желание нравиться.
Самым подлым было желание искренности! О, теперь-то он вспомнил! Здесь
нужна одна лишь искренность! И он был искренним, он припоминал ошибки
Гаккена в оценке спартаковского движения, недоброжелательство к Тельману,
его желание получить гонорар за книгу, его развод с Эльзой, когда Эльза
была беременна... Правда, он вспоминал и хорошее... Следователь записал
его фразу: "На основе многолетнего знакомства считаю маловероятным участие
в прямых диверсиях против партии, но не могу полностью исключить
возможность двурушничества..."
рассказано его товарищами, тоже хотевшими быть искренними. Почему он хотел
быть искренним? Партийный долг? Ложь! Ложь! Искренность была только в
одном, - с бешенством стуча по столу кулаком, крикнуть: "Гаккен, брат,
друг, невиновен!" А он нашаривал в памяти ерунду, ловил блох, он
подыгрывал человеку, без чьей подписи его пропуск на выход из большого
дома был недействителен. Он и это вспомнил - жадное, счастливое чувство,
когда следователь сказал: "Минуточку, подпишу вам пропуск, товарищ
Крымов". Он помог втрамбовать Гаккена в тюрьму. Куда поехал правдолюбец с
подписанным пропуском? Не к Муське ли Гринберг, жене своего друга? Но ведь
все, что он говорил о Гаккене, было Правдой. Но и все, что о нем тут
сказано, тоже ведь правда. Он ведь сказал Феде Евсееву, что у Сталина
комплекс неполноценности, связанный с философской необразованностью.
Жуткий перечень людей, с которыми он встречался: Николай Иванович,
Григорий Евсеевич, Ломов, Шацкий, Пятницкий, Ломинадзе, Рютин, рыжий
Шляпников, у Льва Борисовича бывал в "Академии", Лашевич, Ян Гамарник,
Луппол, бывал у старика Рязанова в институте, в Сибири дважды
останавливался по старому знакомству у Эйхе, да в свое время и Скрыпник в
Киеве, и Станислав Косиор в Харькове, ну, и Рут Фишер, ого... слава Богу,
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Доставалов Александр
Трубников Александр
Шилова Юлия
Акунин Борис