дверь. Она открылась. Вошел молодой человек. То был Мариус.
абажуром. Можно было различить только его спокойное и серьезное, но странно
печальное лицо.
видел ничего, кроме яркого света, как бывает, когда глазам предстает
видение. Он чуть не лишился чувств; он различал Мариуса как бы сквозь
ослепительную завесу. Да, это был он, это был Марнус!
его в себя одним взглядом. Он нашел, что Мариус красивый, благородный,
изящный, взрослый, сложившийся мужчина, умеющий себя держать, обаятельный.
Ему хотелось открыть ему объятия, позвать его, броситься навстречу, он таял
от восторга, пылкие слова переполняли его и стремились вырваться из груди;
наконец вся эта нежность нашла себе выход, подступила к устам и, в силу
противоречия, являвшегося основой его характера, вылилась в жесткость. Он
резко спросил:
недоволен и Мариусом и самим собой. Жильнорман чувствовал, что он резок, а
Мариус холоден. Для бедного старика было невыносимой, все усиливавшейся
мукой чувствовать, что в душе он изнывает от нежности и жалости, а
выказывает лишь жестокость. Горькое чувство опять овладело им.
меня". Мариус взглянул на лицо деда, которому бледность придала сходство с
мрамором.
смягчится. Мариус вздрогнул: от него требовали, чтобы он отрекся от отца; он
потупил глаза и ответил:
чего же вы от меня хотите?
тронули его, но теперь было слишком поздно. Он встал; он опирался обеими
руками на трость, губы его побелели, голова тряслась, но его высокая фигура
казалась еще выше перед склонившим голову Мариусом.
Вы вступаете в жизнь, а я покидаю ее; вы посещаете театры, балы, кафе,
бильярдные, вы умны, нравитесь женщинам, вы красивый молодой человек, а я
даже летом зябну у горящего камина, вы богаты единственным настоящим
богатством, какое только существует, а я - всеми немощами старости,
болезнью, одиночеством! У вас целы все зубы, у вас хороший желудок, живой
взгляд, сила, аппетит, здоровье, веселость, копна черных волос, а у меня нет
даже и седых, выпали зубы, не слушаются ноги, ослабела память, я постоянно
путаю названия трех улиц - Шарло, Шом и Сен-Клод, вот до чего я дошел; перед
вами будущее, залитое солнцем, а я почти ничего не различаю впереди -
настолько я приблизился к вечной ночи; вы влюблены, это само собой
разумеется, меня же не любит никто на свете, и вы еще требуете у меня
жалости! Черт возьми! Мольер упустил хороший сюжет. Если вы так забавно
шутите и во Дворце правосудия, господа адвокаты, то я вас искренне
поздравляю. Вы, я вижу, шалуны.
неприятно, но я пришел только для того, чтобы попросить вас кой о чем, после
этого я сейчас же уйду.
Ну попроси у меня прощенья! Кинься же мне на шею! Жильнорман чувствовал, что
Мариус может сейчас уйти, что этот враждебный прием его отталкивает, что эта
жестокость гонит его вон, он понимал все это, и скорбь его росла, но так как
она тут же превращалась в гнев, то усиливалась и его суровость. Он хотел,
чтобы Мариус понял его, а Мариус не понимал; это приводило старика в
бешенство. Он продолжал:
уйти неведомо куда, вы огорчили вашу тетушку, вы сделали это, - догадаться
нетрудно, - потому что гораздо удобнее вести холостяцкий образ жизни,
изображать из себя щеголя, возвращаться домой когда угодно, развлекаться! Вы
не подавали о себе вестей, наделали долгов, даже не попросив меня заплатить
их, вы стали буяном и скандалистом, а потом, через четыре года, явились
сюда, и вам нечего больше сказать мне?
Мариусу уста. Жильнорман скрестил руки свойственным ему властным жестом и с
горечью обратился к Мариусу:
Так о чем же? Что такое? Говорите.
чувствующего, что он сейчас низвергнется в пропасть. - Я пришел попросить у
вас позволения жениться.
показалась на пороге, но в комнату не вошла. Мариус стоял молча, опустив
руки, с видом преступника; Жильнорман ходил взад и вперед по комнате.
Обернувшись к дочери, он сказал:
господин хочет жениться. Вот и все. Ступайте.
гнева. Тетушка с растерянным видом взглянула на Мариуса, - она словно не
узнавала его, - и, не сделав ни единого движения, не издав звука, исчезла по
мановению руки отца быстрее, чем соломинка от дыхания урагана.
только попросить у меня позволения! Маленькая формальность. Садитесь,
сударь. Ну-с, с тех пор как я не имел чести вас видеть, у вас произошла
революция. Якобинцы взяли верх. Вы должны быть довольны. Уж не превратились
ли вы в республиканца с той поры, как стали бароном? Вы ведь умеете
примирять одно с другим. Республика - недурная приправа к баронству. Быть
может, вы получили июльский орден, сударь? Может, вы немножко помогли, когда
брали Лувр? Здесь совсем близко, на улице Сент-Антуан, напротив улицы
Нонендьер, видно ядро, врезавшееся в стену третьего этажа одного дома, а
возле него надпись: "Двадцать восьмого июля тысяча восемьсот тридцатого
года". Подите посмотрите. Это производит сильное впечатление. Ах, они
натворили хороших дел, ваши друзья! Кстати, не собираются ли они поставить
фонтан на месте памятника герцогу Беррийскому? Итак, вам угодно жениться?
Могу ли я позволить себе нескромность и спросить, на ком?
прибавил:
зарабатываете вашим адвокатским ремеслом?
ливров, которые я вам даю?
самим собой:
год. Баронессе Понмерси придется самой ходить к зеленщице и покупать па два
су петрушки.
надежда. - Умоляю вас, заклинаю вас во имя неба, я простираю к вам руки,
сударь, я у ваших ног, позвольте мне на ней жениться!
разыщу это старое чучело, этого набитого дурака! Какая досада, что мне еще
не минуло двадцати пяти лет! Я бы ему показал мое полное к нему уважение!