Обошелся бы тогда и без него! Ну да все равно, я ему скажу: "Старый осел!
Счастье твое, что ты еще видишь меня, мне угодно жениться, мне угодно
вступить в брак с мадмуазель - все равно какой, дочерью - все равно чьей,
правда, у меня нет сапог, а у нее рубашки, сойдет и так, мне наплевать на
мою карьеру, на мое будущее, на мою молодость, на мою жизнь, мне угодно
навязать себе жену на шею и погрязнуть в нищете, вот о чем я мечтаю, а ты не
чини препятствий!" И старое ископаемое не будет чинить препятствий. Валяй,
мой милый, делай, как хочешь, вешай себе камень на шею, женись на своей
Кашлеван, Пеклеван... Нет, сударь, никогда, никогда !
надежда утрачена. Он медленно направился к выходу, понурив голову,
пошатываясь, словно видел перед собой порог смерти, а не порог комнаты.
Жильнорман провожал его взглядом, а когда дверь была уже открыта и Мариусу
оставалось только выйти, он с той особенной живостью, какая свойственна
вспыльчивым и избалованным старикам, подбежал к нему, схватил его за ворот,
втащил обратно и втолкнул в кресло.
грубое, не находившее себе выражения в слове добродушие. Предок уступил
место деду.
выбалтывай, скажи мне все! Черт побери, до чего глупы эти юнцы!
такое открытое, такое отцовское чувство, что Мариус был оглушен и опьянен
этим внезапным переходом от отчаяния к надежде. Он сидел у стола; жалкое
состояние его одежды при свете горевших свечей так бросалось в глаза, что
Жильнорман взирал на него с изумлением.
гроша? Ты одет, как воришка.
ее. Можете себе представить, в первый раз я увидел ее в Люксембургском саду
- она приходила туда; сначала я не обращал на нее особенного внимания, а
потом, - не знаю сам, как это случилось, - влюбился в нее. О, как я был
несчастен! Словом, теперь я вижусь с ней каждый день у нее дома, ее отец
ничего не знает, вообразите только: они собираются уехать, мы видимся в саду
по вечерам, отец хочет увезти ее в Англию, ну я и подумал: "Пойду к дедушке
и скажу ему все". Я ведь сойду с ума, умру, заболею, утоплюсь. Я непременно
должен жениться на ней, а то я сойду с ума. Вот вам вся правда: кажется, я
ничего не забыл. Она живет в саду с решеткой, на улице Плюме. Это недалеко
от Дома инвалидов.
слушая его и наслаждаясь звуком его голоса, он в то же время с наслаждением,
медленно втягивал в нос понюшку табаку. Услышав название улицы Плюме, он
задержал дыхание и просыпал остатки табака на кoлени.
Ну да, это та самая.
офицер. Про девочку, мой дружок, про девочку! Черт возьми, да, на улице
Плюме. На той самой, что называлась Бломе. Теперь я вспомнил. Я уже слышал
об этой малютке за решеткой на улице Плюме. В саду. Настоящая Памела. Вкус у
тебя недурен. Говорят, прехорошенькая. Между нами, я думаю, что этот
пустельган -улан слегка ухаживал за ней. Не знаю, далеко ли там зашло.
Впрочем, беды в этом нет. Да и не стоит ему верить. Он бахвал. Мариус! Я
считаю, что если молодой человек влюблен, то это похвально. Так и надо в
твоем возрасте. Я предпочитаю тебя видеть влюбленным, нежели якобинцем. Уж
лучше, черт побери, быть пришитым к юбке, к двадцати юбкам, чем к господину
Робеспьеру! Я должен отдать себе справедливость: из всех санкюлотов я всегда
признавал только женщин. Хорошенькие девчонки остаются хорошенькими
девчонками, шут их возьми! Спорить тут нечего. Так, значит, малютка
принимает тебя тайком от папеньки. Это в порядке вещей. У меня тоже бывали
такие истории. И не одна. Знаешь, как в этом случае поступают? В раж не
приходят, трагедий не разыгрывают, супружеством и визитом к мэру с его
шарфом не кончают. Просто-напросто надо быть умным малым. Обладать
рассудком. Шалите, смертные, но не женитесь. Надо разыскать дедушку, добряка
в душе, а у него всегда найдется несколько сверточков с золотыми в ящике
старого стола; ему говорят: "Дедушка, вот какое дело". Дедушка отвечает: "Да
это очень просто. Смолоду перебесишься, в старости угомонишься. Я был молод,
тебе быть стариком. На, мой мальчик, когда-нибудь ты вернешь этот долг
твоему внуку. Здесь двести пистолей. Забавляйся, черт побери! Нет ничего
лучше на свете!" Так вот дело и делается. В брак не вступают, но это не
помеха. Ты меня понимаешь?
головой.
сияющим видом заглянул ему в глаза и сказал, лукаво пожимая плечами:
эта мешанина из улицы Бломе, Памелы, казармы, улана промелькнула мимо него
какой-то фантасмагорией. Это не могло касаться Козетты, чистой, как лилия.
Старик бредил. Но этот бред кончился словами, которые Мариус понял и которые
представляли собой смертельное оскорбление для Козетты. Эти слова "сделай ее
своей любовницей" пронзили сердце целомудренного юноши, как клинок шпаги.
направился к дверям. Затем обернулся, поклонился деду, поднял голову и
промолвил:
мою жену. Я ни о чем вас больше не прошу, сударь. Прощайте.
попробовал подняться, но, прежде чем он успел произнести слово, дверь
закрылась и Мариус исчез.
силах ни говорить, ни дышать, словно чья-то мощная рука сжимала ему горло.
Наконец он сорвался со своего кресла, со всей возможной в девяносто один год
быстротой подбежал к двери, открыл ее и завопил:
ушел! Боже мой, боже мой! Теперь он уже не вернется!
дрожащими руками, высунулся чуть не до пояса, - Баск и Николетта удерживали
его сзади, - и стал кричать:
улицу Сен -Луи.
поднял руки к вискам, шатаясь отошел от окна и грузно опустился в кресло,
без пульса, без голоса, без слез, бессмысленно покачивая головой и шевеля
губами, с пустым взглядом, с опустевшим сердцем, где осталось лишь нечто
мрачное и беспросветное, как ночь.
Книга девятая. КУДА ОНИ ИДУТ?
Глава первая. ЖАН ВАЛЬЖАН
пустынных откосов Марсова поля. Из осторожности ли, из желания ли
сосредоточиться, или просто вследствие одной из тех нечувствительных перемен
в привычках, которые мало-помалу назревают в жизни каждого человека, он
теперь довольно редко выходил с Козеттой. Он был в рабочей куртке и в серых
холщовых штанах, картуз с длинным козырьком скрывал его лицо. Сейчас, думая
о Козетте, он был спокоен и счастлив; то, что его волновало и пугало еще
недавно, рассеялось; однако недели две назад в нем возникло беспокойство
другого рода. Однажды, гуляя по бульвару, он заметил Тенардье; Жан Вальжан
был переодет, и Тенардье его не узнал; но с тех пор он видел его еще
несколько раз и теперь был уверен, что Тенардье бродит здесь неспроста.
Этого было достаточно, чтобы принять важное решение. Тенардье здесь - значит
все опасности налицо. Кроме того, в Париже чувствовал себя неспокойно
всякий, кто имел основания что-либо скрывать: политические смуты
представляли неудобство в том отношении, что полиция, ставшая весьма
недоверчивой и весьма подозрительной, выслеживая какого-нибудь Пепена или
Море, легко могла разоблачить такого человека, как Жан Вальжан. Он решил
покинуть Париж, и даже Францию, и переехать в Англию. Козетту он
предупредил. Он хотел отправиться в путь уже на этой неделе. Сидя на откосе
Марсова поля, он глубоко задумался- его обуревали мысли о Тенардье, о
Прозоров Александр
Перумов Ник
Никитин Юрий
Лукин Евгений
Березин Федор
Перумов Ник