- Ничего я ему не должна, мало ли чего люди выдумают!
- Побойся бога! - Федосей даже руками всплеснул. - Не знаешь - не
говори...
- Испугал ты ее богом! - Данилочкин опять хмыкнул и обратился к
Филиппычу: - А вы чего просите?
- Ну, хоть амбар какой, сторожку в Дуровке, - попросил Филиппыч. - Куда
ж мне деваться? И корову, - добавил он. - Хоть черную. Она хоть и яловая, я
возьму.
- Ничего я ему не дам! - закричала Марья Софроновна. - Так любой
потребует...
- А вы не кричите, мы не глухие, - оборвал ее Данилочкин и обратился
затем к Вере Васильевне: - А вы, гражданка Астахова, что должно прийтись на
вашу часть?
Ох как хотелось Славе ответить вместо мамы: да пропади они пропадом,
все эти сараи и амбары, ничего нам не нужно, проживем без астаховских хором,
заработаем себе на жизнь сами! Понимал, маме трудно спорить, если она и
попросит чего, сделает это ради Пети...
- Ничего, - тихо произнесла Вера Васильевна. - Я ни на что не
претендую.
- То есть как ничего? - изумился Данилочкин. - У вас законное право,
ваш покойный муж такой же совладелец, а младший сын тоже имеет право на
долю, он вложил в хозяйство немало труда.
- Я понимаю, - тихо, но настойчиво повторила Вера Васильевна. - Но ни
мне, ни моим сыновьям ничего не надо, я - учительница, в хозяйстве я не
работала, а сын мой не хотел есть хлеб даром...
- Вы все-таки подумайте, - еще раз сказал Данилочкин, - это
называется... Как это называется? - обернулся он к Никитину.
- Широкими жестами, - подсказал тот.
"Сейчас мама сдастся, - подумал Слава, - согласится что-нибудь взять,
чтобы обеспечить нас на первое время".
Но Вера Васильевна не сдалась.
- Нет, - сказала она. - Я от всего отказываюсь.
- Вы это заявляете твердо и решительно? - еще раз спросил Данилочкин. -
Это называется...
- Твердо и решительно, - повторила Вера Васильевна. - Ни мне, ни моим
детям не нужно того, что мы не заработали.
- Пенять потом будете на себя...
Члены комиссии склонились над списком.
- Ну вот что, волостная комиссия... - начал было Данилочкин, но Дмитрий
Фомич потянул Данилочкина к себе и зашептал что-то на ухо.
Данилочкин согласно кивнул.
- Решение волостной земельной комиссии будет объявлено завтра, -
объявил он. - Кто интересуется, может сюда прийти.
На том судоговорение закончилось, а утром Данилочкин огласил решение:
принимая во внимание долголетнюю работу Астахова Филиппа Ильича в хозяйстве,
отписать на его имя все постройки на хуторе при деревне Дуровке, одну корову
и одну лошадь сад, имеющий промышленное значение, из частного владения
изъять и передать в пользование Дуровскому сельскому Совету Сороке Федосею
Прокопьевичу совместно с женой Надеждой Кузьминичной в возмещение
долголетней работы в качестве наемных рабочих выделить из построек,
находящихся в селе Успенском, один амбар, расположенный рядом с пасекой, и
одну корову гражданке Астаховой Вере Васильевне, вследствие ее отказа от
имущества, ничего не выделять остальные постройки и скот, находящиеся в
селе Успенском, переходят в собственность Астаховой Марьи Софроновны.
- Правильно говорят, что вы грабительская власть, - заявила Марья
Софроновна. - Придется вам на том свете горячими угольками подавиться!
- Гражданка Астахова, призываю к порядку! - грозно прикрикнул на нее
Данилочкин. - Не забывайтесь!
- С вами забудешься! - продолжала Марья Софроновна. - Испугалась я
тебя, старый хрен!
- Вы оштрафованы! - завопил Данилочкин. - Штрафую вас на десять пудов
ржи!
Марья Софроновна ничего больше не высказала в исполкоме, а то и вправду
оштрафуют на десять пудов, рванула на улицу так, что задрожали двери, а
выбежав наружу, запустила такую матерщину, что даже Филиппыч крякнул от
удивления.
Но этим ее неприятности не закончились.
- Эй, Машка! - заговорил с ней без обычной почтительности Филиппыч. -
Заруби себе на носу: ко мне в Дуровку ни ногой, делать тебе там больше
нечего!
Марья Софроновна задохнулась:
- Так это ж моя имения!
- Твоя имения у тебя под подолом, а все остальное - общественная
собственность!
Вне себя она бросилась в дом.
- Вы! - объявила она Вере Васильевне, шипя от злости. - Слышали? Вашего
тут ничего нет, убирайтесь куда хотите, а не то Коська выкинет!
Слава растерялся - идти просить помощи у Данилочкина?
Но Вера Васильевна сама нашла выход, посоветовалась с Зерновым, зашла к
почтмейстерше, у той пустовала комната, и хотя почтмейстерша могла при
случае и выгодно продать, и выгодно купить, на этот раз, прослышав о том,
что Вера Васильевна вынуждена уйти из дома, сдала комнату за божескую цену.
Сыновья перетащили вещички, перенесли из астаховского дома кровать,
диван, несколько стульев, и Марья Софроновна не сказала по поводу вещей ни
слова.
Не у дел очутился Петя, не на кого стало работать. Положение спас
Филиппыч.
- Одному мне не справиться, пока не женюсь, - сказал он Пете. - Живи
пока на хуторе, за работу я расплачусь, обеспечу вас с матерью и яблоками и
капустой на всю зиму.
Услышав о переезде, Данилочкин вызвал Славу.
- Передай матери, пусть не волнуется, - сказал он. - Пусть не бросает
школу, обеспечим ее дровами.
Но больше всего Славу удивил Федосей.
Когда ему объявили, что исполком присудил Сорокам амбар и корову, он
никак не мог сразу взять это в толк. Наконец до него дошло. Два дня он ходил
возле выделенного амбара, все что-то вымерял, присматривался. Спросил Марью
Софроновну, какую из трех коров она отдает. Марья Софроновна указала на
черную, яловую, облюбованную Филиппычем.
Коня, на котором Слава и Петя приехали из Малоархангельска, Федосей
держал у соседей и раза по два в день приносил актированному коню
свежескошенной травы, а то так и чуток овса, если удавалось отсыпать от
хозяйских лошадей.
И вот в ближайшее утро Федосей исчез. Марья Софроновна не нашла на
кухне Надежды, а затем не доискалась и Федосея. Вечером были дома, а утром
не стало. Вместе с ними исчезли и черная корова, и серый конь. Но самое
удивительное заключалось в том, что исчез амбар. На месте амбара зияла
черная прогалина.
Когда и как Федосей успел разобрать и вывезти амбар, так и осталось
загадкой. Ни с кем не попрощался, никому ничего не сказал, и куда уехал -
тоже никто не знал.
Дом Астаховых кончился.
50
- На дворе август, - напомнила Вера Васильевна.
Слава и сам знал, что на дворе август.
- Ты куда собираешься?
А вот этого Слава не знал. На дворе август, а из укомпарта ничего. Слов
на ветер Шабунин не бросает, но... Забыл? Дел у него невпроворот, что ему
Ознобишин! А напомнить о себе не позволяло самолюбие.
Почта стояла на пересечении дорог, от церкви к реке, от волисполкома к
Народному дому, посетители редко заходили в Успенское почтовое отделение.
Почтмейстерша копалась в огороде, Петя помогал Филиппычу на хуторе, в доме
царила тишина, и ничто не мешало разговорам Веры Васильевны со Славой.
О чем она говорила с сыном? О будущем? Каким-то оно будет?
Одно лето, а как неодинаково шло оно, это лето, даже для одной семьи.
Петя весь в круговороте полевых работ, трудится с охотою, особенно после
того, как хозяином хутора стал Филиппыч, держится с Петей, как с ровней, да
еще обещал осенью, после обмолота, расплатиться полной мерой, по совести, и
Петя старается, на один мамин заработок зиму не проживешь, в чем-то Петя
старше Славы, на собственном опыте узнал цену тяжелого крестьянского труда.
Вера Васильевна тоже готовится к зиме, никаких программ из Наркомпроса не
присылают, а Зернов требует от нее "программу занятий", книжек надо достать
для чтения в классе, помещичьи библиотеки разошлись по рукам, истреблены по
невежеству, но кое-где книги сохранились, и с помощью учеников Вера
Васильевна находит в избах томики Малерба, Мольера, Монтескье, хотя один бог
ведает, для чего нужен ей Монтескье. Надо подумать и о том, во что одеваться
и чем питаться, кое-что перешить, а кое-что и купить, хотя покупательские
способности Веры Васильевны весьма ограниченны, надо достать бочку, чтоб
наквасить капусты, сварить банку-другую варенья, да мало ли чего еще надо,
что поминутно вспоминается и что невозможно запомнить. Покинув астаховский
дом, Вера Васильевна повеселела, жить хоть и труднее, но теперь ей уже не
приходится смотреть на жизнь из-под чьей-то руки, приходится надеяться лишь
на самое себя, и от этого больше в себе уверенности. Что касается Славы...
Чудное у него лето, из одной колеи выбился, а в другую не попал. Он
привык работать для общества, а этим летом приходится работать только на
себя.
Вернулся из Малоархангельска и сразу почувствовал себя не в своей