брата и сестру, как будто ему занятно было видеть их вместе, и продолжал с
каким-то раздражением и в то же время задумчиво:
лучшее, дьявольскую гордыню и упрямство, в других укрепляет наклонность к
подлости, у большинства развивает равнодушие, - привычка, под воздействием
которой мы изо дня в день становимся все бесчувственнее и тверже, в
зависимости от того, из какой глины мы вылеплены, подобно статуям, и мы не
более, чем статуи, восприимчивы к новым впечатлениям и мыслям. Вы можете
судить о влиянии этой привычки на меня, Джон. В течение многих лет я
принимал некоторое, строго ограниченное, участие в управлении фирмой Домби и
видел, как ваш брат (который оказался негодяем! ваша сестра простит мне, что
я вынужден упомянуть об этом) приобретал все большее влияние, так что в
конце концов и фирма и ее глава стали игрушкой в его руках. Я видел, как вы,
не привлекая к себе внимания, работали изо дня в день за своей конторкой; я
вполне довольствовался тем, что делал свое дело, стараясь не отвлекаться от
него и предоставляя всему остальному идти своим чередом, словно огромной
машине, - по привычке, свойственной также и мне, - я не задавал никаких
вопросов и считал все это непреложным и правильным. Неизменно наступали мои
вечера по средам, неизменно разыгрывались наши квартеты, моя виолончель была
настроена, и в моем мире все было в порядке - или более или менее в порядке,
- а если что-нибудь и было неладно, меня это не касалось.
уважением и любовью в нашей фирме, как вы, сэр, - сказал Джон Каркер.
добродушный и покладистый; таков я по привычке. Заведующему это было по
вкусу; человеку, которым он управлял, это было по вкусу, - больше всего это
было по вкусу мне. Я исполнял свои обязанности, не заискивал ни перед кем из
них и рад был занимать место, на котором от меня не требовалось
подхалимства. Таким остался бы я и по сие время, если бы в моей комнате были
толстые стены. Вы можете подтвердить при вашей сестре, что моя комната
отделена от комнаты заведующего тонкой перегородкой.
И они отделены одна от другой, как говорит мистер Морфин, тонкой
перегородкой, - сказал ее брат, снова обернувшись к нему в ожидании
дальнейших объяснений.
сонату си-бемоль, желая дать ему понять, что у меня все слышно, - продолжал
мистер Морфин, - но он никогда не обращал на меня внимания. Конечно, мне
редко случалось слышать приватные разговоры. Но если я находился в то время
в комнате и поневоле должен был что-то услышать, я выходил. Один раз, Джон,
я вышел, когда вели беседу два брата, в которой участвовал сначала и молодой
Уолтер Гэй. Но прежде чем выйти из комнаты, я успел кое-что услышать. Быть
может, вы помните этот случай и сообщите сестре, о чем шла речь.
положении в фирме.
разговор открыл мне новую точку зрения. Он поколебал мою привычку - привычку
девяти десятых населения земного шара - считать, что все вокруг меня обстоит
благополучно, потому что я с этим окружающим освоился, и он же побудил меня
припомнить историю двух братьев и задуматься над ней. Едва ли не в первый
раз в жизни я задал себе такой вопрос: какими покажутся нам вещи, сейчас
такие привычные и естественные, когда мы посмотрим на них с этой новой
точки, к которой рано или поздно все мы неизбежно должны прийти? После того
утра я стал, можно сказать, менее добродушным, менее покладистым и
снисходительным.
будто торопился закончить свою исповедь:
предпринять, между теми же двумя братьями произошел второй разговор, причем
было упомянуто имя их сестры. Без малейших угрызений совести я позволил себе
услышать обрывки этого разговора. Я считал, что имею на это право. Затем я
пришел сюда, чтобы собственными глазами увидеть сестру. В первый раз я
остановился у калитки под предлогом, будто хочу разузнать кое-что о ваших
бедных соседях; но я уклонился в сторону от намеченной линии, и, кажется,
мисс Хэриет отнеслась ко мне с недоверием. Явившись вторично, я попросил
разрешения войти в дом, вошел и сказал то, что хотел сказать. Ваша сестра
объяснила мне причины - я их не посмел оспаривать, - почему она отказывается
принять помощь от меня. Но между нами установилось общение, которое
поддерживалось регулярно вплоть до последнего времени, когда мне пришлось
нарушить его, так как я должен был заняться важными делами.
сэр! - сказал Джон Каркер. - Если бы Хэриет могла угадать ваше имя...
причинам. Не знаю, достаточно ли было бы одной первой: человек не вправе
принимать благодарность за добрые намерения, и я решил не открывать своего
имени, пока мне не удастся оказать вам какую-нибудь реальную услугу. Вторая
причина заключалась в том, что у меня всегда мелькала надежда, не смягчится
ли ваш брат по отношению к вам обоим. А если бы такой подозрительный и
настороженный человек обнаружил мое дружеское к вам расположение, это могло
послужить роковым поводом для нового разрыва. Я решил, рискуя навлечь на
себя его неудовольствие - но это не имело бы для меня никакого значения, -
дождаться удобного случая и ходатайствовать о вас перед главой фирмы; но в
результате таких событий, как смерть, помолвка, свадьба и семейные
неурядицы, у нас в течение долгого, долгого времени единственным начальником
был ваш брат. А лучше было бы нам иметь вместо него сухой пень, - добавил
гость, понизив голос.
протянув одну руку брату, а другую сестре, продолжал:
понимаете и верите, что самого главного не скажешь словами. Настало время,
Джон, - хотя настало оно благодаря весьма прискорбному происшествию, - когда
я могу оказать вам помощь, не мешая тому делу искупления, какое длилось
столько лет, ибо сейчас вы освобождены от него не по своей воле. Час уже
поздний, больше я не прибавлю ни слова. Вы, Джон, будете хранить доверенное
вам сокровище, не нуждаясь в моих советах или напоминаниях.
говорите того, что вам хочется сказать. - Джон Каркер был глубоко растроган,
и он охотно излил бы свои чувства, будь у него эта возможность. - А мне
позвольте потолковать с вашей сестрой. Хотя при данных условиях ваше
присутствие кажется вполне естественным, но нам уже случалось беседовать
наедине, в этой самой комнате.
заговорил изменившимся и более серьезным тоном:
несчастье быть.
угадал ваш вопрос, - возразил гость. - Похитил ли он деньги? Не так ли?
мистер Морфин, - он совершал сделки чаще ради собственной выгоды, чем в
интересах фирмы, чьим представителем являлся; он втягивал фирму в
чрезвычайно рискованные операции, часто приносившие огромные убытки; он
всегда потакал тщеславию и честолюбию своего хозяина, тогда как его долгом
было сдерживать их и объяснять - он мог бы это сделать, - к каким
результатам они приводят. Все это, вероятно, не удивит вас теперь. Были
затеяны предприятия с целью раздуть репутацию и кредитоспособность фирмы и
показать ее превосходство лад другими торговыми домами, и нужно иметь
трезвый ум, чтобы предвидеть возможность пагубных последствий, которая
становится вероятностью, если в делах происходит хотя бы незначительная
перемена к худшему. Проводя многочисленные операции чуть ли не во всех
частях света - в этом огромном лабиринте он один знал все входы и выходы, -
он имел возможность (и, по-видимому, воспользовался ею) скрывать подлинные
результаты операций и подменять факты сметами и общими рассуждениями. Но
последнее время... вы следите за тем, что я говорю, мисс Хэриет?
Пожалуйста, скажите мне сразу самое худшее.
сделать совершенно ясными и понятными результаты этих операций, и теперь
справка в книгах дает возможность с удивительной легкостью разобраться в
них, при всем их количестве и разнообразии. Как будто он решил сразу
показать своему хозяину, к чему приводит страсть, которой тот одержим.
Бесспорно то, что он все время гнусно потакал этой страсти и отвратительно
льстил ей. В этом и заключается главное его преступление перед фирмой.
Хэриет. - Есть ли опасность?
Морфин, всматриваясь в ее лицо.
Могут возникнуть затруднения, более или менее серьезные, но никакой
опасности нет, разве что... да, разве только глава фирмы, не желая сузить
круг операций и решительно отказываясь верить, что положение фирмы не таково
или может стать не таким, каким он всегда его представлял, заставит ее