Чтение 175–й страницы книги ~Двадцатые годы~

тарелке, от него отвыкли в Успенском, Ознобишин в Успенском теперь хоть и не
чужой, но и не свой.
А Данилочкин твердит одно:
- Учись, учись.
В Успенское приехал инструктор укомпарта Кислицын, Слава встречался с
ним в Малоархангельске. Пожилой и неразговорчивый Кислицын до того, как
перейти на партийную работу, служил землемером, в укомпарте занимался
вопросами сельского хозяйства.
Как-то вечером, вернувшись домой, Слава увидел Кислицына с
почтмейстершей на скамейке у входа на почту.
- Ба, кого я вижу! - воскликнул Кислицын. - Товарищу Ознобишину привет!
- Вы ко мне?
- Нет, нет, приехал по поводу уборочной кампании, а сюда попутно зашел,
узнать, как работает почта.
Судя по истомленному виду почтмейстерши, Кислицын замучил ее
расспросами.
- А как ты поживаешь, товарищ Ознобишин? - поинтересовался Кислицын и
похлопал ладонью по скамейке, приглашая Славу сесть.
Разговорчивостью Кислицын не отличался, а тут вдруг засыпал Славу
вопросами: как живет, как относится к нему волкомпарт, не загружают ли
поручениями, готовится ли в университет...
Вера Васильевна позвала пить чай, Кислицын отказался:
- Благодарствуйте, пора в исполком, и так задержался, вижу, товарищ
Ознобишин идет, ну как не поговорить...
Слава, однако, в случайность встречи не поверил.
- А вам ничего не говорили обо мне в укоме? - спросил Слава. -
Относительно путевки там или еще чего?
- Чего не слышал, того не слышал. Просто думаю, что тебе сейчас самое
святое дело - учиться.
Кислицын зашагал к волисполкому, а Слава остался сидеть на скамеечке.
Время шло, а Слава все не мог решить, кем ему стать - дипломатом или
адвокатом, или же, как советовал, Шабунин, идти во врачи.
Не оставляла его в покое и Вера Васильевна:
- Слава, иди пить чай!
- Ах, мамочка...
Придвигала кружку с молоком.
- Ты же звала пить чай?
- Молоко полезнее.
Слава подчинялся, пил молоко, топтался возле вешалки, потом решительно
надевал куртку, ночью бывало прохладно, особенно если они с Марусей
проводили ночь на берегу Озерны.
Вера Васильевна обязательно спрашивала:
- Ты к Марусе?
- А куда ж еще, - неизменно отвечал Слава.
- Ах, Слава, - вздыхала Вера Васильевна, - тебе надо готовиться.

Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.

- Считаешь меня стрекозой?
- Я беспокоюсь о тебе.
- А ты не беспокойся.
- Надо думать о своем будущем.
- О моем будущем позаботится укомпарт.
- Тебя там забыли...
Мама права, соглашался про себя Слава, и шел к Марусе.
Она его хоть и ждала, но не сидела без дела, когда он приходил, она или
доила корову, или вместе с отцом готовила резку для скота, или прибирала в
сенях, но приближение Славы угадывала, выбегала навстречу, звала в избу,
ставила перед ним крынку с молоком.
- Попей парного.
Слава отказывался, Маруся обижалась:
- Гребуешь?
В угоду Марусе он снова пил молоко.
Потом уходили через конопляник в поле, сидели где-нибудь на меже или
спускались к реке, искали место потемнее, прятались в тени ракиты, плеск
реки заглушал голоса, и все равно старались говорить шепотом.
Слава несмело целовал Марусю в щеку, в шею, целовал руку, руку она
отдергивала, потом сама целовала в губы, у Славы кружилась голова, но Маруся
вдруг отстранялась, - только что они гадали, долетят ли когда-нибудь до Луны
люди, - и строго спрашивала:
- К экзаменам готовишься?
- Готовлюсь, - сердито отвечал Слава.
- Ты уж постарайся, - повторяла Маруся. - Не то провалишься...
Славе становилось скучно, он сам отодвигался от Маруси - она будет
поить его молоком и заставлять учиться.
Становилось прохладно, они снова прижимались друг к другу, на мгновение
тьма становилась непроницаемой, и вдруг черное небо делалось серым, по воде
ползли беловатые клочья тумана, начинала посвистывать невидимая птица, и
Маруся серьезно говорила:
- Пора, скоро корову выгонять, а ты поспи и садись заниматься, на дворе
август...
Маруся повторяла Веру Васильевну.
Слава шел домой, сперва вдоль Озерны, потом поверху, - туман
рассеивался, все в природе обретало истинный цвет, голубело небо, зеленела
трава, сияла киноварью крыша волисполкома.
Вот и почта, временный его дом, дверь в контору заперта двумя болтами,
не выломать никому, почтмейстерша блюдет порядок, зато оконные рамы
распахнуты, залезай и забирай хоть всю корреспонденцию.
Слава влез в окно и тихо прошел на жилую половину.
В комнате тишина. Петя посапывал на коечке у стены, пришел на ночь
домой, и мама тоже как будто спала.
Слава осторожно сел за стол, спать не хотелось, придвинул учебники -
надо наверстывать время, потраченное на прогулки при луне, - эх вы,
синусы-косинусы...
Но мама, оказывается, не спала.
- Выпей молока, - вполголоса сказала Вера Васильевна. - Поспи и берись
за учебники.
"О, господи..." - мысленно простонал Слава.
- Хорошо, - ответил он матери. - Я не хочу молока, я не хочу спать, ты
же видишь, я занимаюсь.
Через полчаса он все-таки лег, не слышал, ни как встала Вера
Васильевна, ни как уходил на хутор Петя.
Его разбудило постукивание каких-то деревяшек...
Слава прислушался. Постукивал кто-то в конторе. Голосов не слышно, Анна
Васильевна копалась в огороде. Слава выглянул за дверь. Григорий.
- Где почтмейстерша? - спросил он. - Да не ищи, не ищи ее, я за тобой,
Дмитрий Фомич послал...
- Случилось что?
- Бумага пришла для тебя...
Слава стремглав побежал в исполком через капустное поле.
Дмитрий Фомич со значительным видом вручил Славе пакет:
- Вячеславу Николаевичу Ознобишину из укомпарта!
Нет, не забыли его, Афанасий Петрович хозяин своему слову!
Путевка. Направление в Московский государственный университет.
И записка:
"...задержали путевку в губкоме. Собирайся! Опоздание на несколько дней
не имеет значения, место забронировано, ты послан по партийной разверстке.
Факультет соответствует особенностям твоего характера. Вспомни наш разговор:
политика - коварная профессия... С ком. приветом..."
"Последний привет от Шабунина, - думает Слава. - Теперь он окончательно
отпускает меня от себя".
- Вызывают на работу? - поинтересовался Дмитрий Фомич.
- Посылают учиться...
Слава побежал к Вере Васильевне.
- Мама, еду в Москву!
- А куда?
- На медицинский!
- Ты рад?
- Не знаю.
- А я рада. Такая хорошая профессия...
Начались сборы. А какие сборы? Выстирать и погладить две рубашки,
начистить сапоги да лепешек на дорогу напечь?
Слава заторопился к Марусе.
- Уезжаю!
Маруся вздрогнула.
- О-ох!..
И больше ничего.
Долго сидели молча. Сказать надо было много, а слов не находилось.
Марусе не хотелось оставаться одной, а Слава рвался уже в другой мир.
Вечером об отъезде брата узнал Петя.
- Опять бросаешь нас с мамой? - пошутил он. - Смотри не пропади...
Всю ночь Слава проговорил с матерью. Он возвращался в знакомую Москву и
в то же время в Москву, которой не знал, где еще нужно отыскать свое место.
Московский университет. Сколько поколений Ознобишиных вышли из-под его
сводов! Как-то встретит он Славу? Где остановиться? Вера Васильевна давно не
писала деду, и дед не писал дочери. Жив ли он? Идти за помощью к Арсеньевым
не хотелось, да и не пойдет он к ним. Николай Сергеевич Ознобишин не одобрил