физически ощутил, как дух войны на это время покинул его душу и завис над
головой.
намереваясь спросить о Воробьеве, и неожиданно услышал незнакомый голос. Это
могло означать, что в отделе уже хозяйничают люди Комиссара. Полковник
положил трубку.
перед выездом к новому месту дислокации. Пристегнутый наручниками к шведской
лесенке, пленный стоял во дворе и ждал отправки. От воздействия
нервно-паралитического газа у него осталась икота, не позволяющая ему
держаться с высокомерием, хотя он и пытался смотреть поверх головы
Арчеладзе. Виталий Борисович не случайно являлся в часть майора Индукаева в
форме полковника. Он и в самом деле был профессиональным военным, выправка
которого не скрадывалась и гражданской одеждой.
Где третий?
таким фанатичным, как однорукий убийца.
сделать соратника, а не врага.
язвой желудка?
способных офицеров.
Альфреда Каузерлинга, я вас отпущу на волю. А там вам немедленно наденут на
шею струну. Но если вы сдадите мне третьего, что был с вами, обещаю вам
достойную смерть, от стрелы.
уже люди Комиссара...
теплый.
полковник.
папой не звонила.
надменное спокойствие, дергался, переступал ногами, однако дожимать его не
было времени. Полковник бросил свою "Волгу" и взял одну из оперативных машин
Кутасова - старый с виду "Москвич" с форсированным двигателем.
представлял ее состояние: она перешагнула ту черту, которую не смогла
переступить даже после тяжелейшего оскорбления и унижения на посту ГАИ. Ее
нужно было спасать от этой войны, ибо, беспощадная, она бросала свои семена,
из которых вырастал монстр воинственного духа.
Капитолины...
Капитолины, высматривая машину Воробьева, и был замечен его оперативниками:
на "хвост" сел "жигуленок", принадлежащий отделу. Полковник остановился у
обочины и вышел из машины. Его узнали и сразу же отцепились. А через
несколько минут подъехал Воробьев.
кожаных плащей.
каждый ночной звук, иногда оживлялся, если в тишине раздавались одинокие
шаги, шел навстречу, а потом разочарованно отступал: опять не она...
стук каблуков, поскольку никогда не назначал ей таких свиданий, не страдал
от ожидания и не знал, как звучат ее шаги. На рассвете он неожиданно
разглядел решетку Ваганьковского кладбища и вспомнил Птицелова.
осеннего утра, стойкая тишина, светлеющее небо - все с поразительной
точностью походило на тот весенний день. И оттого, что полковник до предела
напрягал слух, уловил едва различимый птичий крик. Он выключил шипящую в
кармане рацию и вплотную приблизился к забору.
слух, наполняя душу неуместным, каким-то ребячьим восторгом.
ударили крупнокалиберные пулеметы, и эхо рассыпалось по городу тысячами
стучащих каблучков. А мгновение спустя тяжелой поступью загремели орудийные
выстрелы.
одинокой птицы...
вещь, однако сколько ни бродил по рынку, а потом по окрестным магазинам,
найти приличного покупателя не мог. Здесь, как и в Вологде, было много
бананов, кавказцев - "Макарова" оторвали бы с руками, но Мамонта одолевала
неприятная мысль, что он продает чью-то смерть. На стоянке большегрузного
транспорта, где, ожидая выгрузки, тосковали шоферы, он высмотрел
подходящего, кому можно было отдать оружие, отозвал в сторону и показал
пистолет. Тот под видом того, что надо занять денег, ушел к своим товарищам
и привел с собой восьмерых здоровых мужиков. Если бы Мамонт за несколько
секунд до этого не ощутил опасности и не скрылся в базарной толчее, его бы
наверняка просто ограбили.
оставшиеся деньги купил синюю поношенную фуфайку, обменял свои дорогие
ботинки на кожаные армейские сапоги с портянками из шинельного сукна и купил
билет до Соликамска. В суматошном пригородном поезде гульба началась, еще
когда стояли у перрона,- создавалось впечатление, что весь разномастный люд
давно знаком, и лишь два вьетнамца, оказавшиеся в одном купе с Мамонтом, да
молодая женщина с девочкой лет четырех оставались незаметными и тихими.
Рассчитывать ни на верхнюю, ни на багажную полку было нечего: худенькие,
мальчикообразные вьетнамцы забили все огромными сумками. Когда с сумерками
поезд тронулся и включили свет, Мамонт заметил, что молодая мама одета
старомодно и оттого выглядит здесь как-то неестественно: приталенный жакет
со стоячим воротничком, ослепительно-белая кружевная блузка с черным
бантиком, шелковые перчатки и небольшая шляпка на гладко зачесанных и свитых
в пучок на затылке волосах. Пахнуло временем Тургенева, провинциальным
театром, милым очарованием. Девочка сидела у нее на коленях, прижималась к
матери и время от времени что-то шептала ей на ухо. Они занимались только
друг другом и от этого были счастливы.
и начали что-то есть - отвратительный гнилостный запах ударил в нос и
разнесся по всему вагону. Сдерживая тошноту, Мамонт попытался дышать ртом,
как в грязном туалете, но долго не выдержал. А вьетнамцы ели эту пищу и тихо
ворковали друг с другом, как два мышонка. Женщина достала тонкий носовой
платочек и теперь дышала через него, а дочка уткнулась ей в грудь.
доставать что-то из пакетов и есть. Мамонт огляделся и повторил то же самое
на английском. Человечки мгновенно вскочили и исчезли вместе со своей пищей.
И вернувшись потом, забились в угол, застыли, не подавая признаков жизни.
для женщины с ребенком- Она подложила под голову сумочку, легла и уложила
рядом девочку. И снова до слуха сквозь лязг дороги долетел их шепоток. Под
него Мамонт и уснул, откинувшись спиной к жесткой стенке купе. И во сне он
продолжал прислушиваться к нему, чтобы отвлечься от грохота колес,
мно-гоголосого ора гуляющих пассажиров и звона катающихся по полу бутылок.
Когда же этот фон неожиданно стих и во всем мире остался лишь шепот матери и
дочери, Мамонт проснулся и заметил, что вьетнамцы в своем уголке занимаются
любовью, так же скрытно и тайно, как мыши: один из них был женщиной, только
который- определить было невозможно.
четвертый час утра, однако, выглянув в проход, увидел, как по нему идут
двое- милиционер, обвешанный своими причиндалами от свистка до наручников, и
за ним - гражданский с длинной дубинкой в руке. Они кого-то искали,
неприкрыто, словно скот в стойлах, рассматривая пассажиров. Мамонт огляделся
- спрятаться было некуда, а уйти незамеченным невозможно. Вьетнамцы же
куда-то исчезли, хотя мгновение назад терлись друг о друга в своем углу.
Можно было лечь и укрыться фуфайкой, изображая спящего, но было стыдно перед
женщиной, которая, слушая дочку, чему-то тихо улыбалась.
рядом, поигрывал дубинкой, смачно стуча ею по своей ладони. Интерес к
Мамонту был написан на простоватых, самоуверенных лицах...
Доставалов Александр
Николаев Андрей
Белоусов Валерий
Афанасьев Роман
Самойлова Елена
Чернецов Андрей