Чтение 175–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

предаться собственному.

Шарни был дворянином старой закалки и главным образом человеком,
преданным семье; он безмерно любил братьев, для которых был, скорей даже, не
старшим братом, а отцом.

Шарни ужасно горевал, когда погиб Жорж, но тогда, стоя на коленях возле
трупа в крохотном темном версальском дворике, он мог хотя бы облегчить горе
слезами, и потом у него оставался еще один брат, Изидор, на которого он
перенес всю свою любовь, Изидор, ставший для него еще дороже, если такое
возможно, за те несколько месяцев, что предшествовали его отъезду, когда
молодой человек служил посредником между ним и Андре.

Мы пытались если уж не заставить понять, то хотя бы поведать о редкостной
тайне иных сердец, которых разлука не только не охлаждает, но, напротив,
воодушевляет и которые в расставании черпают новую пищу для полнящих их
воспоминаний.

Чем реже Шарни виделся с Андре, тем чаще он думал о ней, и для него все
больше и больше думать об Андре означало полюбить ее.

По правде сказать, когда он видел Андре, когда бывал рядом с нею, она
казалась ему похожей на ледяную статую, которую способен растопить даже
слабенький лучик любви, и она, Андре, спрятавшись в тень и в себя, так же
страшилась любви, как настоящая ледяная статуя страшится солнца; он видел ее
медлительные, сдержанные жесты, слышал немногословную взвешенную речь, видел
бесстрастный, померкший взгляд, но за этими речами, за жестами и взглядом не
слышал и не видел или, точнее, не провидел ничего.

Все, связанное с ней, казалось ему бледным, молочно-белым, как алебастр,
и таким же холодным и блеклым.

Именно такой, за исключением редких периодов оживления, вызванных
внезапными обстоятельствами, и виделась ему Андре во время их последних
встреч, особенно на улице Кок-Эрон вечером того дня, когда несчастная
женщина обрела и утратила сына.

Но стоило ему удалиться от нее, как расстояние оказывало свое обычное
воздействие, приглушая слишком яркие краски и смягчая слишком четкие
контуры. И тогда немногословная, взвешенная речь Андре становилась певучей и
звонкой, медлительные, сдержанные жесты живее, а вместо бесстрастного,
померкшего взгляда из-под удлиненных век лилось всепожирающее текучее пламя;
тогда ему казалось, что внутренний огонь зажигает сердце этой статуи и ему
видится сквозь алебастр ее плоти, как в ней струится кровь и бьется сердце.

О, в такие минуты одиночества и разлуки Андре становилась подлинной
соперницей королевы; в лихорадочной тьме таких ночей Шарни виделось, как
вдруг раздвигается стена его комнаты либо приподнимается портьера на двери и
к его ложу приближается, раскрыв объятия, что-то невнятно шепча, с глазами,
полными любви, эта прозрачная статуя, освещенная изнутри огнем души. И тогда
Шарни тоже протягивал руки, призывая сладостное видение, и пытался прижать
призрак к сердцу. Но, увы, призрак ускользал, Шарни обнимал пустоту и вновь
впадал из горячечного сна в унылую и холодную реальность.

Изидор стал ему стократ дороже, может быть, чем Жорж, и мы видели, что
Шарни был лишен даже горькой радости выплакаться над трупом Изидора, как он
мог это сделать на трупе Жоржа.

Оба его брата один за другим отдали жизнь за одну и ту же роковую
женщину, за дело, чреватое гибельными безднами.

И Шарни был уверен, что в свой черед тоже погибнет за ту же женщину,
рухнет в ту же бездну.

Вот уже целых два дня после смерти брата, после прощального объятия, от
которого на его кафтане остались пятна крови, а на его губах влажное тепло
последнего вздоха умирающего, после того как г-н де Шуазель вручил ему
бумаги, найденные на трупе Изидора, у Шарни не было, пожалуй, ни секунды,
чтобы предаться снедавшему его горю.

Знак королевы держаться в отдалении он воспринял как милость и чуть ли не
с радостью.

С той минуты он искал какой-нибудь угол, каморку, убежище, в котором мог
бы, находясь рядом с королевским семейством, чтобы по первому зову, по
первому крику прийти ему на помощь, тем не менее остаться наедине со своим
горем и не показывать никому своих слез.

Он нашел чердачную комнатку, находящуюся выше по той же лестнице, где
Там, оказавшись наконец в одиночестве и запершись, он уселся за стол,
освещенный масляной лампой с тремя фитилями (такие лампы еще можно найти в
старых деревенских домах), и извлек из кармана испачканные кровью бумаги,
единственную память, что осталась ему о брате.

Он долго сидел, подперев голову руками и не отрывая взгляда от писем, в
которых продолжали жить мысли человека, уже ушедшего из жизни, и обильные,
безмолвные слезы струились по его щекам и капали на стол.

Наконец он испустил глубокий вздох, тряхнул головой, взял одно письмо и
распечатал его.

То было письмо Катрин.

Шарни уже несколько месяцев подозревал, что у Изидора связь с дочерью
фермера, но только после того, как в Варенне Бийо рассказал о ней во всех
подробностях, он понял, насколько серьезно следует воспринимать ее.

Это ощущение еще более усилилось при чтении письма. Из него Шарни узнал,
что положение любовницы теперь освящено материнством; читая простые слова, в
каких Катрин выражала свою любовь, он читал жизнь женщины, посвященную
искуплению ошибки, совершенной молоденькой девушкой.

Он вскрыл второе письмо, третье и обнаружил те же самые планы на будущее,
те же надежды на счастье, те же описания радостей материнства, те же страхи
возлюбленной, те же сожаления, те же горести, то же раскаяние.

Вдруг среди писем он заметил одно, почерк которого буквально потряс его
Это был почерк Андре.

Письмо было адресовано ему.

Печатью красного воска с гербом Изидора к конверту был прилеплен
сложенный вчетверо листок бумаги.

Шарни до такой степени поразило оказавшееся среди бумаг Изидора письмо,
надписанное почерком Андре и адресованное ему, что первым делом, прежде чем
вскрыть конверт, он решил прочесть прикрепленный к нему листок.

То оказалась записка в несколько строчек, которую Изидор написал
карандашом, надо полагать, где-нибудь на постоялом дворе, пока ему седлали
лошадь:

"Это письмо адресовано не мне, но моему брату графу Оливье де Шарни;
написано оно его супругой графиней де Шарни. Если со мной произойдет
несчастье, прошу того, кто найдет это письмо, передать его графу Оливье де
Шарни или возвратить графине.

Графиня вручила мне это письмо со следующими указаниями.

Если из имеющего последовать предприятия граф выйдет невредимым,
возвратить письмо графине.

Если он будет тяжело, но не смертельно ранен, попросить его, чтобы он
разрешил супруге приехать к нему.

Если же он будет ранен смертельно, вручить ему это письмо, а в случае,
если он будет не в состоянии читать, прочесть его ему, дабы, прежде чем
покинуть этот мир, он узнал содержащуюся в этом письме тайну.

Если письмо это будет переслано моему брату графу де Шарни, то, поскольку
оно, вне всяких сомнений, придет к нему вместе с приложенной запиской, пусть
он действует в соответствии с изложенными в ней наставлениями и как ему
велит порядочность.

Поручаю его заботам Катрин Бийо, живущую с моим ребенком в деревне
Виль-д'Авре.

Изидор де Шарни"

Поначалу, казалось, граф всецело погрузился в чтение письма брата; из его
глаз вновь заструились обильные слезы, но наконец он перевел все еще
затуманенный их пеленою взгляд на письмо графини де Шарни; он долго смотрел
на него, потом взял в руки, поднес к губам, прижал к груди, словно надеясь
сердцем проникнуть в скрытую в нем тайну, и во второй, в третий раз
перечитал записку брата.

Покачав головой, он вполголоса промолвил:

- Нет, я не вправе вскрывать его. Но я так буду молить ее, что она
позволит мне прочесть это письмо.

И словно для того, чтобы утвердиться в этом решении, невозможном для не
столь прямодушной натуры, он еще раз повторил:

- Нет, не стану читать!

Он так и не прочел его, но утро застало его сидящим за столом и
пожирающим взглядом адрес на письме, которое прямо-таки отсырело от его
дыхания, потому что он беспрерывно прижимал его к устам.

Вдруг сквозь шум, поднявшийся на постоялом дворе и возвещающий, что
началась подготовка к отъезду, до Шарни донесся голос г-на де Мальдена,
который звал его.

- Я здесь, - откликнулся граф.

Он убрал в карман кафтана бумаги погибшего Изидора, в последний раз
поцеловал так и не вскрытое письмо, положил его рядом с сердцем и сбежал по
ступенькам.

На лестнице он встретил Барнава, который осведомился, как себя чувствует
королева, и поручил г-ну де Валори спросить у нее распоряжений относительно
часа выезда.

По виду Барнава было ясно, что он тоже не ложился и спал ничуть не больше
графа Оливье де Шарни.

Они обменялись поклонами, и Шарни, будь его мысли заняты чем-то другим,
кроме письма, которое он прижимал рукою к сердцу, несомненно, заметил бы
огонек ревности, вспыхнувший в глазах Барнава, когда тот услышал, как граф
тоже спрашивает о здоровье королевы.

Глава 8

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ