вас сразу - вы стали настолько походить на молоденькую девушку, нас-
колько раньше походили на мальчика. Но это ничего не значит: будьте кем
хотите; вы мне оказали помощь, которую я никогда в жизни не забуду. И
прикажи вы мне броситься вниз вон с той вершины, я брошусь, раз вам это
доставит удовольствие.
лив и наслаждался своею свободой. Ты ведь свободен и, полагаю, снова по-
любил жизнь?
ли?.. Я схоронил мою бедную жену.
заструились по квадратным щекам бедного Карла.
как дождь с куста. - Она слишком исстрадалась, бедняжка! Горе, которое
она испытала, когда меня вторично увезли пруссаки, длинное путешествие
пешком, когда она уже была очень больна, потом радость свидания со мной
- все это подорвало ее силы, и она умерла через неделю по прибытии в Ве-
ну, где я ее разыскивал, а она благодаря вашей записке нашла меня с по-
мощью графа Годица. Этот великодушный вельможа послал ей своего доктора
и оказал ей поддержку, но ничего не помогло: она, понимаете, устала жить
и отправилась отдыхать на небо, к милосердному господу богу.
шительные мысли.
Прусский король убил и ее.
Ну вот и дочка ушла вслед за матерью. С того самого вечера, когда они
видели, как меня избили в кровь, связали и увели вербовщики, а сами ос-
тались полумертвыми на дороге, малютку не переставала трясти лихорадка.
Усталость и нужда в пути доконали ее. Когда вы повстречали их на мосту
при въезде в какую-то австрийскую деревушку, у них тогда уже два дня ни
крошки во рту не было. Вы дали им денег, сообщили о моем спасении, вы
все сделали, чтобы их утешить и излечить, - они рассказывали мне, - но
было слишком поздно. После того как мы встретились, им становилось все
хуже и хуже, и именно в тот момент, когда мы могли быть счастливы, их
обеих унесли на кладбище. Не осела еще земля на могиле моей жены, как
пришлось разрывать ее, чтобы опустить туда наше дитя. И вот теперь по
милости прусского короля Карл один-одинешенек на свете!
которым всегда будут близки твои несчастья и твое доброе сердце.
теперь нужно, когда у меня больше нет ни жены, ни ребенка, ни отчизны!
Ведь я никогда не буду чувствовать себя в безопасности на родине. Эти
разбойники, которые два раза приходили за мной, слишком хорошо знают мои
горы. Оставшись один на свете, я сразу же стал справляться, нет ли у нас
сейчас войны, не предвидится ли она в скором времени. В моей голове
крепко засела мысль сражаться против Пруссии, чтобы убить как можно
больше пруссаков. О! Святой Венцеслав, покровитель Чехии, уж направил бы
мою руку, и я уверен, что ни одна пуля, вылетев из моего ружья, не про-
пала бы даром! Я говорил себе: авось бог поможет мне встретить в ка-
ком-нибудь ущелье прусского короля, и тогда... будь он закован в латы,
как сам архангел Михаил... придись мне даже гнаться за ним, как собаке
по следу волка... Но я узнал, что мир упрочился надолго. И тогда все мне
опостылело, и я отправился к его сиятельству графу Голицу, чтобы побла-
годарить его и попросить не представлять меня императрице, как он наме-
ревался сделать. Я хотел было покончить с собой, но граф был так добр ко
мне, а принцесса Кульмбахская, его падчерица, которой он по секрету
рассказал всю мою историю, наговорила мне столько прекрасных слов отно-
сительно долга христианина, что я решил жить и поступил к ним на службу,
где, по правде сказать, меня слишком хорошо кормят и слишком хорошо об-
ращаются со мной за то немногое, что мне приходится делать.
ла Консуэло, отирая глаза.
не. Я видел, как вы прошли вся в белом, и тотчас же признал вас, хоть вы
и превратились в барышню. Видите ли, я не очень-то хорошо помню места,
по которым проходил, имена людей, с которыми встречался, а вот лица я
никогда не забываю. Я только было перекрестился, как увидел, что за вами
идет юнец, - я узнал в нем Иосифа, - но вместо того, чтобы быть вашим
хозяином, каким я видел его в минуту своего освобождения (ведь тогда ма-
лый был одет получше вас), он превратился в вашего слугу и остался в пе-
редней. Он не узнал меня, а так как господин граф запретил мне хоть еди-
ным словом обмолвиться кому бы то ни было о том, что со мной случилось
(я так никогда и не узнал и не спрашивал почему), я не заговорил с доб-
рейшим Иосифом, хотя мне и очень хотелось броситься ему на шею. Почти
сейчас же он ушел в другую комнату. Мне же было приказано оставаться в
той, где я находился, - а хороший слуга исполняет то, что ему ведено. Но
когда все разъехались, камердинер его сиятельства, пользующийся его пол-
ным доверием, сказал мне: "Карл, ты не разговаривал с этим маленьким ла-
кеем Порпоры, хотя и узнал его, и хорошо сделал. Господин граф будет то-
бой доволен. Что же касается барышни, которая пела сегодня..." - "О! Я
ее тоже узнал! - воскликнул я. - И тоже ничего не сказал". - "Ну, и
опять-таки ты хорошо поступил, - прибавил камердинер. - Господин граф не
хочет, чтобы знали, что она ездила с ним в Пассау". - "Это меня не каса-
ется, - возразил я, - но могу ли я спросить тебя-то, как освободила она
меня из рук пруссаков?" Тогда Генрих (а он ведь там был) рассказал мне,
как все произошло, как вы бежали за каретой господина графа и как, когда
вам нечего было уже бояться за самих себя, вы настаивали на том, чтобы
он освободил меня. Вы также кое-что говорили об этом моей бедной жене, а
она передала мне. Умирая, жена благословляла вас, препоручала вас богу.
"Эти бедные дети, - сказала она, - с виду такие же несчастные, как и мы,
отдали мне все, что имели, и плакали так, как будто мы им родные". Ну, и
вот, когда я увидел, что Иосиф служит у вас, и мне было поручено отнести
ему деньги от его сиятельства, у которого он как-то вечером играл на
скрипке, я вложил в конверт несколько дукатов - первые заработанные мною
в этом доме. Он не узнал об этом, да и меня не признал. Но если мы вер-
немся в Вену, я сделаю так, чтобы он никогда не нуждался, пока я зараба-
тываю.
уже не нуждается: он музыкант и легко будет зарабатывать себе на жизнь.
Не обделяй же себя ради него.
зать вам свою благодарность: ведь, говорят, вы великая актриса; но имей-
те в виду, если когда-нибудь вам понадобится слуга, а вы не будете в
состоянии ему платить, обратитесь к Карлу и рассчитывайте на него. Он
будет служить вам даром, и для него будет счастьем, что он может рабо-
тать на вас.
моотверженности мне не надо.
знать только как слуга, предоставленный в ваше распоряжение моим хозяи-
ном.
затруднений добрались к полудню до замка Росвальд. Он был расположен вы-
соко, на склоне самых красивых гор в Моравии, и так хорошо защищен от
холодных ветров, что здесь уже чувствовалась весна, в то время как вок-
руг за полмили от замка царила еще зима. Хотя погода по тому времени и
стояла прекрасная, дороги были еще очень мало удобны для езды. Но графа
Годица ничто не могло остановить и невозможное было для него шуткой; он
уже прибыл и распорядился, чтобы сотня землекопов выровняла дорогу, по
которой на следующий день должен был проследовать величественный поезд
его благородной супруги. Быть может, он выказал бы себя более благонаме-
ренным и заботливым супругом, поехав вместе с нею, но главная суть зак-
лючалась вовсе не в том, чтобы она по дороге не сломала себе ноги и ру-
ки, а в том, чтобы задавать в честь ее празднество. Живая или мертвая,
вступая во владение росвальдским дворцом, она должна была встретить пыш-
ный прием и не менее пышные увеселения.
им роскошный обед в гроте из мха и раковин, где большая печь, скрытая
меж искусственных скал, распространяла приятную теплоту. На первый
взгляд место это показалось Консуэло очаровательным. Вид, открывавшийся
из грота, был действительно великолепен. Природа ничего не пожалела для
Росвальда. Крутые живописные горы, вечнозеленые леса, обильные источни-
ки, чудесный пейзаж, необъятные луга - всего этого, с комфортабельным
замком в придачу, было совершенно достаточно, чтобы получилась идеальная
загородная резиденция. Но вскоре Консуэло заметила, какими причудливыми
затеями граф ухитрился исказить божественную природу. Грот был бы пре-
лестен, если бы его не портили окна, делавшие его похожим на несуразную
столовую; так как каприфолий и вьюнки едва начинали пускать почки, двери
и оконные рамы были увиты искусственной листвой и цветами, - и это соз-
давало претенциозную безвкусицу; среди раковин и сталактитов, несколько
пострадавших от зимних холодов, проглядывали штукатурка и замазка, с по-
мощью которых они были вделаны в скалы, а от жара печки, испарявшей ос-
татки сырости из свода, влага капала на головы гостей в виде грязного
нездорового дождя; но граф как будто и не замечал этого. Порпору это
раздражало, и он два-три раза брал шляпу, не решаясь, однако, несмотря
на большое желание, нахлобучить ее на голову. Особенно боялся он, чтобы