ручками шею и прижалась головкой к небритой щеке. Он инстинктивно обнял ее и
замер, глядя в надменное лицо милиционера. Тот уже отстегивал наручники, а
его помощник стоял в боевой позе. Они несколько секунд смотрели друг на
друга, после чего страж порядка мотнул головой и скорым шагом пошел из
вагона. За ним потянулся и гражданский, вяло опустив руку с дубинкой.
улыбнулась:
и зашептала и ее маленькое ушко с тонкой серебряной сережкой. Под ногами
что-то закопошилось. Вьетнамцы умудрились спрятаться под нижними полками в
пространстве между багажными ящиками и стенкой. Они сели на прежнее место, и
их сдвоенное очертание напоминало какое-то странное, двуликое существо.
Девочка скоро уснула на руках, и женщина бережно уложила ее на полку. Мамонт
заглянул в соседнее купе, где после милиции пьяный ор стал еще громче, и
негромко произнес:
рукой:
произнес он и сам испугался его. Прокуренное, воняющее винным перегаром
пространство вагона будто всколыхнулось, как от ударной волны, слегка
заложило уши. Стало тихо, лишь еще слышался стук колес да шелестящий звон
катающихся по полу бутылок.
полумраке купе он молча переглядывался с молодой женщиной или смотрел на
безмятежно спящую девочку. Было предчувствие, что они исчезнут, как только
покинут вагон. Так оно и случилось. К рассвету поезд притащился в Березники.
Женщина взяла на руки дочку и пошла к выходу, опустив глаза. Мамонт выбежал
в тамбур и через открытую дверь вагона увидел, как она прошла по перрону,
поднялась по ступенькам виадука и, когда достигла его вершины, вдруг истаяла
в зареве восходящего солнца.
удалось найти попутный транспорт до Чердыни- на лесоскладе станции
разгружались лесовозы. Здесь уже не спрашивали денег и брали пассажиров для
компании в дороге. От Чердыни он ехал уже на перекладных, от села к селу, и
в Нароб добрался лишь к вечеру.
стороны на горизонте стояли горы, и вершины их еще были освещены отблесками
зашедшего солнца. Потом он отыскал дом учителя Михаила Николаевича и открыл
калитку. Хозяин колол дрова, а его дети носили по одному полену и укладывали
в поленницу. Мамонт поздоровался, называя его по имени, но почувствовал, что
учитель не узнает его.
приставленный к чурке, глянул из-под рыжих бровей:
Мамонт, а теперь Странник.
любопытством разглядывали гостя. Было странно, что его не помнили здесь,
однако Мамонт допускал и это: за лето пчеловод присылал сюда не одного
своего гостя...
Простите...
Мамонт попрощался и вышел на улицу. За спиной снова застучал топор...
Драга наверняка знал, где Валькирия, да и расставались они друзьями. Ночная
дорога его не смущала, напротив, идти в темноте было безопаснее, хотя в
горах бродили и люди генерала Тарасова и Савельева, и, возможно, команды
Интернационала из фирмы "Валькирия". В лесу стояла темень, и если бы не
золотистый палый лист, отражающий звездное небо, идти бы пришлось на ощупь.
Через несколько километров он услышал треск мотоцикла в горах и, когда среди
деревьев замелькал свет фар, свернул в сторону. Мотоциклист пронесся мимо на
большой скорости, так что ничего не удалось рассмотреть. Мамонт осветил
зажигалкой след: протектор был с крупными шипами - такие колеса обычно
бывают у спортивных кроссовых мотоциклов.
земле да время от времени пошумливала на порогах далекая речка за лесом.
Потом неожиданно послышались песня и стук тележных колес. Голос певца,
нетрезвый и заунывный, доносился откуда-то с гор и будто стекал в долину.
Телега протарахтела вниз, увозя с собой песню, и в лесу вдруг посветлело: в
горах повсюду лежал снег. Он ступил через его границу, четко отбитую на
проселке, и сразу ощутил зиму. Дорога оказалась хорошо наезженной легковыми
машинами и мотоциклами, а по обочинам бегали зайцы.
очертания гор, заснеженные вершины которых поднимались к звездному небу,
машинально прислушивался, но вокруг стояло полное безмолвие. Ему
представлялось, как сейчас встретит его Петр Григорьевич, как темно сверкнет
его черный глаз и, радостный, шепотом сообщит, что Ольга, как всегда,
хлопочет в бане - кого-то выхаживает, отмачивает соль или огнем выжигает
болезни. И тогда Мамонт придет к ней и скажет:
безмолвие: эхо забилось среди гор, и пространство залилось нескончаемым
криком:
уже зачернел дом с темными окнами, когда через дорогу перемахнула неясная,
расплывчатая тень- то ли лось, то ли огромная собака. Он замедлил бег и
приблизился к размашистому следу, пересекшему проселок.
облаивая его со всех сторон, и растоптали следы. В окнах забрезжил
красноватый свет - то ли свеча, то ли керосиновая лампа. Увлекая за собой
всю свору, Мамонт подошел к крыльцу, и в это время из дома с ружьем в руках
выскочил Петр Григорьевич.
подумал - медведь.
встречают.
дорогу.- Места хватит...
стеклом. Обстановка никак не изменилась за это время: те же резные столбы,
щепки, запах меда и прополиса.
ночи...
ружье на стену.- Сейчас чайком угощу, в печи стоит, поди, не остыл. Или
медовушки с устатку выпьешь?
обыкновенное его гостеприимство. Мамонт прибавил света в лампе, снял
фуфайку. На столе были разложены книги, открытые на закладках, и несколько
кип машинописных рукописей.
одну любопытную теорию... Ты, странник, поди, голодный, так я щей разогрею.
Печь горячая, да и щи не совсем стылые.
усталость...
задал мне новый: хотел отправить на Азорские острова, Страгой Запада. И я
отказался... Он вручил мне посох и отправил Странником.
скажет, то и будет.
стол два знакомых высоких стакана, налил медовухи из темного графина.