простое определение мысли и постичь характер такой тотальности. Но
подтверждением того, что то или иное определение мысли или то или иное
единичное непосредственное свойство составляет простую и определенную
сущность предмета, может быть лишь выведение такого определения из
конкретного характера. А это потребовало бы анализа, превращающего
непосредственные характерные черты в мысли и сводящего их конкретность к
чему-то простому, - потребовало бы анализа, который выше рассмотренного нами
анализа, так как он должен был бы быть не абстрагирующим, а еще сохраняющим
во всеобщем определенность конкретного, объединяющим ее и показывающим ее
зависимость от простого определения мысли.
бытия с простым понятием были бы положениями, нуждающимися в доказательстве.
Дефиниция же как первое, еще не развитое понятие, долженствуя схватить
простую определенность предмета (а это схватывание должно быть чем-то
непосредственным), может пользоваться для этой цели лишь одним из
непосредственных так называемых свойств предмета - некоторым определением
чувственного наличного бытия или представления; изолирование этого
определения посредством абстракции составляет тогда простоту, а для
[установления] всеобщности и существенности понятию указывают на
эмпирическую всеобщность, на факт сохранения свойства при изменившихся
обстоятельствах и на рефлексию, ищущую определение понятия во внешнем
наличном бытии и в представлении, т. е. там, где его нельзя найти. -
Дефиниции поэтому и сами собой отказываются от настоящих определений
понятия, которые были бы по существу своему принципами предметов, и
довольствуются признаками, т. е. такими определениями, существенность
которых для самого предмета безразлична и которые скорее имеют лишь целью
быть знаками для некоторой внешней рефлексии. - Такого рода единичная,
внешняя определенность находится в слишком большом несоответствии с
конкретной тотальностью и с природой ее понятия, чтобы ее можно было
отдельно избрать и считать тем, в чем конкретное целое имеет свое истинное
выражение и определение. - Так, по замечанию Блюменбаха , мочка уха
отсутствует у всех прочих животных, и потому, согласно обычным рассуждениям
(Redensarten) об общих и отличительных признаках, она могла бы с полным
правом быть использована в дефиниции физического человека как то, что
составляет его отличительный характер. Но насколько такое совершенно внешнее
определение тотчас же оказывается несообразным с представлением о тотальном
облике физического человека и с требованием, чтобы определение понятия было
чем-то существенным! Бывают ли включенные в дефиницию признаки просто лишь
паллиативным средством или же они более приближаются к природе некоторого
принципа, это - дело чистого случая. Уже их внешность указывает на то, что
не с них начали в познании понятия; нахождению родов в природе и в духе
предшествовало скорее смутное чувство, неопределенное, но более глубокое
ощущение, некоторое предчувствие существенного, и лишь после этого начинали
искать для рассудка ту или иную определенную внешность. - Вступая в наличном
бытии в сферу внешности, понятие развертывается в своих различиях и не может
быть целиком связано лишь с одним-единственным из таких свойств. Свойства,
как внешняя сторона вещей ( Auperlichkeit des Dingen), внешни самим себе.
При рассмотрении вещи со многими свойствами в сфере явления было показано,
что вследствие этого они становятся по существу даже самостоятельными
материями; дух, если рассматривать его с той же точки зрения явления,
превращается в агрегат многих самостоятельных сил. При такой точке зрения
отдельное свойство или сила, даже когда их полагают безразличными к другим,
перестает быть характеризующим принципом, и тем самым вообще исчезает
определенность как определенность понятия.
между понятием и его осуществлением. В природе и в духе понятие внешне
представлено, при этом его определенность проявляет себя как зависимость от
внешнего, непостоянность и несоответствие. Поэтому нечто действительное
показывает, правда, в самом себе, чем оно должно быть, но в такой же мере
оно согласно отрицательному суждению понятия может показывать также и то,
что его действительность лишь неполностью соответствует этому понятию, что
она ущербна. А так как дефиниция должна указать в том или ином
непосредственном свойстве определенность понятия, то нет такого свойства,
против которого нельзя было бы привести случай, когда весь облик [предмета]
хотя и позволяет познать подлежащее дефиниции конкретное, но свойство,
принимаемое за характерную черту этого конкретного, оказывается незрелым или
захиревшим. В плохом растении, в плохой породе животных, в достойном
презрения человеке, в плохом государстве в недостаточной мере наличествуют
или совершенно стерты те стороны существования, которые в других случаях
можно было бы принимать для дефиниции за отличительную черту и существенную
определенность в существовании такого конкретного. Но плохое растение,
животное и т. д. все еще остается растением, животным и т. д. Поэтому если
[признать, что ] в дефиницию должно быть принято также ущербное, то от
эмпирических поисков ускользают все те свойства, которые намеревались
рассматривать как существенные - ускользают, поскольку появляются на свет
уроды, которые лишены этих свойств; так, существенное значение мозга для
физического человека опровергается случаями рождения безголовых,
существенное значение для государства защиты жизни и собственности -
наличием деспотических государств и тиранических правительств. Если,
несмотря на такие случаи, будут придерживаться понятия и, принимая его за
мерило, будут выдавать эти случаи за плохие экземпляры, то понятие уже не
имеет своего подтверждения в явлении. Но самостоятельность понятия противна
смыслу дефиниции, которая должна быть непосредственным понятием и потому
может заимствовать свои определения для предметов лишь из непосредственности
наличное го бытия и доказывать свою правомерность лишь на том, что уже дано.
Есть ли ее содержание истина в себе и для себя или случайность-это находится
вне ее сферы; формальную истинность согласие понятия, субъективно
положенного в дефиниции, с вне'его действительным предметом нельзя
установить потому, что отдельный предмет может быть и ущербным.
бытия, и так как оно непосредственно, оно не правомерно. Вопрос о его
необходимости устранен его происхождением; выражая понятие как нечто лишь
непосредственное, дефиниция отказывается от постижения самого понятия. Она
поэтому не представляет собой ничего другого, кроме касающегося формы
определения понятия при некотором данном содержании, без рефлексии понятия в
само себя, т. е. без его
должна поэтому перейти в него. Иначе говоря, та
потому, что она определенность, есть не только нечто непосредственное, но и
нечто опосредствованное своим иным; дефиниция может поэтому выразить свой
предмет лишь через противоположное определение и должна поэтому перейти к
членению (Einteilung).
besondern), поэтому необходимость членения заключена во всеобщем. Но так как
дефиниция уже сама начинает с особенного, то необходимость для нее перейти к
членению заключена в особенном, которое само по себе указывает на другое
особенное. И наоборот, особенное отделяется от всеобщего именно потому, что
определенность обусловливается потребностью отличить ее от иной по отношению
к ней определенности; тем самым всеобщее выступает как предпосылка для
членения. Поэтому хотя движение здесь таково, что единичное содержание
дефиниции восходит через особенность к всеобщности как к крайнему члену,
однако всеобщность следует отныне принимать за объективную основу, и на этой
основе членение оказывается дизъюнкцией всеобщего как чего-то первого.
к особенному, определен формой понятия. Дефиниция, отдельно взятая, есть
нечто единичное; то или иное множество дефиниций относится к множеству
предметов. Принадлежащее понятию движение от всеобщего к особенному
составляет основу и возможность синтетической науки, некоторой системы и
систематического познания.
вначале предмет рассматривался в форме чего-то всеобщего. Если в
действительности (будь это действительность природы или духа) субъективному,
естественному познанию дана как первое конкретная единичность, то, напротив,
в познании, которое по крайней мере постольку есть постижение, поскольку оно
имеет своей основой форму понятия, первым должно быть простое, выделенное из
конкретного, так как лишь в этой форме предмет имеет форму соотносящегося с
собой всеобщего и сообразного с понятием непосредственного. Против такого
движения науки можно, пожалуй, возразить, что так как созерцать легче, чем
познавать, то и началом науки следует сделать созерцаемое, т. е. конкретную
действительность, и что это движение более сообразно с природой, чем то,
когда начинают с предмета в его абстрактности и отсюда, наоборот, идут к его
обособлению и порознению. - Но так как задача состоит в том, чтобы
познавать, то вопрос о сравнении с созерцанием уже решен в смысле отказа
пределах познания и каково должно быть последующее- уже требуется путь не
сообразный с природой, а сообразный с познанием. - Если ставится вопрос
только о легкости, то и так само собой ясно, что познанию легче постичь
абстрактное простое определение мысли, нежели конкретное, которое есть
многоразличное сочетание таких определений мысли и их отношений; а ведь
именно таким образом, а не так, как оно дано в созерцании, должно пониматься
конкретное. В себе и для себя всеобщее есть первый момент понятия, потому
что оно простое а особенное есть только последующее, потому что оно
опосредствованное; и наоборот, простое есть более всеобщее, а конкретное как
в себе различенное и, стало быть, опосредствованное есть то, что уже
предполагает переход от чего-то первого. - Это замечание касается не только
порядка движения в определенных формах дефиниций, членений и положений, но и
порядка познавания вообще и лишь принимая во внимание различение
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений