Чтение 176–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

- Ну, а ты, значит?..

- Ну, а я, я слишком толст...

- И?

- Я не мог протиснуться, и меня вытянули обратно за ноги, потому что
я преграждал путь другим...

- Но, - воскликнул Шико, лицо которого внезапно озарилось непонятным
ликованием, - если ты не мог протиснуться...

- Не мог, хотя и очень старался. Посмотрите на мои плечи, на мою
грудь.

- Значит, тот, кто еще толще тебя...

- Кто "тот"?

- О господь мой, - сказал Шико, - коли ты пособишь мне в этом деле, я
обещаю поставить тебе отличнейшую свечу. Значит, он тоже не сможет
протиснуться?

- Господин Шико...

- Поднимайся же, долгополый!

Монах встал так быстро, как только смог.

- Хорошо! Теперь веди меня к отдушине.

- Куда вам будет угодно, дорогой мой сеньор.

- Иди вперед, несчастный, иди!

Горанфло побежал рысцой со всей доступной ему скоростью, время от
времени воздевая к небу руки и сохраняя взятый им аллюр благодаря ударам
веревки, которыми подгонял его Шико.

Они пробежали по коридору и выбежали в сад.

- Сюда, - сказал Горанфло, - сюда.

- Беги и молчи, болван.

Горанфло сделал последнее усилие и добежал до густой чащи, откуда
слышалось что-то вроде жалобных стонов.

- Там, - сказал он, - там.

И в полном изнеможении шлепнулся задом на траву.

Шико сделал три шага вперед и увидел нечто шевелившееся возле самой
земли.

Рядом с этим "нечто", напоминавшим заднюю часть тела того существа,
которое Диоген называл двуногим петухом без перьев, валялись шпага и
ряса.

Из всего явствовало, что персона, находившаяся в столь неудобном
положении, последовательно освобождалась от всех предметов, которые
могли увеличить ее толщину, и в данный момент, разоруженная и не
облаченная более в рясу, была приведена к своему простейшему состоянию.

И тем не менее все потуги этой персоны исчезнуть полностью были
безрезультатны, как в свое время потуги Горанфло.

- Смерть Христова! Святое чрево! Кровь Христова! - восклицал беглец
полузадушенным голосом. - Я предпочел бы прорваться через всю гвардию.
Ах! Не тяните так сильно, друзья мои, я проскользну потихонечку. Я
чувствую, что продвигаюсь: не быстро, но продвигаюсь.

- Клянусь святым чревом! Это герцог Майеннский! - прошептал Шико в
экстазе, - Боже, добрый мой боже, ты заработал спою свечу.

- Недаром же меня прозвали Геркулесом, - продолжал глухой голос, - я
приподниму этот камень. Раз!

И герцог сделал такое могучее усилие, что камень действительно
дрогнул.

- Погоди, - сказал тихонько Шико, - погоди. И он затопал ногами,
изображая бегущего.

- Они подходят, - сказали несколько голосов в подземелье.

- А! - воскликнул Шико, делая вид, что он только что подбежал, весь
запыхавшийся. - А! Это ты, презренный монах?

- Молчите, монсеньер, - зашептали голоса. - Он принимает вас за
Горанфло.

- А! Так это ты, толстая туша, pondus immobile <Недвижимая тяжесть
(лат.).>, получай! А! Так это ты, indigesta moles <Бесформенная масса
(лат.).>, получай!

И при каждом восклицании Шико, достигнувший наконец столь горячо
желанной возможности отомстить за себя, со всего размаху стегал по
торчащим перед ним мясистым ягодицам той самой веревкой, которой он
незадолго перед тем бичевал Горанфло.

- Тише, - продолжали шептать голоса, - он принимает вас за монаха.

И герцог Майеннский на самом деле издавал только приглушенные стоны,
изо всех сил пытаясь приподнять камень.

- А, заговорщик, - продолжал Шико, - недостойный монах, получай! Вот
тебе за пьянство! Вот тебе за лень, получай! Вот тебе за гнев, получай!
Вот тебе за любострастие, получай! Вот тебе за чревоугодие! Жаль, что
смертных грехов всего лишь семь. Вот! Вот! Вот! Это тебе за остальные
твои грехи.

- Господин Шико, - молил Горанфло, обливаясь потом, - господин Шико,
пожалейте меня.

- А, предатель! - продолжал Шико, не прекращая порки. - На! Вот тебе
за измену.

- Пощадите, - лепетал Горанфло, которому казалось, что он чувствует
на своем теле все удары, падающие на герцога Майеннского, - пощадите,
миленький господин Шико!

Но Шико не останавливался, а лишь учащал удары, все больше опьяняясь
местью.

Несмотря на свое самообладание, Майенн не мог сдержать стонов.

- А! - продолжал Шико. - Почему не было угодно богу подставить мне
вместо твоего непристойного зада, вместо этого грубого куска мяса,
всемогущие и сиятельнейшие ягодицы герцога Майеннского, которому я
задолжал тьму палочных ударов. Уже семь лет, как на них нарастают
проценты. Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!

Горанфло испустил вздох и упал наземь.

- Шико! - возопил герцог Майеннский.

- Да, я самый, да, Шико, недостойный слуга его величества, Шико -
слабая рука, который хотел бы для такого случая иметь сто рук, как
Бриарей.

И Шико, все больше и больше входя в раж, стал отпускать удары с такой
яростью, что его подопечный, обезумев от боли, собрал все силы,
приподнял камень и с ободранными боками и окровавленным задом свалился
на руки своих друзей.

Последний удар Шико пришелся по пустоте.

Тогда Шико оглянулся: настоящий Горанфло лежал в глубоком обмороке,
если не от боли, то, во всяком случае, от страха.

Глава 51

О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО ВБЛИЗИ БАСТИЛИИ В ТО ВРЕМЯ, КАК ШИКО ПЛАТИЛ СВОИ ДОЛГИ В АББАТСТВЕ СВЯТОЙ ЖЕНЕВЬЕВЫ

Было одиннадцать часов ночи. Герцог Анжуйский в своем кабинете, куда
он удалился, почувствовав себя нехорошо на улице Сен-Жак, с нетерпением
ждал гонца от герцога де Гиза с известием об отречении короля.

Он шагал взад и вперед, от окна кабинета к двери, а от двери - к
окнам передней, и все поглядывал на часы в футляре из позолоченного
дерева, которые зловеще отсчитывали секунду за секундой.

Вдруг он услышал, как во дворе лошадь бьет копытом о землю. Герцог
решил, что это, вероятно, прибыл желанный гонец, и подбежал к окну. Но
конь - его держал под уздцы слуга - еще только ждал своего хозяина.

Хозяин вышел из дворца принца; это был Бюсси. Выполняя свои
обязанности капитана гвардии, он, прежде чем отправиться на свидание,
приехал сообщить ночной пароль.

Увидев этого красивого, храброго человека, которого он ни в чем не
мог упрекнуть, - герцог почувствовал на мгновение угрызения совести, но
тут Бюсси подошел к слуге, державшему в руке факел, свет упал на его
лицо, и Франсуа прочел на нем столько радости, надежды и счастья, что
ревность его вспыхнула с новой силой.

Тем временем Бюсси, не подозревая, что герцог наблюдает за ним и
следит за изменениями его лица, Бюсси, уже уладивший все с паролем,
отбросил плащ за плечи, вскочил в седло и, пришпорив коня, с большим
шумом проскакал под гулким сводом ворот.

Незадолго до того герцог, обеспокоенный отсутствием гонца, подумывал,
не послать ли за Бюсси; он не сомневался, что, прежде чем отправиться к
Бастилии, Бюсси завернет в свой дворец. Но теперь Франсуа мысленно
нарисовал себе, как Бюсси и Диана смеются над его отвергнутой любовью,
ставя его, принца, на одну доску с презираемым мужем, и злобные чувства
снова взяли в нем верх над добрыми.

Отправляясь на свидание, Бюсси улыбался от счастья. Эта улыбка была
для принца оскорблением, и он позволил Бюсси уехать. Если бы у молодого
человека был нахмуренный лоб и печаль в глазах, возможно, Франсуа и
остановил бы его.

Между тем Бюсси, выехав за ворота Анжуйского дворца, тут же
попридержал коня, чтобы не производить слишком большого шума. Прискакав,
как и предвидел принц, в свой дворец, он оставил коня на попечение
конюха, почтительно внимавшего лекции по ветеринарному искусству,
которую читал ему Реми.

- А! - сказал Бюсси, признав молодого лекаря. - Это ты, Реми?

- Да, монсеньер, собственной персоной.

- Еще не спишь?

- Собираюсь лечь через десять минут. Я шел к себе, вернее, к вам. По
правде говоря, с тех пор как я расстался со своим раненым, мне кажется,
что в сутках сорок восемь часов.

- Может быть, ты скучаешь? - спросил Бюсси.

- Боюсь, что да!

- А любовь?