Чтение 177–й страницы книги ~Имаджика~

- Она жива.

- Так, значит, она не принадлежит человеческому роду. - Он коротко
улыбнулся. - Чем вообще занимался этот Роксборо? Вызывал ветрениц?

- Кто такие ветреницы?

- Эфирные духи, которых используют как шлюх.

- Не думаю, что это относится к Целестине. - Она забросила наживку имени,
но он не клюнул. - Она обычная земная женщина. Или, по крайней мере, была
ею.

- А кем она стала сейчас?

Юдит пожала плечами. - Чем-то совсем другим... Я даже не могу сказать,
чем. Но она обладает силой. Она чуть не убила Дауда.

- Почему?

- Я думаю, тебе лучше услышать это от нее.

- А зачем мне ее слушать? - спросил он непринужденно.

- Она просила, чтобы ты пришел. Она сказала, что знает тебя.

- Вот как? А она сказала, откуда?

- Нет. Но она попросила, чтобы я передала тебе два слова - Низи Нирвана.

В ответ Миляга хихикнул.

- Эти слова для тебя что-то значат? - спросила Юдит.

- Да, разумеется. Это детская сказка. Разве ты ее не знаешь?

- Нет.

И в тот же миг она поняла, почему, но высказал причину вслух Миляга.

- Ну конечно, не знаешь, - сказал он. - Ведь ты никогда не была ребенком.

Она внимательно посмотрела на его лицо, желая увериться в том, что он не
нарочно допустил эту жестокость, но в то же время усомнившись, что эта
неделикатность, которую она уже раз ощутила в нем, а теперь почувствовала
снова, была неким новообретенным простодушием.

- Так ты поедешь к ней?

- Зачем? Я ведь не знаю ее.

- Но она тебя знает.

- Что это значит? - спросил он. - Ты пытаешься подсунуть под меня другую
женщину?

Он шагнул к ней, и хотя она изо всех сил постаралась скрыть, как
неприятно ей сейчас его прикосновение, ей это не удалось.

- Юдит, - сказал он. - Клянусь, что не знаю я никакой Целестины. Когда я
ухожу из дома, я думаю только о тебе...

- Я не хочу сейчас это обсуждать.

- В чем ты меня подозреваешь? - спросил он. - Клянусь, я ничего дурного
не сделал. - Он приложил к груди обе руки. - Ты делаешь мне больно, Юдит. Не
знаю, намеренно ли это, но ты делаешь мне больно.

- По-видимому, для тебя это новое ощущение?

- Так вот к чему все сводится? Воспитание чувств? Если я угадал, то
умоляю тебя: не надо мучить меня сейчас. У нас слишком много врагов, чтобы
мы дрались еще и друг с другом.

- Я не дерусь. Я не хочу драться.

- Хорошо, - сказал он, раскрывая свои объятия. - Так иди сюда.

Она не двинулась с места.

- Юдит.

- Я хочу, чтобы ты отправился к Целестине. Я обещала ей, что найду тебя,
и если ты не поедешь, ты сделаешь меня лгуньей.

- Хорошо, - сказал он, - я поеду. Но я собираюсь вернуться, любовь моя,
можешь быть уверена. Кто бы она ни была, как бы она ни выглядела, я хочу
только тебя. - Он выдержал паузу. - И сейчас - больше чем когда бы то ни
было.

Она знала, что ему хочется, чтобы она спросила, почему, и в течение целых
десяти секунд хранила молчание, лишь бы не доставлять ему этого
удовольствия. Но лицо его приняло такое многозначительное выражение, что
любопытство пересилило.

- Почему именно сейчас? - спросила она.

- Да я вообще-то еще не собирался тебе говорить...

- Говорить мне о чем?

- У нас будет ребенок, Юдит.

Она уставилась на него в ожидании каких-то пояснений - о том, что он
нашел сироту на улице, или собирается привезти ребеночка из Доминионов. Но
он имел в виду совсем не это, и ее убыстрившееся сердце прекрасно об этом
знало. Он имел в виду ребенка, который был зачат во время их соития.

- Это будет мой первенец, - сказал он. - Ведь и твой тоже?

Она хотела было обозвать его лжецом. Как он может знать, когда она еще не
знает? Но он был абсолютно уверен в своих словах.

- Он будет пророком, - сказал он, - вот увидишь.

Она поняла, что уже увидела. Именно в эту крошечную жизнь она и проникла,
когда яйцо погрузило ее сознание в глубины ее собственного тела. Вместе с
просыпающимся духом зародыша она видела окруженный джунглями город, живые
воды, раненого Милягу, пришедшего взять яйцо из крошечных пальцев. Не было
ли это его первым пророчеством?

- Мы занимались любовью так, как в этом Доминионе не умеет никто, -
сказал Миляга. - От этого и был зачат ребенок.

- Ты знал, что это случится?

- Надеялся.

- А со мной, стало быть, ты не счел нужным посоветоваться? Я для тебя -
только матка, да?

- Как ты можешь такое говорить?

- Ходячая матка?

- Ты превращаешь все в какую-то нелепость.

- Так это и есть нелепость!

- Что за чепуху ты несешь? Неужели ты не понимаешь, что от нас может
исходить только совершенство? - Он говорил едва ли не с религиозным пылом. -
Я меняюсь, радость моя. Я открываю для себя, что значит любить и лелеять, и
строить планы на будущее. Ты видишь, как ты меняешь мою жизнь?

- От великого любовника к великому отцу? Что ни день, то новый Миляга?

Он посмотрел на нее так, словно готов был ответить, но в последнюю
секунду прикусил язык.

- Мы знаем, что мы значим друг для друга, - сказал он. - Так докажи мне
это! Юдит, прошу тебя... Его объятия по-прежнему ожидали ее, но она не
собиралась падать ему на грудь. - Когда я вернулся, я сказал тебе, что буду
совершать ошибки, и попросил тебя прощать мне их. Сейчас я снова тебя об
этом прошу.

Она посмотрела в пол и медленно покачала головой.

- Уходи, - сказала она.

- Я встречусь с этой женщиной, если ты так хочешь этого, но прежде чем я
уйду, я хочу, чтобы ты кое в чем мне поклялась. Я хочу, чтобы ты поклялась,
что ты не попытаешься причинить вред тому, что внутри тебя.

- Ступай к черту.

- Я не ради себя прошу. И даже не ради ребенка. Я прошу об этом ради тебя
самой. Если ты попытаешься сделать с собой что-нибудь из-за меня, то жизнь
моя потеряет всякий смысл.

- Если ты думаешь, что я собираюсь вскрыть себе вены, то могу тебя
успокоить.

- Да нет, я не об этом.

- О чем же.

- Если ты попытаешься сделать аборт, ребенок не смирится с этим. В нем
живет наша цель, наша сила. Он будет драться за свою жизнь, а в процессе
может отнять твою. Ты понимаешь, о чем я? - Она поежилась. - Отвечай.

- Ничего приятного я тебе сказать не могу. Отправляйся к Целестине и
поговори с ней.

- А почему бы тебе не поехать со мной.

- Я сказала. Ступай. Прочь.

Она подняла взгляд. Солнечный луч осветил стену у него за спиной и
резвился на ней в свое удовольствие. Но он оставался в тени. Несмотря на все
его высокие цели, его сомнительная натура нисколько не изменилась: он
по-прежнему был лгуном и мошенником.

- Я вернусь, - сказал он. - Я хочу вернуться.

Она не ответила.

- Если ты будешь в комнате, я буду знать, чего ты от меня ждешь.

С этими словами он открыл дверь и вышел. Только услышав, как хлопнула за
ним дверь подъезда, она стряхнула с себя оцепенение и вспомнила, что он унес
с собой ее яйцо. Но, по-видимому, как и все зеркальные любовники, он любил
симметрию, и ему было приятно держать эту частицу ее в своем кармане, зная,
что частица его скрывается у нее в еще более укромном месте.

Глава 50

1

Хотя Миляга познакомился с племенем Южного Берега всего лишь несколько
часов назад, расставаться с ними было не так-то легко. В то короткое время,
что он провел вместе с ними, он ощутил уверенность и покой, которых ему не
приходилось чувствовать за многие годы общения с другими людьми. Что же
касается их самих, то они привыкли к потерям - ими была полна едва ли не
каждая история жизни из тех, что ему довелось услышать за эти часы, - так
что не было ни театральных спектаклей, ни обвинений - только тяжелое
молчание. Только Понедельник, чьи злоключения впервые вывели незнакомца из
его апатии, предпринял попытку удержать его, хотя бы ненадолго.

- Не так уж и много стен нам осталось, - сказал он. - Мы сможем их все
расписать. За несколько дней. Максимум, за неделю.

- Хотел бы я, чтобы у меня было столько времени, - сказал ему Миляга. -
Но я не могу отложить дело, ради которого я вернулся.

Понедельник, разумеется, спал, пока Миляга разговаривал с Тэйлором
(проснувшись, он немало удивился тому почету, которым его окружили), но
остальные, в особенности Бенедикт, пополнили свой словарный запас чудес.