научились. Узнали еду, даже сладку, лопотешку нову поносили, лисапед в
семье, радива на стене говорит, патехвон на угловике играет, енвентарь для
жисти необходимай накопился, могил наших с десяток в болотной тундре
потонуло -- словом перемолвиться, выпить есть с кем. Благодарить бы за это
власти-то... -- Дядя Митрофан вздохнул, поискал глазами батожок с
эаеложенной поперечиной, оперся на него руками и, снова глядя вдаль на
Енисей, с коротким вздохом молвил: -- Да чЕ-то не хочетца.
обживались капитально, везде умели добыть свой хлеб и копейку. За Качей на
улице Лассаля одно время свалка была выдающаяся даже среди знаменитых
красноярских свалок. Приезжаю однажды с Урала в гости -- свалки нету. Дома
стоят на ее месте, подсолнухи цветуг, дети бегают.
непосредственностью сообщила тетка Таля, закачинский "прокурор". --
Приехали, навалились, разгребли городское дерьмо, обиходили землю -- на те,
советская власть, ишшо один подарок трудового народа: вы нас морить, мы вас
кормить...
с деньжонками и добром к родным берегам, кто и с одной святой надеждой.
Какая-то свояченица под названием Капитолина Васильевна прибыла из Игарки на
берега Качи и Христом Богом молит "пристроить ее на Вассаля", поближе к
родным людям", узелок развязывает, в узелке чуть больше тыщи старыми
мятыми-перемятыми деньгами, зато большие мечты простерлись вдаль дожить
жизнь в своем углу и быть на погост унесенной из него же.
плошшадей нам не припасено, вон даже свалка освоена вашим братом.
своим всегда утраивали силу и энергию тети Талину. Посоображала-посоображала
она и перво-наперво купила на рынке у базарных джигитов дешевого вина. Аж
бочку! Дядя Коля привез с пивзавода несколько ящиков пива. Неблагоустроенные
закачинские шаромыжники, вчерашние зэки, люди без паспорта и определенных
занятий -- все эти Мишки, Гришки, Цигари, Ухваты, Малюски и просто захожие
мужичонки, -- копали резво, пили резвей того, где-то узрели плохо лежащие
материалы, привезли плахи, гвозди, кирпичи, цемент, да еще старых шпал
вперемежку с новыми сбондили трудяги целую машину, проникшись сочувствием к
одинокой женщине. Воссочувствовали они ей оттого, что сами были когда-то
крестьянами, да потеряли семьи, жизненную основу и надеялись: когда в
новопостроенной избенке и ткнутся на ночь в непогоду. Большая мастерица
выпить и поплакать, тетя Таля, поддерживая трудовой энтузиазм, выкатила из
погреба еще один бочонок кислухи, и мигом была собрана, скулемана в глиняной
норке халупа с банной крышей. Окно халупы, что было с рамою, радостно
пялилось за Качу, на бурно кипящую жизнь краевого центра, борющегося за
прогресс и высокую культуру. Одностекольное окошко, вмазанное прямо в глину,
настороженным оком моргало вдоль улицы Лассаля, будто ждало чего-то из-за
устья Качи, из забедованных северных далей.
строение! Все в стране Советов всегда делается по закону по строгому, а тут
прямое нарушение. Генеральный план градоустройства пренебрежен --
р-разСтроение не вписывается в общую атмосферу краевого центра и в
конфигурацию улицы Лассаля -- дв-ва! Строение не может быть охвачено
благоустройством ввиду отсутствия к нему подъезда -- тр-ри! Строение не
обладает противопожарными средствами защиты -- ч-четы-ре! Строение не
застраховано, не согласовано, в горсхему не внесено, в реестры не записано,
в бэ-тэ-тэи не зарегистрировано...
нынче именуется энкавэдэ. Но битых баб во главе с закачинским "прокурором"
-- теткой Талей голой рукой не возьмешь, все они видели, всех победили
вплоть до собственных мужей. В наступ бабы пошли, представительную комиссию
отбросили за Качу, в руины старого базара.
снести под корень не только строение бабы Капитолины, но и все это осиное
гнездо, под шумок свитое, властями пропущенное оттого, что они, власти, не
переводя дыхания боролись за справедливость на земле. Закачинские бабы все
это не раз уже слышали, бабу Капитолину успокоили: покуль, мол,
постановление о сносе вынесут, покуль бульдозер вырешат, покуль трезвого
бульдозериста сыщут, хозяйка и век свой в избушке изживет.
загрохотало, мотор зарычал: от устья Качи, со стороны улицы Игарской -- надо
же и улицу-то с таким родным и проклятым названием для наступления избрать!
-- двигался бульдозер. Медленно, неустрашимо, как и полагается
большевистской силе наступать, пер бульдозер и в прах крошил гусеницами
мерзлые глыбы, сминая рыжий кювет, выворачивая каменья из земли. Дребезжали
стекла в избах отсталого деревенского отброса, избежавшего в тридцатых годах
справедливого возмездия грозной карающей руки, свившего паразитическое
гнездо вопреки недреманому надзору властей. Недорезанный этот, недобитый,
недотравленный, недовоспи- танный, ушлый, увертливый людской хлам попер уже
барахлишко в ямы и погреба, гнал скот в гору. Началась спешная эвакуация
жен, детей и стариков за Качу к своякам, к знакомым горожанам. Лишь тетя
Таля, хозяйка незаконного строения баба Капитолина да еще несколько
недораскулачен- ных кулачек стояли скрестя руки среди дороги, преградив путь
наступающей могучей машине. У "прокурора", как и положено прокурору,
блуждала на лице надменная улыбка.
церковные стены рушил, в заповедных столбах гранит греб, братские могилы с
костями и ошметками недогнивших расстрелянных людей загребал, клумбы с
цветами сметал, подводы и автомашины с добром и ребятишками в кюветы
сваливал, когда готовилось ложе Красноярского рукотворного моря, он...
сперва сбавил газ, потом выключил скорость, но все равно рычал мотором, из
кабины понужая народ гигантским матом. Бабы не отступали, мужики, покуривая,
из подворотен лыбились. Изнемогший в словесной борьбе бульдозерист спустился
на землю и, поигрывая ломиком, пошел на баб. Начиналась дискуссия, однако
еще не было такой дискуссии, чтоб закачинские труженицы не одержали в ней
верха. Как и все бурные российские дискуссии, эта закончилась тем, что
бульдозерист напился, плакал и говорил, что ему тоже народ жалко, что ни в
чем он не виноват, и все этот гад Нечипоренко, прораб, взял вот его, всякого
горя навидавшегося, и послал на такое антиобщественное дело, и он этому
Нечипоренке непременно когда-нибудь набьет морду... Поздним уж вечером дядя
Коля на телеге доставил бесчувственное тело труженика советской индустрии
домой, в поселок энергостроителей.
нем в войну, изображая, что находятся на полях сражения в непобедимом
красном танке.
дискуссии более не вступает. Разогрел костром машину, завел ее и решительно
двинулся вперед, на избушку бабы Капитолины. Но только из-за поворота вышел
-- и отворился у бульдозериста рот, промаргиваться он начал, черным кулаком
глаз тереть, от напряжения и страха даже вспотел, несмотря на холодную
ветреную погоду.
Подле сволочного, антизаконного, скандального строения, скрестив руки на
груди, стояли все те же бабы, все так же неуязвимо и победоносно улыбаясь.
Бульдозерист еще яростней нажал на газ, еще грозней взревела машина, еще
крепче зазвучало рабочее слово:
красным знаменем, обагренным кровью рабочих и крестьян. А мы тя тут же
сдадим куда надо, и поплывешь ты в те места, откуль Капитолина прибыла, на
десять лет даже без права переписки, по статье пиисят восьмая...
насчет этих статей шибко просвещенный. Бульдозерист воздел руки в небо,
поматерился-поматерился, плюнул на мерзлую землю в сторону митинга и, люто
гремя железом, уехал.
появлялось, бульдозеры тоже не приходили. Вокруг избенки, рядом со строением
Капитолины Васильевны, превращенной со временем в стайку для свиней и кур,
образовался выводок строений, по-за домом выбит был в рыжей горе даже
огородишко. Ныне все почти строения на исторической улице снесены, все
застроено солидными законными помещениями, выводок бабы Капитолины пугливо
вжался в гору, живет себе, вечерами телевизорной голубой полоской беспечно в
щели ставен светится.
видно, никуда не внесли, в бэтэи не зарегистрировали это поселение, но,
может, и по причине, самих нас удивляющей -- пашен неистребимости, -- живо
еще оно, да и мы вместе с ним живы.
организаторы и разорители никуда не делись. Лишь отъехала Татьяна-активистка
в город, работала на нефтебазе неподалеку от железнодорожного моста, там и
век спой кончила. Дети ее разбрелись по земле, многих уже и на свете нет.
Посланцы партии на выручку колхоза имени товарища Щетинкина тоже слиняли
куда-то, а наши деревенские деятели, посуетившиеся на руководящих постах
уполномочен- ными, десятниками, бригадирами, милиционерами, заготовите-
лями, завхозами, кладовщиками, затем сторожами в магазине, истопниками в
школе иль на сплавном пикетном посту наблюдателями, постепенно старели,
опускались и уходили в мир иной, оставив круги в грязной луже, которую сами
и налили всевозможной нечистью.
избушку из леса-жердника на месте вражеского мазовского гнезда, он спьяну
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Русанов Владислав
Никитин Юрий
Белов Вольф
Фазиль Искандер