схватке. Тогда я решила убедить его, что вполне разделяю его взгляды, и
нашпиговала ему плечо свинцом. "Ну что, дружище, кто слабей?" Если бы ты
его видел! Он обалдел! Он разинул рот... Но зато потом что было!..
приподнялся и сказал приглушенным, но страстным голосом:
умираю... Оставь меня в покое!
рытые глаза; Марк замигал и услышал, как Рюш полощется в тазу, за шир-
мой. Чтобы пробраться туда, ей пришлось перешагнуть через него. Она все
еще смеялась по этому поводу, выжимая губку на свои длинные бедра, по
которым стекала вода.
бам мокрую губку, посылая ему из-за ширмы воздушный поцелуй.
кое хорошее пробуждение, какое блаженство! Он весь был еще во власти
оцепенения... Но нет! Стыдно! Он выпрямился, как тростник...
щается...
в него из глубины комнаты все, что попало ей под руку: подушки, полотен-
ца, его брюки, которые высохли за ночь; он лежал, погребенный под грудой
вещей.
вернула ему воздух и свет.
колькими ломтиками ветчины. Они завтракали вдвоем и разговаривали. На
молодое лицо, которое ночью терлось о ее ноги, Рюш смотрела своими гла-
зами китаянки, в которых снова залегла отчужденность... Дурачок! Они об-
менялись улыбкой, понятной только им. Не говоря этого вслух, оба, каждый
про себя, пришли к одному и тому же: "Подобную ночь повторять нельзя..."
что нечего привередничать.
но считаешь, что делаешь ей честь. Ты не брезгаешь.
пояса.
гадалась?
новый капитал!
дущий миллион! А пока, в ожидании чего-нибудь лучшего, пошел бы ты в
студенческую столовую подавальщиком?
же день приступил к работе, ободряемый взглядом и советами Рюш. Этого
мало: когда волна посетителей схлынула, она усадила Марка за стол и сама
подала ему обед. После этого все стало просто. Рюш дала ему взаймы, и он
смог снять себе комнату в маленькой гостинице там же, в Латинском квар-
тале.
чего подобного. В первое время Марк еще заходил к ней по вечерам раза
два или три, но ее не было дома. А быть может, она была дома и сидела,
скрючившись, в своем углу, с сигаретой в зубах, обхватив ноги руками?
Эта странная девушка жила своей жизнью, закрытой для посторонних, и при-
лив симпатии, который в ту ночь сблизил ее с Марком, не воздал ему при-
вилегии. Скорее наоборот, инстинкт подсказывал Рюш:
она была, ее независимость, нечего сказать! И что она с ней делала, с
этой независимостью? Смеясь над собой, она щипала себе пальцы на ногах:
"Дура!.. Ну и пусть! Я дура и дурой хочу быть! Мои пальцы на ногах при-
надлежат мне. И моя кожа - моя! И все мое - мое! Я вся, сверху донизу,
принадлежу себе, и только себе! И никому больше! Ничего, подожди немно-
го, моя милая! Хорошо смеется тот... ого! Мы еще посмеемся! Давай дер-
жать пари!.."
выиграешь! В особенности если сплутовать... А стесняться нечего!
регись и ты!.." Но с него было довольно его собственных тайн, он не мог
интересоваться тайнами Рюш. Да и потом его мужские предрассудки внушали
ему, что девичьи тайны стоят не больше, чем кошачий помет. Правда, он
любил кошек. Но кошка есть кошка. А мужчина - это человек.
тельно выплыл. Тогда она перестала им интересоваться. Лишь однажды она
неожиданно пришла к нему. Было около полуночи. Марк выразил удивление,
что она бегает по крышам так поздно. Действительно, в ее глазах сверкали
какие-то кошачьи огоньки. Она была весела, держала себя непринужденно, и
все же было в ее взгляде что-то чужое, неуловимое, похожее на глаза ноч-
ных птиц, бесшумно летающих по лесу. Невозможно угадать, где они будут
спустя мгновение... Около часа ночи сова улетела, и он не пытался ее
удержать. Они встретились снова только через несколько месяцев.
птиц вернулась к нему другая птица: Аннета, упорхнувшая с дунайских бо-
лот.
время из головы все заботы - это было облегчение... На время... Но оно
оказалось непродолжительным. Аннета не привыкла ничего не делать. Они
путешествовали в роскошных условиях (опальные вагоны, первоклассные оте-
ли, автомобили и пр.) по Северной Италии и Венецианской области. Но са-
мым отчетливым впечатлением, оставшимся у Аннеты от этих прекрасных
мест, знакомых ей и любимых с детства, было впечатление холода и скуки.
Сначала это удивляло ее. Затем она поняла: роскошь изолировала ее, лиши-
ла контакта с землей. Аннета вновь обретала его лишь в те редкие минуты,
когда ей удавалось вырваться и пробежаться пешком по узким уличкам или
по полям. Дрожь пробирала ее иной раз, когда ее нога утопала в мягких
отельных коврах, однообразных, похожих один на другой, старательно прик-
рывавших паркет и камень полов. Ей так хотелось походить босиком по го-
лой земле! Но ее ни на минуту не оставляли в покое. Болтовня трех попу-
гаев, не умолкавших ни днем, ни ночью, доводила ее до отупения.
ного птичника, как в Париже, в Зоологическом саду: огромная семья,
родственники, знакомые - целое племя собралось после разлуки. На много
дней и много ночей хватило бы им восклицаний, излияний, объятий и поце-