Чтение 179–й страницы книги ~Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим~

говорите.

Она оправила платье и взглянула на дверь, продолжая сидеть все так же
прямо.

- Простите, мистер и миссис Микобер, - сказала она, когда те появились,
- что мы так долго вас задержали. Мы говорили о вашей эмиграции. И вот что
мы вам предлагаем.

Она изложила им наши предложения к вящей радости всего семейства - дети
также были налицо, - и немедленно в мистере Микобере с такой силой
пробудилась его привычка к аккуратности на начальной стадии всех его
денежных обязательств, что он с ликующим видом тотчас побежал за гербовой
бумагой для своих расписок. Но его радости суждено было тотчас же
испариться, ибо минут через пять он появился в сопровождении агента шерифа
и, заливаясь слезами, объявил, что все кончено. Мы были вполне подготовлены
к этому событию, последовавшему в результате мер, принятых Урией Хипом, и
уплатили требуемую сумму. А спустя еще минут пять мистер Микобер, сидя у
стола, строчил по гербовой бумаге с таким восторгом, который появлялся на
его сияющей физиономии только в подобных случаях либо во время приготовления
пунша. Забавно было видеть, как он водит пером по гербовой бумаге, смакуя,
точно художник, каждое прикосновение пера к бумаге, как поглядывает на нее
сбоку, как заносит в записную книжку весьма для него важные даты и суммы и с
каким задумчивым видом созерцает эти документы, глубоко уверенный в их
огромной ценности.

- А теперь, сэр, позвольте мне вам дать совет, - сказала бабушка, молча
наблюдавшая за ним. - Вам лучше навсегда бросить это занятие.

- Я бы хотел, сударыня, начертать этот торжественный обет на чистой
странице будущего. Миссис Микобер да будет свидетельницей. Я верю, -
продолжал торжественно мистер Микобер, - мой сын Уилкинс навсегда запомнит,
что лучше ему сунуть кулак в огонь, чем прикоснуться к змеям, отравившим
жизнь его несчастного родителя!

Во мгновение ока превратившись в воплощение отчаяния, глубоко
потрясенный мистер Микобер поглядел на этих "змей" с мрачным отвращением (по
правде сказать, недавнее восхищение ими еще не совсем погасло), сложил их
пополам и сунул в карман.

На этом закончились события того вечера. Мы устали, нам было нелегко
после всех душевных волнений, и мы решили вернуться в Лондон на следующий
день. Было решено также, что Микоберы последуют за нами, как только продадут
свои вещи старьевщику, что дела мистера Уикфилда как можно скорее будут
приведены в порядок под руководством Трэдлса и что Агнес, покончив с этим,
тоже приедет в Лондон. Эту ночь мы провели в старом, милом доме. Теперь,
когда Урии Хина не было, казалось, он выздоровел после болезни. И я лежал в
своей прежней комнате, словно путник, вернувшийся домой после
кораблекрушения.

На следующий день мы возвратились домой - не ко мне, а к бабушке. И
когда мы сидели с нею перед сном вдвоем, как в старину, она сказала:

- Трот, ты хочешь знать, что меня заботило в последнее время?

- Ну, конечно. Вы печальны, и вас гнетет какая-то тревога, причины
которой я не знаю, и теперь это меня беспокоит больше чем когда-либо прежде.

- У тебя самого, мой мальчик, было достаточно горя, чтобы еще отягощать
его моими маленькими невзгодами, - сказала она взволнованно. - Только потому
я и скрывала их от тебя.

- Я это хорошо знаю. Но теперь расскажите мне все.

- Ты не хотел бы совершить со мной небольшую прогулку завтра утром? -
спросила бабушка.

- Разумеется, хотел бы.

- Завтра в девять часов я тебе все расскажу, дорогой, - сказала она.

В девять часов утра мы уселись в маленькую карету и двинулись по
направлению к Лондону. Мы долго колесили по улицам, пока не подъехали к
большой больнице. Перед самым зданием стояли простые похоронные дроги.
Возница узнал бабушку и, повинуясь знаку ее руки - бабушка помахала ему в
окошко, - медленно двинулся. Мы последовали за ним.

- Теперь ты понял, Трот? - сказала бабушка. - Его уже нет.

- Он умер в больнице?

- Да.

Она сидела неподвижно рядом со мной; но я снова увидел на лице ее
слезинки.

- Он уже был там однажды, - сказала бабушка. - Болел он долго - много
лет это был совершенно разбитый человек. Когда во время последней болезни он
понял, что его ожидает, он попросил послать за мной. Он был жалок. Очень
жалок.

- Я знаю, бабушка, вы пошли, - сказал я.

- Да, я пошла. Я пробыла у него долго.

- Он умер вечером накануне нашей поездки в Кентербери.? - спросил я.

Бабушка кивнула головой.

- Теперь ему никто не страшен. Это была пустая угроза, - сказала она.

Мы выехали за город; направлялись мы к кладбищу в Хорнси.

- Лучше ему лежать здесь, чем в городе. Он здесь родился, - сказала
бабушка.

Мы вышли из кареты и пошли вслед за простым гробом в уголок кладбища,
который мне хорошо запомнился; там прочитана была погребальная молитва, и
тело было предано земле.

- Ровно тридцать шесть лет назад, в этот самый день, я вышла замуж.
Господи, прости и помилуй нас! - сказала бабушка, когда мы шли назад к
карете.

Молча мы заняли свои места, и она долго молчала, сидя рядом со мной и
держа меня за руку. Но вдруг залилась слезами и воскликнула:

- Как он был красив, Трот, когда я выходила за него замуж, и как он
изменился!

Но это продолжалось недолго. Слезы принесли ей облегчение, она скоро
успокоилась, даже лицо ее прояснилось. Если бы не то, что нервы немного
разошлись, сказала она, никогда она бы этого себе не позволила. Господи,
прости и помилуй нас!

Мы вернулись в Хайгет, в ее домик, где нашли следующее письмецо мистера
Микобера, прибывшее с утренней почтой:

"Кентербери, пятница.

Дорогая сударыня, а также и вы, Копперфилд!

Прекрасная страна обетованная, показавшаяся на горизонте, снова
заволоклась непроницаемым туманом и исчезла навсегда из глаз несчастного,
потерпевшего крушение существа, чья Судьба решена!

Другой приказ об аресте выдан (его величества верховным судом
Королевской Скамьи в Вестминстере) по другому делу Хипа v. {V. - versus
(лат.) - против.} Микобера, и ответчик по этому делу стал жертвой шерифа,
обладающего законной юрисдикцией в этом судебном округе.

И день настал, и час настал.

И бой идет.

Совсем близки Эдварда гордого полки и цепи рабства!*

Обреченный их влачить, я скоро закончу свое жизненное поприще (ибо
душевные мучения выносимы до известного предела, а этого предела я достиг).
Да благословит вас бог! Быть может, в будущем какой-нибудь путник из
любопытства и искреннего - хочу надеяться - сочувствия посетит место
заключения, отведенное для должников сего города, и задумается, увидев на
стене нацарапанные ржавым гвоздем загадочные инициалы У. М.

P. S. Я распечатал это письмо, чтобы сообщить, что наш общий друг
мистер Томас Трэдлс (он еще не покинул нас и пребывает в добром здравии)
уплатил сполна всю сумму долга и издержки от имени великодушной мисс
Тротвуд, и я вместе со своим семейством нахожусь на вершине земного
блаженства".

ГЛАВА LV

Буря

Я подхожу к событию в моей жизни, столь неизгладимому, столь страшному,
столь неразрывно связанному со всеми предшествующими событиями, что с первых
страниц моего повествования, по мере приближения к нему, оно вырастает на
моих глазах, становится все больше и больше, словно огромная башня на
равнине, и бросает свою тень даже на дни моего детства.

Долгие годы после того, как оно произошло, я не переставал думать о
нем. Впечатление было так сильно, что я вздрагивал по ночам, будто в мою
тихую комнату врывались раскаты неистовой бури. До сей поры, хотя и с
перерывами, я думаю о нем. Достаточно мне услышать вой штормового ветра или
упоминание о морском береге - и оно всплывает в моем сознании. Я расскажу о
нем во всех подробностях, ибо отчетливо вижу его. Мне ничего не нужно
вспоминать - оно и теперь повторяется перед моими глазами.

Быстро приближалось время отплытия корабля с эмигрантами, и моя старая
няня (когда мы встретились, она была вне себя от горя, меня постигшего)
приехала в Лондон. Я постоянно бывал с ней, с ее братом и с Микоберами (они
часто проводили время вместе), но Эмили я ни разу не видел.

Однажды вечером, когда отъезд был совсем близок, я остался с Пегготи и
ее братом. Говорили мы о Хэме. Она рассказывала, как нежно он с ней
расстался и с каким мужественным самообладанием себя держал. В особенности в
последнее время, когда, по ее словам, он перенес тяжелое испытание. Это была
тема, на которую добрая женщина никогда не уставала говорить; она проводила
с ним много времени, и ее рассказы о различных эпизодах их жизни мы слушали
с таким же увлечением, с каким она говорила.