нет, мистер Кленнэм, не говорите так! Насчет чего-либо другого я бы мог
заблуждаться - я хорошо знаю свои недостатки и не претендую на особую
проницательность. Но мне заблуждаться насчет того, что ожгло мое сердце
более острой болью, чем если бы в него вонзилась целая туча дикарских стрел!
Мне заблуждаться насчет того, что едва не свело меня в могилу - чему я был
бы только рад, если бы от этого не пострадала табачная торговля и чувства
моих родителей! Мне заблуждаться насчет того, что даже сейчас вынуждает меня
достать платок из кармана, ибо я вот-вот расплачусь, как девушка, - не знаю,
впрочем, почему сравнение с девушкой должно быть обидно, ведь всякий
нормальный мужчина любит девушек. Не говорите же так, мистер Кленнэм, не
говорите так!
вынул свой носовой платок с той простодушной непосредственностью, с которой
только очень хороший человек умеет вытирать слезы, не пряча их, но и не
выставляя напоказ. Осушив глаза, он позволил себе невинную роскошь раз
всхлипнуть и раз высморкаться, после чего снова убрал платок в карман.
большим трудом подобрал слова для заключения разговора. Он заверил Джона
Чивери, как только тот спрятал свой платок, что высоко ценит его бескорыстие
и его неиссякаемую преданность мисс Доррит. Что же до той догадки, которой
он только что поделился с ним, с Кленнэмом (тут Юный Джон успел вставить:
"Не догадка! Уверенность!") - то об этом можно будет еще поговорить, но в
другой раз. Он устал, и у него тяжело на душе; с позволения Джона, он хотел
бы вернуться к себе и больше уже не выходить сегодня. Джон кивнул, и под
сенью тюремной стены Артур Кленнэм пробрался в свое новое обиталище.
старухи, дожидавшейся, сидя на лестнице у дверей, чтобы приготовить ему
постель на ночь - по распоряжению мистера Чивери, "не старика, а
молоденького", как она объяснила, исполняя эту нехитрую обязанность, - он
опустился в облезлое кресло и обеими руками стиснул голову, точно от боли.
Крошка Доррит любит его! Эта мысль повергла его в большее смятение, чем
недавний поворот судьбы - куда большее!
доверию, постоянно указывая на разницу их лет, говорил о себе чуть ли не как
о старике. Но ей он, быть может, не казался старым? Ведь он и себе таким не
казался до того вечера, когда розы уплыли по реке вдаль.
Читая, он как будто слышал ее милый голос; и в звуке этого голоса ему
чудились нежные нотки, которые теперь казалось возможным истолковать
по-иному.
комнате, в тот вечер, когда Панкс впервые намекнул ему на возможность
перемены в судьбе семьи, и когда сказано было немало слов, которые ему
суждено было припомнить теперь, в унижении и неволе!
казались ему его сомнения. Зато возникал другой вопрос, требовавший ответа,
уже не о ней, а о нем самом. В том, как он противился мысли, что она любит
кого-то, в желании это проверить, в смутном представлении о благородстве,
какое он выкажет, помогая ее любви - не было ли во всем этом отзвуков
чувства, подавленного прежде, чем оно успело окрепнуть? Не говорил ли он
себе, что не должен думать о ее любви, не должен злоупотреблять ее
благодарностью, не должен забывать печальный урок, однажды уже преподанный
ему жизнью; что пора надежд миновала для него с безвозвратностью смерти и
что не ему, обремененному печалями и годами, думать о радостях любви.
ней так естественно и так знаменательно забыли. Был ли это такой же поцелуй,
как если б она была в сознании? Совсем такой же?
мистера и миссис Плорниш, нагруженных отборнейшими припасами из числа тех,
что так быстро находили сбыт и так медленно давали прибыль. Миссис Плорниш
то и дело утирала слезы. Мистер Плорниш со свойственной ему философичностью,
более глубокой, нежели вразумительной, дружелюбно бубнил, что на свете
вообще всякое бывает, сегодня ты на горке, а завтра, глядишь, под горкой, а
почему на горке, почему под горкой, об этом и гадать не стоит; так уж оно
ведется, и все тут. Слыхал он, между прочим, будто раз земля вертится - а
что она вертится, так это точно, - стало быть, всякий, даже самый достойный
джентльмен когда-то окажется на ней вниз головой, так что волосы у него
будут трепаться в так называемом пространстве. Что ж, тем лучше. Другого тут
ничего не скажешь; тем лучше. Земля-то ведь и дальше будет вертеться, так? А
стало быть, и джентльмен со временем повернется как следует, и волосы его
лягут опять один к одному, любо-дорого взглянуть - вот и выходит, что тем
лучше.
плакала. Кроме того, миссис Плорниш, не будучи склонна к философии,
изъяснялась вполне отчетливо. Потому ли, что она пребывала в большом
расстройстве, или по безошибочному чутью, свойственному ее полу, или по
женской последовательности в мыслях, или по женской непоследовательности в
мыслях, но вышло так, что в дальнейшем миссис Плорниш вполне отчетливо
навела разговор на предмет, занимавший мысли Артура.
сказала миссис Плорниш. - Просто места себе не находит. У него даже голос
пропал от огорчения. Вы ведь знаете, как чудесно он поет; а нынче вечером,
после чаю, верите ли, ни одной нотки не мог взять, сколько дети ни просили.
оглядывала комнату.
миссис Плорниш, - этого я даже и вообразить не могу. Он давно бы уже
прибежал сюда, можете не сомневаться, да его нет с утра, все хлопочет насчет
того дела, которое вы ему поручили. До того он ретиво взялся за это дело, ни
отдыха, ни срока не знает - я даже говорю ему: ваша хлопот дивила падрона, -
закончила миссис Плорниш по-итальянски.
изяществом этого тосканского оборота. Мистеру Плорнишу лингвистические
познания жены внушали гордость, которую он не пытался скрыть.
- во всяком несчастье - есть свое счастье. Я думаю, вы согласитесь со мной.
Помня, где мы с вами находимся, нетрудно догадаться, о чем я говорю.
Счастье, что мисс Доррит далеко и ничего не знает.
далеко. Будем надеяться, что дурные вести до нее не дойдут. Если бы она была
здесь и видела вас в беде, сэр, - эти слова миссис Плорниш повторила дважды,
- видела вас в беде, сэр, ее нежное сердечко этого бы не вынесло. Ничто на
свете не могло бы причинить мисс Доррит большего горя!
Плорниш было не только дружеское участие, но и еще что-то.
свои годы, - продолжала миссис Плорниш. - Нынче после обеда он мне говорит
("Счастливый Уголок" свидетель, что я ничего не прибавляю и ничего не
выдумываю): "Мэри, - говорит он мне, - как хорошо, что мисс Доррит этого
всего не видит". Так и сказал, этими самыми словами. "Хорошо, - говорит, -
Мэри, что мисс Доррит этого всего не видит". А я ему ответила: "Ваша правда,
отец". Вот, - заключила миссис Плорниш с торжественностью свидетеля, дающего
показания в суде, - вот что говорил он и что говорила я. Другого ничего ни
он, ни я не говорили.
случаем заметить, что мистер Кленнэм, верно, не прочь бы остаться один. "Ты
уж мне поверь, старушка, - сказал он с важностью, - я-то знаю, как оно
бывает". Последнее замечание он повторил несколько раз, словно в нем был
заключен какой-то глубокий нравоучительный смысл, и, наконец, достойная чета
рука об руку удалилась.
вспоминалось. Всюду она, Крошка Доррит!
миновало, и слава богу. Допустим, она любила его, и он бы об этом знал и
решился бы ответить на ее любовь - куда же привел бы ее тот путь, на который
он мог увлечь ее с собою? Назад, в эту мрачную тюрьму! Радоваться нужно, что
она избегла подобной участи; что она вышла или вскоре выходит замуж (неясные
слухи о каких-то планах ее отца на этот счет дошли до Подворья Кровоточащего
Сердца вместе с известием о замужестве старшей сестры) и что
неосуществившиеся возможности прошлого остались по эту сторону тюремных
стен.
его невеселой жизни, и этой точкой была она. Ее невинный образ господствовал
над всею перспективой. Он проехал тысячи миль, чтобы достигнуть этой точки;
с ее приближением улеглись его былые тревожные сомнения и надежды; в ней
сосредоточились все интересы его жизни, к ней тянулось все, что в этой жизни
было светлого и радостного, и за нею не оставалось ничего, кроме пустоты и
мрака.
как в тот раз, когда впервые заночевал в этих унылых стенах. А Юный Джон в
это время спал мирным сном, предварительно сочинив и начертав (мысленно) на
своей подушке следующую надгробную надпись:
Лукьяненко Сергей
Лукьяненко Сергей
Маккарти Кормак
Прозоров Александр
Якубенко Николай
Херберт Фрэнк