ей всю правду - случайно или намеренно он ударил Роберту, невольно или
умышленно дал ей погибнуть. Она читала его показания и его письма и
отметила все уязвимые места в его рассказе о случившемся. Так правда или
неправда то, что утверждал Мейсон?
непоколебимой безукоризненной честностью, которую он никогда не мог понять
до конца, но постарался заявить как можно тверже, хоть втайне и холодея,
что все сказанное им под присягой - чистая правда. Он не совершал того, в
чем его обвиняют. Не совершал! Но она, наблюдая за ним, с горечью отметила
про себя, что в глазах у него что-то мелькнуло при этом - какая-то
неуловимая тень.
сознания своей правоты, которых она ожидала, которые надеялась встретить.
Нет, нет, во всей его повадке, в словах, которые он произносил, была
какая-то едва заметная уклончивость, оттенок какой-то тревоги или
сомнения, и при мысли об этом все замирало у нее внутри.
напрасны, может быть, он и вправду замышлял это страшное дело, может быть,
он и ударил девушку там, на глухом, пустынном озере? Кто знает! Как
вынести жгучую и сокрушительную боль этой догадки! А ведь в показаниях
своих он говорил совсем другое.
страшный час своей и его жизни, чтобы она неверием своим подтвердила его
смертный приговор! О нет, ты не потребуешь этого. Нет, нет, о агнец
господень!" Она отвернулась; она раздавила пятой чешуйчатую голову ехидны
подозрения; для нее оно было не менее страшно, чем для Клайда сознание
вины. - "О Авессалом, мой Авессалом! Полно, полно, мы не допустим такой
мысли. Сам великий господь не взыщет с материнского сердца". - Ведь вот он
- он, ее сын, - стоя перед нею, заявляет, что не совершал этого злодеяния.
Она должна верить, она поверит ему безоговорочно. Должна и верит, хотя бы
бес сомнения и притаился в уголке ее жалкой души. Полно, полно, люди
должны услышать, что думает обо всем этом она, мать. Вдвоем с сыном они
найдут выход. Он должен веровать и молиться. Есть у него Библия? Читает он
ее? И Клайд, которого один из тюремных надзирателей давно уже снабдил
Библией, поспешил успокоить мать: да, есть, и он читает.
первую корреспонденцию, а потом она придет опять. Не успевает она, однако,
выйти на улицу, как ее окружают репортеры и засыпают вопросами о цели и
смысле ее приезда. Верит ли она в невиновность сына? Считает ли, что
процесс велся справедливо и беспристрастно? Почему она до сих пор не
приезжала? И миссис Грифитс с обычной своей прямотой, серьезностью и
материнской задушевностью отвечает на все вопросы, объясняет, почему
приехала теперь и почему не приезжала раньше.
спасти жизнь сына, в невиновности которого она не сомневается. Может быть,
и они попросят господа помочь ей? Может быть, помолятся за успех ее дела?
И репортеры, тронутые и взволнованные, наперебой обещают ей помолиться, а
потом описывают ее миллионам читателей такою, какой она была в ту минуту -
средних лет, некрасивая, исполненная решимости и религиозного рвения,
искренняя, серьезная и непоколебимо уверенная в невиновности своего сына.
приезд - еще новая неприятность! А Клайд в своей камере тоже читает
газеты, правда, с некоторым опозданием, и хотя он болезненно воспринимает
вульгарную огласку, которой подвергается теперь все, так или иначе
связанное с ним, сознание, что мать здесь, близко, умиротворяет его, а
немного спустя ему становится даже приятно. Ведь это же его мать, каковы
бы ни были ее слабости и промахи! И она приехала, чтобы ему помочь. Пусть
там думают, что хотят. Мать одна не оставила, не изменила, когда на него
легла тень смерти. И разве не заслуживает всяческих похвал неожиданная
находчивость, которую она проявила, связавшись с денверской газетой?
может, несмотря на горькую свою нищету, она сумеет разрешить проблему
вторичного суда и спасти ему жизнь?! Кто знает?! А ведь как преступно
равнодушен он бывал к ней подчас, как много, как глубоко он виноват перед
нею!
и ради его же блага собирается описывать для какой-то провинциальной
газеты подробности его осуждения. Ее поношенное пальто и старомодная
шляпка, ее широкое неподвижное лицо, неуклюжие, угловатые манеры уже не
вызывали у него раздражения и стыда, как еще совсем недавно. Ведь это его
мать, и она любит его, верит ему и борется за его спасение.
Почему-то они не ожидали увидеть нечто до такой степени провинциальное и
непросвещенное, хотя и столь уверенное в своей правоте. Эти тупоносые
башмаки без каблуков. Эта невероятная шляпа. Это старое коричневое пальто.
Но прошло несколько минут, и даже их заворожила серьезная простота ее
речи, и сила ее веры и материнской любви, и прямой, вопрошающий взгляд ее
чистых голубых глаз, в которых читалось непоколебимое убеждение и
готовность жертвовать всем без оглядок и оговорок.
прежде всего. Или же втайне они считают его виновным? Все эти
противоречивые показания замучили ее. Господь возложил тяжелый крест на
плечи ее и ее близких. Но да святится имя его! И оба адвоката, видя и
чувствуя ее великую тревогу, поспешили заверить ее, что не сомневаются в
невиновности Клайда. Если его казнят за преступление, которого он не
совершал, это будет страшная карикатура на правосудие.
стороне дела, так как из ее рассказа о том, каким способом она приехала в
Бриджбург, явствовало, что у нее ничего нет. Апелляция же, несомненно,
должна стоить тысячи две, если не больше. Целый час они толковали с ней,
перечисляя все статьи расхода - составление выписок, снятие копий,
необходимые командировки, а миссис Грифитс только повторяла, что не знает,
как быть. Потом вдруг, несколько неожиданно для своих собеседников, но с
трогательной и волнующей силой она воскликнула:
повелел мне обратиться в денверскую газету. И здесь я тоже положусь на
него, и он меня направит.
безбожников. Так верить! Да она одержимая! Или просто религиозная
фанатичка. Но Джефсона вдруг осеняет идея. Религиозное чувство у публики -
фактор, с которым приходится считаться, и такая исступленная вера всегда
встретит отклик. Предположим, что ликургские Грифитсы будут упорствовать -
что ж, тогда, раз уж она здесь, существуют ведь церкви и немалое
количество верующих. Так нельзя ли использовать этот темперамент и эту
силу веры для воздействия на те самые слои, которые до сих пор особенно
решительно осуждали Клайда и способствовали вынесению сурового приговора,
- вызвать в них сочувствие и добыть от них необходимые средства?
потрясенная своим явным для всех горем, попытается убедить враждебно
настроенных слушателей в том, что дело ее сына - правое дело, и попробует
добиться не только сочувствия, но и тех двух тысяч долларов, без которых
нечего и думать о подаче апелляции.
лекции, используя материалы защиты, - все те данные, которые проливают
истинный свет на дело ее сына, - а она вольна расположить и преподнести
это публике по-своему. И у нее уже загораются глаза и смуглые щеки
заливает краска: она согласна. Она попытается. Она обязана попытаться. Ибо
разве это не господня длань протянулась к ней и не божий глас прозвучал в
час беспросветного страдания?
миссис Грифитс с карандашом и блокнотом в руке заняла место рядом с ним,
готовясь делать репортерские заметки об этой нестерпимо тягостной для нее
сцены, происходящей на глазах у толпы, которая с любопытством ее
разглядывала. Его родная мать! В роли репортера! В том, как они сидят
рядом, во всей этой сцене есть что-то чрезмерно нелепое, бессердечное,
даже противоестественное. И подумать только, что ликургские Грифитсы
приходятся им ближайшей родней!
она снова побывала в тюрьме и рассказала ему о своем плане. Сейчас же
после объявления приговора - каков бы он ни был - она примется за дело.
поднимается, почти машинально, и слушает монотонный голос судьи
Оберуолцера, который излагает вкратце сущность обвинения и основные
моменты процесса - по его мнению, вполне справедливого и беспристрастного.
За этим следует обычный вопрос:
смертного приговора сейчас было бы противозаконно?
Джефсона, по чьему совету и подсказке он действует, твердым и ясным
голосом произносит:
акте. Я не убивал Роберту Олден и потому считаю, что не заслужил такого
приговора.
восторга и любви в обращенных к нему глазах матери. Вот он, ее сын,
высказался перед всеми этими людьми в роковую для него минуту. И, что бы
ни почудилось ей там, в тюрьме, сказанное здесь не может не быть правдой.
А значит, он не виновен. Не виновен. Не виновен. Да славится имя