ответственность. Однако никто не решался, и Ганс Касторп, касаясь пальцем
правой руки бокала и подперев щеку кулаком левой, сказал, что хотел бы
узнать, сколько же времени он в целом пробудет здесь, вместо трех недель,
намеченных вначале.
Ладно, поскольку ничего лучшего пока не придумали, пусть дух из
сокровищницы своих познаний почерпнет ответ хотя бы на такой вопрос. Немного
помедлив, бокал сдвинулся с места. Он ответил что-то странное, как будто не
имевшее к вопросу никакого отношения, и даже невразумительное. Он набрал
сначала слово "иди", потом "поперек" - что уж было ни с чем не сообразно, и
еще что-то относительно комнаты Ганса Касторпа, так что весь этот лаконичный
ответ сводился к тому, чтобы вопрошающий прошел свою комнату поперек.
Поперек? Поперек номера 34? Что это значит? Когда все сидели, совещаясь и
покачивая головой, вдруг в дверь словно ударили тяжелым кулаком.
Все оцепенели. Что это? Их накрыли? Не стоит ли там за дверью доктор
Кроковский, намереваясь прекратить запрещенный сеанс? Больные с виноватым
видом ожидали появления обманутого ими врача. Но тут раздался еще удар,
словно опять изо всех сил стукнули кулаком - на этот раз прямо по столу, как
будто желали показать, что и в первый раз удар был нанесен не снаружи, а в
самой комнате.
Очевидно, это недостойная шутка господина Альбина! Но он клятвенно стал
отрицать, да все и без этого были почти уверены, что никто из присутствующих
не причастен к удару. Значит, виновник Холгер? Сидевшие вокруг стола
посмотрели на Элли. Ее неподвижность и безмолвие всех поразили. Руки девушки
повисли, и она как будто держалась за край стола только кончиками пальцев.
Откинувшись на спинку стула, сидела она, склонив голову на плечо, подняв
брови, сжав губки и слегка опустив углы чуть улыбавшегося маленького рта в
этой едва заметной улыбке было что-то затаенное и вместе с тем простодушное,
а по-детски голубые, словно незрячие глаза были устремлены куда-то вверх, в
угол комнаты. Ее окликнули, но она не отозвалась, ее сознание отсутствовало.
В то же мгновение лампочка на ночном столике погасла.
Погасла? Фрау Штер, уже не в силах сдерживаться, завопила не своим
голосом, она ведь слышала, как щелкнул выключатель. Свет не сам потух, его
выключила рука, которую, мягко выражаясь, пришлось назвать "чужой". Рука
Холгера? Но до сих пор он был так кроток, корректен, так поэтичен а теперь
позволил себе озорство и злые проделки? Кто мог ручаться, что эта рука,
колотившая кулаком в дверь и по столу и погасившая свет, не схватит
кого-нибудь за горло? Одни требовали спичек, другие - карманный фонарь.
Отчаянно взвизгнула Леви и заявила, что ее дернули за челку. Фрау Штер в
страхе не постыдилась вслух молить бога:
- Господи, смилуйся хоть еще раз над нами! - Она кричала и ныла, прося
о милости взамен справедливого наказания за то, что они искушали
преисподнюю. Доктора Тин-фу наконец осенила здравая мысль включить плафон, и
через мгновение комнату залил яркий свет. Тогда присутствующие убедились,
что лампочка на ночном столике действительно погасла не случайно, но была
выключена, и что достаточно человеческой руке повторить движение,
совершенное втайне, и лампочка загорится. Что касается Ганса Касторпа, то он
сам оказался объектом одного поразившего его беззвучного явления, которое
можно было принять за особую благосклонность действовавших в этой комнате
примитивных таинственностей. На его коленях вдруг оказался некий предмет,
тот самый "сувенир", который некогда так испугал его дядю, когда тот взял
его с комода племянника: это был стеклянный диапозитив, "внутренний" портрет
Клавдии Шоша, и уж, конечно, не он, Ганс Касторп, доставил его сюда.
Он сунул его в карман, не привлекая внимание остальных. Все хлопотали
вокруг Элли Бранд, которая сидела все в той же позе с каким-то неуместно
кокетливым выражением лица и все так же смотрела перед собой невидящим
взором. Господин Альбин подул на нее и, подражая доктору Кроковскому,
взмахнул рукой снизу вверх перед ее личиком тогда она ожила и, неизвестно
почему, всплакнула. Ее погладили, утешили, поцеловали в лоб и отправили
спать. Леви заявила, что готова просидеть ночь у фрау Штер, ибо эта
некультурная особа была в полном ужасе и уверяла, что подумать не может о
том, чтобы лечь в постель. Ганс Касторп спрятал полученный предмет в боковой
карман и выразил готовность вместе с остальными мужчинами завершить этот
необычный вечер в комнате господина Альбина за бутылкой коньяка, ибо
находил, что все пережитые им сегодня происшествия, хоть и не влияют ни на
ум, ни на сердце, но оказывают определенное воздействие на нервы желудка,
даже после того как все кончилось, подобно тому как страдающий морской
болезнью, уже находясь на суше, еще долгие часы ощущает тошнотворное
покачивание.
Его любопытство было пока удовлетворено стихи Холгера в ту минуту
показались ему не такими уж плохими но, как и следовало ожидать,
внутренняя, безнадежная беспомощность и банальность всего стихотворения в
целом были настолько явны и очевидны, что он решил пока удовольствоваться
теми немногими вспышками адского пламени, которые обожгли его. Когда Ганс
Касторп рассказал Сеттембрини о пережитом и о своем намерении в сеансах
больше не участвовать, тот, разумеется, изо всех сил постарался укрепить его
в этом намерении. "Только этого не хватало! - воскликнул итальянец. - Позор!
Позор!" - и решительно заявил, что маленькая Элли - бессовестная обманщица.
Его воспитанник не сказал ни да, ни нет. Что такое реальность, заметил
он, пожав плечами, вполне точно и недвусмысленно еще не выяснено, поэтому
нельзя определить и что такое обман. Может быть, разделяющая их граница
неустойчива. Может быть, между ними есть переходы, и в природе, не ведающей
ни терминов, ни ценностей, существуют различные степени реальности, и они не
поддаются такому определению, в котором моральный момент должен играть
весьма существенную роль. А как относится господин Сеттембрини к выражениям
"иллюзия", "отвод глаз"? Они знаменуют сочетание сновидений и реальности,
быть может менее чуждое природе, чем нашему грубому дневному мышлению! Ведь
тайна жизни в буквальном смысле слова бездонна, поэтому не удивительно, если
оттуда, при случае, на поверхность всплывают разные формы "отвода глаз",
которые... и так далее, продолжал наш герой в своей обычной скептической
манере, притом готовый любезно соглашаться решительно со всем.
Сеттембрини задал ему основательную головомойку и добился от его
совести какой-то, хотя бы временной, стойкости и чего-то вроде обещания
больше никогда в таких мерзостях не участвовать.
- Уважайте в себе человека, инженер! - потребовал он. - Доверяйте
только ясному человеческому мышлению и бегите от всяких вывихов нашего мозга
и засасывающего духовного болота! Отвод глаз? Тайны жизни? Caro mio!* Если
моральное мужество разлагается, пускаясь в определения и разделения таких
вещей, как реальность и обман, тогда конец всему - жизни вообще, суждению,
ценностям, активному совершенствованию, тогда начинается порожденный
скепсисом гнусный процесс морального распада. Человек - мера всех вещей, -
добавил он. - Его право составлять себе суждение о добре и зле, реальности и
обмане - неотъемлемо, и горе тому, кто осмелится поколебать его веру в это
творческое право! Лучше будет, если ему повесят на шею жернов и утопят в
глубоком колодце.
______________
* Дорогой мой! (итал.).
Ганс Касторп кивнул, соглашаясь, и действительно держался первое время
в стороне от этих экспериментов. До него дошли слухи, что доктор Кроковский
устраивает в своем психоаналитическом подземелье сеансы с Эллен Бранд и на
них допускаются только избранные. Но он равнодушно отказался от участия в
них, хотя, конечно, узнавал кое-что об успешности опытов и от участников, и
от самого доктора Кроковского. Бурное и внезапное обнаружение таинственных
сил, как-то: удары по столу и в стену, выключение лампочки и многие более
значительные явления, происходившие в комнате Клеефельд, после того как
коллега Кроковский по всем правилам искусства подвергал гипнозу маленькую
Элли и она впадала в состояние транса, - систематически и тщательно
проверялось, и делалось все, чтобы обеспечить подлинность этих явлений.
Выяснилось, что музыкальное сопровождение облегчает такого рода занятия,
поэтому в вечера сеансов граммофон менял свою обычную стоянку и его забирал
себе магический кружок. Но так как чех Венцель, ведавший им в таких случаях,
был человеком музыкальным и, конечно, не стал бы портить аппарат или
обращаться с ним небрежно, то Ганс Касторп мог со спокойной душой доверить
ему драгоценную шкатулку. Отобрав из фонда ряд пластинок, он составил для
нужд кружка целый альбом, куда входила только легкая музыка - танцы,
небольшие увертюры и прочая чепуха, которая вполне отвечала своему
назначению, ибо Элли отнюдь не требовала более возвышенной музыки.
И вот, как рассказывали Гансу Касторпу, под эти звуки носовой платок
совершенно самостоятельно, или, вернее, следуя движениям скрытого в его
складках когтя, поднимался с полу, докторская корзина для бумаг плавно
взлетала к потолку, маятник часов "сам собой" то останавливался, то снова
начинал раскачиваться, "кто-то" брал со стола звонок и звонил, - словом,
происходило еще много подобных пустяков. Ученый руководитель был в
счастливом положении, ибо мог обозначать все эти явления греческими
терминами, обладавшими вполне научной благопристойностью. В своих лекциях и
частных беседах он называл эти явления "телекинетическими", или случаями
действия на расстоянии, и относил их к числу феноменов, которые наука
назвала "материализацией", - на них-то, в его опытах с Элли, и были
устремлены все его мысли и чувства.
Говоря его языком, тут имела место биопсихическая проекция
подсознательных комплексов на объективный мир, происходили процессы,
источником которых следует считать особую конституцию медиума и его
сомнамбулическое состояние их можно рассматривать как объективированные
сновидения, поскольку в них проявляются идеопластические силы природы и
присущая мысли способность притягивать к себе материю, запечатлевая в ней
некую эфемерную реальность. Эта материя "истекала" из тела медиума и
мимоходом принимала формы его биологически-живых конечностей, хватательных
органов, рук, они-то и выполняли те ошеломляющие мелкие действия,
свидетелями которых были участники сеансов в лаборатории доктора
Кроковского. При известных условиях они становились видимы и осязаемы. Эти
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Березин Федор
Курылев Олег
Свержин Владимир
Контровский Владимир