носами, как дети, которых высекли, девушки заснули. Невозможно было на
них сердиться. Но доверяться им тоже было невозможно.
выражая ей свою любовь, умоляли ее остаться. А смущенный Фердинанд, ни
словом не обмолвившись о своем неудавшемся ночном набеге, держался на
почтительном расстоянии, проявляя внешние признаки раскаяния. Аннета от-
менила свое решение. Впрочем, его осуществлению мешали серьезные матери-
альные причины: у нее не было денег. Когда она требовала то, что ей при-
читалось, у хозяев находились всевозможные предлоги, чтобы тянуть и не
платить ей. Надвигалась зима и отрезала усадьбу от остального мира: пе-
реезды были трудны в это время года, нельзя было уехать, когда хочешь.
вили всех остепениться. Наступил период сонливого покоя. Снег, рассте-
лившийся по полям, покрыл и сердца своим легким пухом. В лунные ночи
сверкал брильянтами замерзший пруд. Катались в санях с бубенцами. От
ветра краснели щеки, уши горели под теплыми шапками. Тело, закутанное в
меха, чувствовало себя счастливым от притока освеженной крови. Грязь ла-
чуг с камышовыми крышами и зловоние болот прикрывала незапятнанная бе-
лизна зимнего покрова. Аннета не без успеха старалась обратить внимание
своих пташек на нищету крестьян, у которых под лохмотьями была волчья
шерсть. Крестьяне очаровали Аннету своими прекрасными песнями, точеными
лицами, блестящими дикарскими украшениями, которые они надевали в празд-
ники, древними обычаями и здравым смыслом. Аннета пыталась заговаривать
с ними, и их недоверие таяло; ей приятно было видеть, как под суровым
обликом даков, прикованных к колонне Траяна, вспыхивает веселый огонек
иронии бургундского Кола Брюньона, который всему знает цену и над всем
смеется. Иногда можно было услышать и раскаты грома. Они доносились из-
далека: слово, жест, повышение голоса. Веками накапливавшийся бунт про-
тив господина... Господин это знал, но это длилось века (со взрывами
время от времени). И он считал, что таков естественный закон, которым
должен пользоваться и пользовался сильнейший, то есть он. "Ты коленями
сжимаешь лошади бока. Если она лягается, рви ей рот удилами!.." Аннета
заметила этот молчаливый поединок и (тем, кто ее знает, говорить об этом
излишне) ставила ставку на лошадь. Когда же освободит она свою спину от
всадника? Аннета не жалела, что осталась. Хорошо было прикоснуться к
первобытным силам, к этой древней земле. Над ней проносились зимние бу-
ри, их внезапные порывы вздымали вместе со снежными вихрями видения битв
Марка Аврелия и других, грядущих, битв, которые еще пока дремали в серд-
цах гетов.
ее теле было разлито столько цветущего, ликующего здоровья, что оно ка-
залось вызовом, и благоразумнее было бы его скрывать: Аннета и не подоз-
ревала, что оно стало приманкой, брошенной перед самой пастью щуки. Ан-
нета вся была охвачена пламенем своей ранней осени; она ощущала телесную
радость и душевный покой: она знала, что Марк находится под теплым кры-
лышком Сильвии. Она с увлечением принимала участие в народных праздни-
ках. Барышни Ботилеску рядились сами и ее наряжали в тяжелые, пышные
крестьянские платья (отношения между господами и слугами хоть и отлича-
лись грубостью, но не были лишены фамильярности). Сравнение было не в
пользу молодых помещиц, и парни не колебались в выборе: Аннета плясала
со всеми щеголями, со всеми деревенскими петухами. Она не замечала рев-
нивой злости на насупленных мордочках своих кошечек; точно так же не об-
ращала она внимания и на разгоревшиеся глаза хозяина, покуда он не выр-
вал ее однажды из рук какого-то деревенского танцора и сам не обхватил
за талию. Тогда она сослалась на усталость и после танца ушла домой.
Несколько дней после этого она соблюдала прежнюю осторожность. Но потом
тревога показалась ей напрасной. И снова все заснуло.
шейся земли. Глубокий снег покрывался морщинами, под ним пробегала скры-
тая лихорадка, на пруду проламывался лед. По ночам было слышно, как в
молчаливом небе проносятся стаи перелетных птиц. Пост кончился, и поме-
щики беспрерывно ездили друг к другу в гости. Барышни Ботилеску уехали с
матерью на ужин и танцы в соседнее имение. Отец отсутствовал несколько
дней; говорили, что он в Бухаресте. Аннета не поехала со своими воспи-
танницами: легкий озноб, головная боль-начало гриппаудержали ее дома.
Спускался вечер, потом наступила ночь. Аннета лежала у себя, и ей лень
было зажечь свет. Она слышала, как внизу в гостиной тикали старые, зар-
жавленные, прихрамывавшие часы, а где-то на окутанной тьмой равнине
скрипели несмазанные колеса крестьянской телеги. Аннета засыпала. Ее
разбудило щелканье ключа в замочной скважине. Она не обратила на это
внимания. Но у нее возникло какое-то неприятное ощущение, похожее на
глухое нытье в распухшей десне. Она приписала это гриппу. Потом в десне
началось покалывание, и больное место определилось: опасность была не
внутри, а вовне. Она вспомнила, что застала Стефанику у телефона, когда
та с таинственным видом, торопясь и волнуясь, с кем-то говорила. Аннета
тогда не поняла, о чем шел разговор, но теперь ей все стало ясно. Она
вспомнила, что осталась в усадьбе одна с раболепной, глухонемой, покор-
ной и на все способной челядью. И вдруг привскочила на кровати, вспомнив
разбудившее ее щелканье ключа. Она встала, подошла к двери и обнаружила,
что дверь заперта на ключ, но снаружи. Как раз в эту минуту она услышала
шум въезжавшего во двор автомобиля. Сомнений не оставалось. Хозяин про-
бирался домой, как вор. Она задвинула внутреннюю щеколду, которую в свое
время велела приделать для безопасности. Он скоро придет - Аннета была в
этом уверена.
молча, охваченная бешеной злобой, как крыса, попавшая в крысоловку. Она
взвешивала свое положение и наконец решила, что щеколда долго не выдер-
жит. Аннета старалась выгадать время. Холодно и отрывисто отвечала она
на голос за дверью, который начал переговоры. В то же время она обходила
комнату, как крыса, которая ищет щель. Щель была только одна - окно. Ан-
нета открыла его. Комната находилась на втором этаже, в том углу, под
которым высился холмик, а окно с круглым балконом нависало прямо над
склоном этого холмика. Аннета перегнулась через перила и взглядом изме-
рила высоту. Она ощупывала узловатый стебель старой, высохшей глицинии,
змеиными кольцами обвивавшей перила, и обдумывала, как быть. Потом оде-
лась, сунула ноги в деревенские валенки, натянула рукавицы, но тут же
сняла их, чтобы свободнее действовать руками. Мигом сгребла она все свои
самые необходимые вещи и даже в такую минуту нашла время отдать дань
женскому инстинкту и посмотреться в зеркало, нахлобучивая на уши теплую
каракулевую шапку. Она увидела свой искаженный злобой рот, отвечавший
презрительными "да" и "нет" разъяренному животному, которое расшатывало
дверь, грозя сорвать ее с петель. Наконец в последний раз обвела комнату
взглядом и решилась. Уже у самого окна она, видимо, вспомнила что-то,
вернулась, схватила фотографию Марка, которая была приколота булавкой к
стене, над изголовьем кровати, и спрятала у себя на груди. Затем пере-
шагнула через перила балкона и стала спускаться. Хватаясь за узловатый
стебель глицинии, она то тяжело скользила вниз, то задерживалась, поми-
нутно рискуя распороть себе живот или выколоть глаза острыми ветвями,
которые больно стегали ее по лицу. Внезапно она почувствовала режущую
боль в предплечье и разжала пальцы. К счастью, она успела проделать две
трети спуска, и снеговая подушка смягчила ее падение. Она скатилась к
подножию холмика. Луна спряталась за помещичьим домом, стало совсем тем-
но. Платье Аннеты было изодрано, руки и ноги исцарапаны, и все же она
была пела и невредима. Она перевела дыхание и пустилась бежать полем,
торопясь воспользоваться последним светом заходившей луны, чтобы не заб-
лудиться. Но луна не замедлила исчезнуть. Наступила полная темнота. Ан-
нете так легче было спастись от погони, но, с другой стороны, это мешало
ей, так как она сбивалась с дороги. Она хотела идти в Бухарест, где
французский консул помог бы ей выехать на родину. Но она плохо знала
местность; к тому же глубокий мрак не позволял ей ориентироваться. Она
шла, шла, приглядываясь к земле, как собака, ищущая след, но свет, кото-
рый излучала земля, то направлял Аннету на верный путь, то сбивал. Она
проваливалась в сугробы, шлепала по болотам, увязала в грязи и снова из
нее выбиралась, замерзала и тряслась, как в лихорадке. Так она шла всю
ночь и, обманутая несмолкавшим хором лягушек, не заметила, что все время
кружит вокруг одного и того же большого пруда. При первых лучах утренней
зари она обнаружила, что находится на шоссе, посреди болот; сквозь ка-
мыш, совсем близко, была видна проклятая усадьба, из которой Аннета бе-
жала. Изнемогая от усталости, она снова тронулась в путь. Она увидела
крестьянского мальчика, который срезал камыш. Мальчик повернул к ней
свою мордочку, черную от присохшей тины, оглядел ее и, вместо того чтобы
ответить на вопросы, пустился со всех ног наутек, бросив свою охапку ка-
мыша. Аннета решила, что за ней погоня и мальчик побежал донести на нее.
Она стала искать проселочные дороги, по которым можно было бы уйти, но
их не было: бесконечное прямое шоссе лежало, как дамба, между двумя бо-
лотами - и ни единого поворота, за которым можно было бы спрятаться!
Напрасно ускоряла она шаг. Пыхтение автомобиля, показавшегося вдали,
предупредило ее, что погоня приближается. Догонявший тоже увидел ее. Еще
три минуты, и он будет здесь. Не колеблясь ни секунды, Аннета бросилась
прямо в болото. Ледяная корка подломилась. Аннета попала в холодную цеп-
кую тину и ухватилась за ивовые корни. С шоссе долетел до нее охрипший
голос Фердинанда. Фердинанд был встревожен и раздражен, он заклинал ее
вернуться. Но она вскарабкалась на покрытый грязью пень и крикнула ему:
"Нет!" - затем снова упрямо бросилась в заросли и скрылась. С шоссе было
видно, как колышутся камыши и болотные травы там, где проходит загнанная
волчица. От этого дикого упрямства волна бешенства ударила в лицо охот-
нику. Весь багровый, он орал, что если она не вернется немедленно, он
будет стрелять. Она крикнула: "Стреляй!" Она тоже вышла из себя. Она бы-
ла пьяна от ярости. Она по самую грудь стояла в грязи, по ней скользили
зловонные водоросли, похожие на липких черных пиявок. В мутном небе мяу-
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Влодавец Леонид
Шекли Роберт
Корнев Павел
Афанасьев Роман