надо продолжать поиски в предгорьях, а прибрежное селение это --
побоку, ничего там не найти интересного. Иероглифы сравнивать
тоже лучше, конечно, в нерабочее время. Разработайте детальный
план разведок и приходите ко мне, обсудим. А я тем временем тоже
покопаюсь. -- Цепко схватив красный карандаш, он тут же
размашистым почерком торопливо сделал несколько каких-то
таинственных пометок в потрепанном блокноте, валявшемся на столе
среди книг.
архиве Красовского? -- предложил я.
природе. Да и, насколько я помню этого Красовского, вряд ли он
оставил какой-нибудь архив. Большой был неврастеник и нелюдим,
все чего-то скрытничал, на всех косился.
лет, чуть ли не каббалистикой увлекся. Хотя, пардон, у вас с ним,
кажется, родственные души? "Сын мой, мститель мой!" --
передразнил он и свирепо погрозил пальцем. -- Все. До свидания.
Однако я все-таки решил поискать архив Красовского -- ведь могли
же сохраниться какие-то записи, кроме тех, что попали в печатные
труды покойного археолога? А исследователем он себя показал
неплохим, что бы там ни говорил в запальчивости старик. Мистику
всегда можно отсеять. Во всяком случае, надо проверить любое
возможное направление поисков, раз уж я забрел пока в тупик со
своим чисто филологическим толкованием найденных надписей.
сначала!" -- как часто я повторял в те дни полюбившиеся мне
гордые слова Энгельса.
удалось ли ему уже напасть на след гробницы?" Я регулярно
просматривал каирские газеты. И вдруг неожиданно наткнулся в
одной из них на сообщение о болезни профессора Меро. Конечно,
болезнь его выдавалась за "совершенно загадочную и необъяснимую,
но, несомненно, как-то таинственным образом связанную с работами
в пирамиде Хирена, которую местные жители называют "Приютом
дьявола" и далеко обходят...". Короче говоря, опять вокруг этой
болезни начиналась такая же суеверная свистопляска, как в свое
время с гробницей Тутанхамона.
не оказалось. Запросили Ленинград. Прошла неделя, и я уже начал
опасаться, что и эта ниточка окажется тоже гнилой и оборвется в
самом начале, как вдруг из Ленинграда сообщили, что в одном из
архивов у них действительно есть некоторые документы покойного
археолога. В тот же вечер я отправился в Ленинград.
не заходя, оставив чемоданчик в камере хранения, я помчался на
такси в архив. Вся привычная неторопливая процедура, пока я
заполнял анкету и листок запроса, показалась мне на сей раз
ужасно томительной и затяжной.
рыжую папку. Неповинующимися пальцами я поспешно развязываю
тесемки, открываю ее...
листочка голубоватой бумаги, исписанных мелким почерком. Ошибка?
Но нет, на последнем листке разборчивая подпись: В. Красовский.
нет. Тогда начинаю читать, что написано на этих трех куцых
листочках, -- и меня постигает полное разочарование. Это
всего-навсего коротенький отчет о первом путешествии Красовского
в Египет в конце прошлого века. Тогда он еще ничего не открыл,
кроме двух совершенно неинтересных надписей, о чем честно и
докладывает в записке Восточному отделению императорского
Русского археологического общества.
сохранилось. В этом я окончательно убеждаюсь уже к вечеру этого
первого дня, когда, устав от беготни и бесчисленных телефонных
звонков в разные учреждения, усаживаюсь за стол в гостиничном
номере, чтобы подвести итоги.
было надежды. Вспоминаю, что только в этом своем первом неудачном
путешествии Красовский пользовался финансовой поддержкой
Археологического общества. Естественно, что он и отчитался в
истраченных средствах. А потом неуживчивый исследователь
разругался с этим обществом, которое, по его мнению, отнеслось к
нему недостаточно внимательно, и все дальнейшие поиски вел уже на
свой страх и риск. Значит, вполне естественно также, что он и не
представлял больше никаких официальных отчетов, их нечего искать
в государственных архивах.
архив Красовского, -- скорее всего, у кого-либо из его
родственников. Его и надо искать!
стола. И к вечеру опять подвожу итоги, столь же неутешительные.
Карловна, с маленькой дочкой, и в 1920 они эмигрировали во
Францию, вероятно забрав с собой бумаги покойного.
надежда. Узнаю, что в Париже дочь Красовского вышла замуж за
сотрудника нашего посольства и в 1939 году, после смерти матери,
вернулась с ним на родину, -- возможно опять-таки привезя обратно
в Россию хоть какие-то бумаги из личного архива отца.
Таисия Васильевна Земцова, в девичестве Красовская (отец дал ей
при рождении имя древней царицы Таи, но потом его переделали на
более привычное Таисия), умерла во время блокады Ленинграда.
гончая, напавшая на след и вдруг потерявшая его.
только что полученным бланком ответа в руках:
Ленинграда в город Свердловск".
вопросами, начинает незаметно действовать память мышц. Она
приводит меня на то место, куда частенько любил я приходить еще
студентом, мечтая побывать когда-нибудь в Египте, -- к знаменитым
сфинксам, величаво возлежащим на своих гранитных пьедесталах
против старого здания Академии художеств. Купив у египетского
правительства за сорок тысяч золотых рублей, их с немалым трудом
привезли сюда, на берега Невы, в 1832 году. Они поразительно
"вписались" в строгий пейзаж гранитной набережной, словно обрели
вторую родину.
вырубили в каменоломнях Картаси. И странным, неправдоподобным
показалось мне в этот миг, что и я сам совсем недавно бродил в
тех краях, проплывая на барже мимо древних каменоломен, сидел
вечерами на песчаных берегах той самой "иной, торжественной реки".
клубок которых я теперь тщетно пытаюсь распутать. Даже в какой-то
степени их участниками.
тянущаяся по каждому постаменту, изваяли во славу Аменхотепа III.
А при его сыне еретике Эхнатоне надписи исправили, вырубили из
них ненавистное имя отмененного бога Амона.
царапины от зубила, а тут мастер, исправив одно слово, забыл
привести с ним в согласие другие -- получились нелепые сочетания
и вопиющие грамматические ошибки. Видно, работа шла в большой
спешке.
вырубали имя Атона и опять восстанавливали возвращенного в храмы
Амона. Это делалось уже в те смутные годы, которые больше всего
интересуют меня. И кто знает: может быть, таинственный Хирен тоже
когда-то стоял, как теперь я, перед молчаливыми каменными
истуканами и размышлял о превратностях судьбы.
Но, увы...