Чтение 19–й страницы книги ~Завтрак для чемпионов~

превратились в согласные машины вместо машин думающих. Их мозгам надо было
только разгадать, что думают другие люди, и начать думать то же самое.

Патти знала, кто такой Двейн. Двейн не знал, кто такая Патти. У Патти
колотилось сердце, когда она обслуживала Двейна, потому что он, такой
богатый и могущественный, мог разрешить почти все трудности в ее жизни. Он
мог дать ей прекрасный дом, и новую машину, и красивые платья, и беззаботную
жизнь, он мог оплатить все счета врачей, и ему было так же легко все это
сделать, как ей - подать ему бифштекс с жареным картофелем и стакан
кока-колы.

Если бы Двейн захотел, он мог бы сделать для Патти то, что фея-крестная
сделала для Золушки, к никогда еще Патти не была ближе к такому волшебнику.
Перед ней было нечто сверхъестественное. И она настолько хорошо знала
Мидлэнд-Сити и свою жизнь, что сразу поняла; вряд ли она еще когда-либо
соприкоснется так близко с этим сверхъестественным явлением.

Патти Кин отчетливо представила себе, как Двейн вдруг взмахнет волшебной
палочкой и все ее беды рассеются, а мечты исполнятся. Вот какой ей
представлялась волшебная палочка:

И тут Патти расхрабрилась и заговорила с Двейном; а вдруг ей придет на
помощь какое-то сверхъестественное чудо? Правда, она была готова обойтись и
без чуда: ведь она сознавала, что чуду не бывать, что ей придется всю жизнь
много работать и мало зарабатывать и жить она будет вечно в долгах, среди
таких же бедных и беспомощных людей. Но Двейну она сказала так:

- Простите, мистер Гувер, что я называю вас по имени, но я невольно
узнала, кто вы такой: ведь ваши портреты везде - в газетах, в рекламах. А
потом все, кто тут работает, сразу сказали мне, кто вы такой. Только вы
вошли, они все зашушукались.

- Зашушукались, - повторил Двейн. Опять на него напала эхолалия.

- Наверно, это не то слово, - сказала Патти Она привыкла извиняться за
неверное употребление слов. Ее к этому приучили в школе. Многие белые люди в
Мидлэнд-Сити говорили очень неуверенно и потому старались ограничиваться
короткими фразами и простыми словами, чтобы поменьше попадать впросак.
Двейн, конечно, тоже говорил так. И Патти, конечно, тоже так говорила.

А выходило это потому, что их учительницы английского языка морщились,
затыкали уши и ставили им плохие отметки, когда они не умели разговаривать
как английские аристократы перед первой мировой войной. Кроме того, эти
учительницы внушали им, что они недостойны писать или разговаривать на своем
родном языке, если они не любят и не понимают замысловатые романы, и стихи,
и пьесы про давнишних людей из дальних стран вроде Айвенго.

Чернокожие однако, никак не желали с этим мириться. Они говорили
по-английски, как бог на душу положит. Они отказывались читать непонятные
книжки, потому что они их не понимали. И вопросы они задавали дерзкие: "С
чего это я буду читать всякую такую "Повесть о двух городах"? На фиг мне это надо?"

Патти Кин провалилась по английскому языку в тот семестр, когда ей было
положено читать и ценить "Айвенго" - такой роман про людей в железных
доспехах и про женщин, которых они любили. И ее перевели в дополнительную
группу, где заставили читать "Добрую землю" Пэрл Бак - книжку про
китайцев.

В этом же семестре она потеряла невинность. Ее изнасиловал белый газовщик
по имени Дон Бридлав на автомобильной стоянке возле клуба имени Бэннистера,
около Ярмарочной площади, после баскетбольного матча между средними школами
района. Патти не стала жаловаться полиции. Патти никому не пожаловалась,
потому что в это время ее отец умирал от рака.

Неприятностей и так хватало.

Клуб имени Бэннистера был посвящен памяти Джорджа Хикмена Бэннистера -
семнадцатилетнего мальчика, который был убит в 1924 году во время
футбольного матча. На Голгофском кладбище Джорджу Хикмену Бэннистеру
поставили самый большой памятник - обелиск в шестьдесят два фута вышиной с
мраморным футбольным мячом на верхушке.

Мраморный мяч был такой:

Футболом называлась военизированная игра. Две команды в доспехах из кожи,
пластика и материи дрались за мяч.

Джордж Хикмен Бэннистер был убит при попытке захватить мяч в День
благодарения. Днем благодарения назывался такой праздник, когда вся страна
должна была выражать благодарность Создателю вселенной - главным образом за
пищу.

Памятник Джорджу Хикмену Бэннистеру был воздвигнут на средства, собранные
по подписке, причем торговая палата к каждым двум долларам, полученным по
подписке, прикладывала еще и свой доллар. В течение многих лет этот памятник
был самым высоким сооружением в Мидлэнд-Сити. В городе было издано
постановление, которое объявляло незаконной всякую постройку, превышающую
высоту памятника. Постановление стало известно под названием "Закон Джорджа
Хикмена Бэннистера".

Позже это постановление выкинули, так как надо было возводить радиобашни.

До того, как на Сахарной речке построили Центр искусств имени Милдред
Бэрри, два самых больших памятника в Мидлэнд-Сити - клуб и обелиск - были
возведены, как видно, для того, чтобы Джорджа Хикмена Бэннистера никогда не
забывали. Но к тому времени, как Килгор Траут встретился с Двойном Гувером,
никто о Джордже и не вспоминал. Да и вспоминать о нем было, в сущности,
нечего, разве только, что он был такой молодой.

Никаких родственников у него в городе не осталось. В телефонной книжке не
значился ни один Бэннистер, кроме кинотеатра "Бэннистер". А потом, в новой
телефонной книжке, и кинотеатра не осталось. Помещение отдали под склад
уцененной мебели.

Отец и мать Джорджа Хикмена Бэннистера и его сестра Люси уехали из города
до того, как закончилась постройка памятника и клуба. И когда открывали
памятник, их не могли найти и пригласить на церемонию.

Беспокойная это была страна. Люди вечно метались с места на место. Но
частенько кто-нибудь задерживался и воздвигал памятник.

Памятники воздвигались по всей стране. Но было большой редкостью, чтобы в
честь обыкновенного мальчика поставили не один, а целых два памятника, как
это сделали в честь Джорджа Хикмена Бэннистера.

Однако, строго говоря, только памятник на кладбище был действительно
поставлен для него. Клуб все равно был бы выстроен. На постройку клуба были
выделены средства за два года до того, как Джордж Хикмен Бэннистер погиб во
цвете лет. А чтобы наименовать клуб в его честь, никаких дополнительных сумм
не потребовалось.

Голгофское кладбище, где упокоился Джордж Хикмен Бэннистер, было названо
Голгофским в честь горы в Иерусалиме, в тысячах миль от Мидлэнд-Сити. Многие
люди верили, что тысячу лет назад сын Создателя вселенной был убит на этой
горе.

Двейн Гувер не знал, верить этому или же нет. Не знала этого и Патти Кин.

Впрочем, сейчас это их мало трогало. У них и других дел хватало. Двейн
беспокоился, до каких же пор у него продлится приступ эхолалии, а Патти Кин
пыталась определить, стоят ли чего-нибудь ее свежесть, и красота, и
подкупающие манеры в глазах такого милого, даже чем-то привлекательного,
немолодого, средних лет, владельца конторы по продаже "понтиаков", как
Двейн.

- Во всяком случае, - сказала она, - это, конечно, большая честь, что вы
посетили нас. Конечно, может, я не так сказала, но вы понимаете мои слова.

- Слова, - сказал Двейн.

- Бифштекс хороший? - спросила она.

- Хороший, - сказал Двейн.

- У нас всем так подают, - сказала она. - Мы ничего не готовили
специально для вас.

- Вас, - сказал Двейн.

Впрочем, слова Двейна уже давным-давно никакого значения не имели. Да и
вообще то, что говорила большая часть жителей Мидлэнд-Сити, никакого
значения не имело, если только разговор не шел о вполне определенных вещах:
о деньгах, постройках, путешествиях - словом, о вещах измеримых, конкретных.
Каждый играл свою определенную, четко намеченную роль - черного человека,
белой девицы, выгнанной из школы, торговца "понтиаками", гинеколога,
газовщика. Если человек из-за возникновения в нем вредных веществ начинал
жить не так, как ожидалось, окружающие тем не менее притворялись, что он
остался таким же, каким его привыкли видеть.

Именно по этой причине жители Мидлэнд-Сити с таким запозданием
обнаруживали, что кто-то из их сограждан стал ненормальным. Они неизменно
продолжали воображать, что все люди какими были изо дня в день, такими и
остались. Их воображение, словно маховое колесо, крутилось как попало на
расшатанном механизме жестокой истины.

Когда Двейн ушел от Патти Кин из закусочной "Бургер-Шеф" и, сев в свою
рекламную машину, уехал, Патти Кин уже была твердо уверена, что она могла бы
осчастливить его, отдав ему свое юное тело, свою выдержку и