тибетский эликсир, а на самом деле - наркотическое снадобье, чтобы
подчинить их своей воле, заверяет, что это снадобье исцелит от всех
недугов, - и вот из сотни таких людей десять или одиннадцать, приняв по
легкомыслию в один прием слишком большую дозу...
подобном слыхали бы. Их полиция. Впрочем, распорядок дня некоторых жертв
мы изучили так тщательно, что нам известно, в котором часу они выходили из
гостиницы, как были одеты, в каком киоске и какие газеты покупали, в какой
кабине на пляже раздевались, где и что ели, какую оперу слушали, - так что
подобного "гуру" мы могли упустить в одном-двух, но не во всех случаях.
Нет, ничего такого не было. Да это и правдоподобно. Итальянского они почти
не знали. Неужели швед с высшим образованием, антиквар, почтенный
предприниматель ходили бы к итальянской гадалке? Наконец, у них на это не
было времени...
- поднялся Барт со своего кресла. - Если они клюнули на какой-то крючок,
который их осторожно подсек, то это был крючок, не оставлявший следа...
Согласны?
вместе с тем мимоходом. Секс?!
совсем не то. Мы изучили их жизнь столь тщательно, что не пропустили бы
таких значительных факторов, как женщины, эксцессы, связанные с ними, или
посещения домов свиданий. Тут, очевидно, должен быть совершенный пустяк...
думал. Но Барт подхватил:
предаются по тайному влечению, старательно скрываемому от окружающих... И
при этом мы с вами подобного, может, и не стыдились бы. Возможно, только
известную категорию людей разоблачение подобной страстишки
компрометировало бы...
изгоняли меня, - к психологии.
молодым, - посмотрел вниз и погрозил пальцем. Гудки оборвались. Я с
удивлением обнаружил, что смеркается, взглянул на часы, и мне стало не по
себе - я сидел у него четвертый час! Встал, чтобы попрощаться, но Барт и
слышать об этом не хотел.
ни о чем не договорились, а в-третьих, или скорей во-первых, я хочу перед
вами извиниться. Я поменялся с вами ролями! Взялся за вас как следователь!
Не стану скрывать: у меня была определенная цель, может быть, недостойная
хозяина дома... Мне хотелось узнать о вас и через вас то, чего нельзя
почерпнуть из материалов. Атмосферу дела способен передать только живой
человек, в этом я убежден. Я даже попытался малость расшевелить вас
колкостями, и, должен признаться, вы сносили это великолепно, хотя и не
столь бесстрастно, как вам, наверное, кажется, - до бесстрастности игрока
в покер вам далеко. Если я и могу чем-то оправдаться перед вами, то лишь
тем, что у меня благие намерения, - я готов впрячься в это дело... Однако
присядем на минутку. Ужин еще не подан. У нас звонят...
Можно узнать, как, собственно, вы представляли себе мое участие?
начал я осторожно, взвешивая каждое слово. - Не знаю вашей, программы, но
знаком с программами подобного типа и думаю, что следственная программа
должна с ними в чем-то совпадать. Это загадка не столько для детектива,
сколько для ученого. Компьютер, разумеется, не укажет виновного. Но этого
виновного как неизвестную величину можно спокойно исключить из уравнений:
решить проблему означает разработать теорию гибели этих людей.
Сформулировать закон, который их погубил...
почудилось, потому что сидел он прямо под лампой и при малейшем движении
по его лицу пробегали тени.
из людей, а не из электронов. У меня великолепный коллектив ученых разных
дисциплин, плеяда лучших умов Франции, и я уверен; что они кинутся на эту
загадку, как борзые на лисицу. А вот программа... Да, мы разработали ее,
она неплохо себя показала в экспериментах, но такая история... нет, нет...
- повторял он, качая головой.
здесь, - развел он руками, - что мы будем кодировать? Допустим, в Неаполе
действует шайка торговцев наркотиками и гостиница - то место, где
покупателям вручают товар, скажем заменяя соль в определенных солонках;
разве время от времени солонки не могут поменять местами? И разве
опасности отравления не подвергались бы в первую очередь люди, любящие
пересаливать еду? Но каким образом, спрашиваю я вас, все это вычислит
компьютер, если во введенных данных не будет ни одного бита о солонках,
наркотике и кулинарных пристрастиях жертв?
воздуха такие концепции! Донесся звон колокольчика, он становился все
пронзительней, потом оборвался, и я услышал женский голос, отчитывающий
ребенка. Барт поднялся:
Барт шепнул мне, что вместе со всеми ужинает его девяностолетняя бабка,
хорошо сохранившаяся, пожалуй, даже несколько эксцентричная. Я понял это
как приглашение ничему не удивляться, но не успел ответить, поскольку
настало время знакомиться с обитателями дома. Кроме троих детей, уже мне
знакомых, и мадам Барт я увидел сидевшую в резном кресле - таком же, как в
кабинете наверху, - старуху, одетую во все фиолетовое, словно епископ. На
груди у нее искрился бриллиантиками старомодный лорнет; ее маленькие
черные, как блестящие камешки, глазки вонзились в меня. Энергичным жестом
она подала мне руку - подняла так высоко, что руку пришлось поцеловать,
чего я никогда не делаю, и неожиданно сильным, мужским голосом, как бы
принадлежащим другому человеку - словно в неудачно озвученном фильме, -
сказала:
дети. Старуха велела мне сесть рядом и говорить громко, потому что она
плохо слышит. Возле ее прибора лежал слуховой аппарат, похожий на две
фасолинки, - она им почему-то не пользовалась.
представился такой случай. Расскажите, как на деле выглядит Земля оттуда,
сверху. Я не верю фотографиям!
что она так бесцеремонно за меня взялась. - Никакие фотографии не могут
этого передать, особенно если орбита низка, потому что Земля тогда
заменяет небо! Она становится небом. Не заслоняет его, а становится им.
Такое создается впечатление.
Не видно ни городов, ни дорог, ни портов - ничего, только океаны, материки
и тучи. Впрочем, океаны и материки примерно такие, как на школьных картах.
Зато тучи... оказались очень странными, может, потому, что они не похожи
на тучи.
очень старую, сморщенную шкуру носорога, такую синевато-серую, с
трещинами. А вблизи выглядят как разномастная овечья шерсть, расчесанная
гребнями.
переменила тему:
Иногда употребляете не те слова... Вы не из Канады?
умерить ее любопытство, но она не обращала на это внимания.
спаржу. Мне ее нельзя есть. Суть старости, мсье Жан, в том, что
приобретаешь опыт, которым нельзя воспользоваться. И поэтому они, -
показала она на остальных, - правы, что со мной не считаются. Вы об этом
ничего не знаете, но между семьюдесятью и девяноста годами - большая
разница. Принципиальная, - подчеркнула она и умолкла, принявшись за еду.
Оживилась, только когда меняли тарелки.
на толщину кожицы.