Чтение 19–й страницы книги ~Малайсийский гобелен~

уже о детях. Но я хочу просить тебя об услуге, возможно, тогда ты
почувствуешь себя лучше.

С этими словами я приблизился к ней опять, думая о том, что проникшая
под юбку рука может оказаться более действенной, чем слова.

- Что ты хочешь?

- Летиция, я наблюдал за ловкостью твоих пальцев. Изготовь и мне
великолепную рубашку для моего генерала Геральда, такую же, как и у
Бонихатча, только побольше.

Она оттолкнула мою руку.

- Бони сказал тебе о стоимости этих рубашек. Если ты нам заплатишь, мы
с радостью пошьем тебе такую.

- Заплатить?! О боже, Летиция, разве я не друг тебе? Разве я просил у
тебя плату за ночлег? Ты не можешь дать мне эту рубашку как другу? Ты же
знаешь, что я так же беден, как и ты. Неужели ты так корыстна?

- ...Это невозможно...

- У тебя все невозможно. Ладно, побережем твой огарок. Я ухожу.

И со смятенными чувствами я заставил ее отпереть дверь и выскочил на
темную улицу. Возможно, из-за турецкой угрозы на улице людей было больше
обычного. По пути я встретил несколько отрядов пехоты и кавалерийский
эскадрон, но ни с кем не заговаривал, и вскоре уже поднимался в свою
одинокую квартиру на улице Резчиков-По-Дереву.

Еженедельно по пятницам я должен посещать Симли Молескина, семейного
астролога. Не успел я привести себя и свой амулет в порядок, как турки
начали обстрел города.

Я услышал, как где-то недалеко разорвалось пушечное ядро. Позже, когда
я шел по улицам, мне говорили, что разрушения незначительны. Вскоре обстрел
прекратился.

Возможно, турки хотели поразить недавно прибывший на помощь Малайсии
корабль с отрядом тяжелой кавалерии. Этот благородный жест исходил от
герцога Тускади, союзника епископа Гондейла IX. Я пошел в Сатсуму посмотреть
на выгрузку и на кавалеристов, которые разговаривали со своими лошадьми, как
со старыми друзьями.

Вчерашний вечер трудно было назвать удачным. С Армидой я едва успел
поговорить. Де Ламбант и Бедалар куда-то исчезли,

Летиция неожиданно оказала упорное сопротивление, не могу, правда,
сказать, что меня это сильно обеспокоило. Словом, у меня были все основания
полагать, что Симли Молескин тоже заготовил для меня какой-нибудь сюрприз.

Старик, как обычно, сидел в своем высоком кресле на средней площадке
Мальтезийской лестницы. Мальчик-слуга суетился меж разложенных рядом шкур и
бронзовых шаров. Я вежливо поприветствовал астролога, отметив про себя
мертвенно-пепельный цвет его лица - как будто старик провел столетие-другое
в подземном склепе.

Вобрав длинную, как у животного, верхнюю губу, астролог кивнул мне в
ответ, при этом его сова тоже кивнула, но глаз не открыла.

- Принесет ли мне эта неделя радостные вести, сэр? - спросил я,
одновременно опуская несколько монет в его денежный сундучок.

- Сочетание знаков и созвездий неблагоприятно. Против тепла Сатурна
действуют ледяные поля равнодушия. Даже тот, кто стремительно бежит через
зелень полей, медленно движется по узкой аллее. У твоих ботинок сейчас такая
толстая подметка, что ты уже не попираешь почву повседневности. То, что ты
считаешь своей территорией, очень скоро может быть занято другим.

- Вы имеете в виду мою работу, игру на сцене или мою любовь?

- Я говорю в общем. Но это общее может быть специфично для каждого. Ты
ни к чему не привязан, и когда ты думаешь, что летишь, ты падаешь. Ты не
можешь носить генеральскую рубашку, не будучи также и принцем.

- Я хочу сыграть роль принца, если вы имеете в виду пьесу Бентсона.

- Значит, ты будешь играть принца; однако, хотя колесо удачи и
повернется к тебе благоприятной стороной, но награда будет не столько
царской, сколько незаслуженной. Пока ты не постараешься лучше понять пути
Сатаны, тебе будет казаться, что твоя игра принесла тебе горькие плоды.

Он продолжал в том же духе, время от времени сжигая клочки
ароматической бумаги. На этой неделе Симли Молескин был очень красноречив. Я
не получал великого удовольствия от скрытого течения его мыслей. Немного
послушав, я рискнул задать ему прямой вопрос.

- Сэр, я тайно помолвлен. Речь идет о моей жизни наяву, а не об игре на
сцене. Подходим ли мы со своей нареченной друг Другу?

- Хотя ты считаешь себя самым уступчивым из всех мужчин, холодность
твоих чувств будет разрушительной для тебя. Ты думаешь, что завладел тем,
что взял, ты считаешь, для чувств достаточно одного прикосновения. Но от
костра остается лишь дым. Фрукты пахнут свежестью, даже и огурцы, гниющие на
обочинах. Пыль, поднимаемая ветром на пересечениях дорог, не скажет тебе,
сколько людей здесь прошло. И среди твоих друзей скрывается злейшее
предательство под маской доброжелательности.

- Я не должен доверять Армиде?

- Можешь спать на ложе из осота, если желаешь всю ночь быть начеку. Но
шипы больно исколют тебя, когда в небе над Малайсией появится знамение:
черная лошадь с серебряными подковами.

Размышляя над этими загадками, я сказал:

- Сэр Симли, вы сегодня превратили в пепел мои последние надежды.
Действительно, мне надо ждать беды, когда я увижу в небе лошадь? Черную
лошадь с серебряными подковами?

Он поскреб огромную бородавку на левой щеке, из которой прорастал пучок
желтых волос, перекрученных, как змеи на миниатюрной голове Медузы.

- Сначала будет черная лошадь, спускающаяся с облаков, затем начнутся
земные неприятности.

- В таком случае, я попытаюсь не смотреть вверх.

- Я бы посоветовал тебе внимательней смотреть по сторонам,- резко
произнес он.

В свое время он опекал мою мать и бабушку. Тайны, которые он постигал и
которыми обладал, связывали воедино повседневную жизнь малайсийцев на
протяжении тысячелетий. Мне было жаль, что я не сохранил лишней монеты на
кусок хлеба. Попрощавшись, я вышел с чувством едкого раздражения, которое
некоторое время никак не покидало меня. Мне чудилась вонь козла.

Осада города турками никак не влияла на разыгравшуюся драму принца
Мендикулы и его неверной принцессы. Все еще преследуемый хотя и ослабшим
запахом козла, я прошел главными воротами Чабриззи и приготовился вновь
предстать перед заноскопом.

Армида уже была здесь. Она выглядела как всегда свежей в прекрасном
платье, которого я никогда до этого не видел. Рядом с Армидой стояла
Бедалар, с ними оживленно беседовал де Ламбант. Мы тепло поприветствовали
друг друга.

- Я хотел сам познакомить тебя с Армидой,- сказал я Гаю.

- О, я подумал, что ждал этого достаточно. А ты, я вижу, сегодня
малость не в себе?

- Ты когда-нибудь видел черных лошадей, скачущих по крышам домов?

Вскоре к нам присоединилась, искоса взглянув на меня, Летиция.

Я направился к менее обаятельной компании, состоявшей из Бонихатча,
который отрабатывал выпады деревянным мечом, согбенного Отто Бентсона, Солли
и еще одного помощника, неуклюжего мужчины-мальчика по имени Рино. Мы должны
были играть сцену, в которой генерал Геральд договаривается с Джемимой и
уводит ее в лес. Бентсон наблюдал за всеми необходимыми приготовлениями.

Заметив мое появление, Бентсон велел остальным продолжать работу, а
меня отвел немного в сторону.

- Неужели вы, наконец, хотите показать мне готовые слайды? - спросил я.

- Прошу тебя, не настаивай на этом - это слишком деликатный вопрос.

- Тогда в чем дело?

- Как у тебя настроение сегодня, Периан? Ты ничего не боишься?

- Я всегда бесстрашен, как и подобает генералу.

- Замечательно. Но речь идет не о роли храбреца в пьесе. Речь о том,
что есть в жизни. Опасность подстерегает нас всегда и везде. Мы можем
окончить свой путь на дне реки Туа с перерезанными глотками, даже если турки
и не доберутся до нас.

- Вы задали мне вопрос, и я ответил. К чему эта проповедь?

- Не проповедь. Не думай об этом. Думать сейчас опасно в Малайсии.
Через три дня придет праздник Рогокрыла - тогда чернь прекратит думать и
будет пьянствовать. Но люди, стоящие у власти в Малайсии, всегда мыслят
трезво - будь то день или ночь, праздник или беда.

- Что это за жуткий тип в черном сюртуке, который был вчера в галерее?

Старик бросил на меня настороженный взгляд из-под кустистых бровей.

- Тебе лучше ничего не знать о нем. Выбрось его из головы.

- Я знаю, что он из Высшего Совета. Меня не заботит его внешность. Я
хочу понять - это из-за него вы не показываете нам процесс меркуризации?

- И этого тебе лучше не знать. Поговорим о других делах.

Он откашлялся.

- Послушай и не обижайся на то, что я собираюсь сказать. Златороги -
мои друзья. Я знаю о них в тысячу раз больше, чем о тебе. Поэтому беспокоюсь
за них. Не валяй дурака с Петицией, потому как будешь иметь дело с ее дядей
Жозе и со мной. И тебе придется пожалеть об этом.

- Валять дурака? Что вы имеете в виду? Вы считаете, что если я покормил
ее сестру и пытался заказать для себя рубашку, то совершил что-то ужасное?
Какое вам до этого дело? Или ее дяде? Вы думаете, что если я играю в вашей
никудышной пьесе, вы будете командовать мною?

- Жизнь - это подчинение командам. Я уже тебе сказал, что о Златорогах
я знаю в сотни раз больше, чем о тебе. И все, что я хотел сказать по этому
поводу, я сказал.

- Вы сказали более, чем достаточно. Он кивнул головой и продолжил:

- У меня есть еще одно весьма важное сообщение для тебя. Его прислал
мой могущественный и богатый господин. Необходимо, чтобы ты явился во дворец
Эндрюса Гойтолы во время полуденного отдыха. Именно там, а не здесь, перед
моим заноскопом, ты испытаешь свое бесстрашие.