пробираясь по узким желобам теплопроводов, перелезая через дымящиеся трубы
и связки толстых кабелей.
теплоприемника просел на изогнутых стойках. Спиральные тяги оборваны. Мы
нашли Акопяна не сразу...
лопнувшей трубки хлестала струя жидкого гелия. Шаров навалился плечом -
что-то хрустнуло, и радиатор стал приподниматься. Я выволок Акопяна за
ноги и оттащил в сторону. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять:
ему уже ничем не помочь... Грудь скафандра представляла собой сплошную
вмятину.
приволокли сварочный агрегат. Внезапно я почувствовал головокружение и
слабость. "Бизон" заваливался в корональную яму...
видел. Кровь упруго билась в висках, зрение возвращалось медленно.
Разыскав глазами Шарова, я вскрикнул. Радиатор, установленный с таким
трудом, угрожающе склонился набок. Командир из последних сил удерживает
его на месте, он действует только одной рукой, вторая придавлена ребристым
основанием.
десятого сектора... Иначе - крышка!
момент радиатор может свалиться, и тогда командиру действительно
"крышка"... Хватаю конец изогнутой стойки. Нет времени искать
металлорежущий пистолет, и я отламываю ее руками. Теперь можно действовать
рычагом.
Быстрее!
радиатора качнулась, встала на место. Шаров выдергивает руку, кричит:
место надлома. Шаров подставил плечо и не дал радиатору соскользнуть с
основания. Опасный трюк! Вероятно, так погиб Акопян... Собрав все силы в
один рывок, я приподнял рычагом опорную стойку.
невыносимо медленно наполняются трещины раскаленной, густоватой массой.
Если Шаров потеряет сознание от боли в раздавленной руке, он обречен...
Быть этого не может! Что-то случилось, иначе Веншин не стал бы включать
пространственные двигатели раньше срока... Я поспешил на помощь Шарову.
ускорения... Шаров сделал предупреждающий жест и, странно качнувшись,
рухнул мне под ноги. Нет, при двукратной перегрузке мне одному долго не
выдержать... Командир не шевелился. Может быть, он не поднимется вовсе...
Спину саднило, тело разъедал горячий пот. Я сплюнул что-то соленое,
клейкое. Носом шла кровь... Проклятие!
Здоровой рукой он взял рычаг и развернул опорную плиту. Я почувствовал
временное облегчение.
согнулся. У меня потемнело в глазах... Где-то в стороне забила струйка
расплавленного металла. Все в порядке, осталось недолго, думал я, совсем
недолго... В скафандре становилось подозрительно душно и жарко, нестерпимо
жгло спину и плечи. Наверное, что-то случилось в системе охлаждения.
Только этого мне и недоставало!.. Держись, сам напросился...
Притерпелся, отупел... Сколько времени я простоял? Наверное, не больше
четверти часа, а мне кажется - вечность... Стоять! Стоять, пока хватит
сил! Ты же сильный, Алешка, ты можешь стоять еще долго... Нет, не могу...
тяжело!.. Шарову было тяжелей, он стоял. Ноги подгибаются, так и тянет
стать на колени. "Лучше умереть стоя, чем жить на..." Чепуха, на коленях я
буду сразу раздавлен. Пусть лучше смерть, чем эта обжигающая тяжесть!..
Нет, ты должен стоять, и ты будешь стоять... Но где же Шаров? Почему он
возится так долго?! Может, он опять потерял сознание и я его не дождусь? Я
не могу обернуться, чтобы увидеть его. Нет ничего страшней неизвестности.
Нет есть: эта проклятая тяжесть. И кровь. И жара... Стоять!
Когда-то, вечность тому назад, я был там, и мне хорошо знаком его грохот.
У меня есть две возможности избавиться от непомерной тяжести: первая из
них - задохнуться, вторая - изжариться заживо. Впрочем, существует и
третья - вызвать на помощь Веншина... Нет, я не сделаю этого. Веншин
должен остаться в салоне, приказ есть приказ...
Слышится тоненький, тающий звон. Помню, когда-то я слышал его. Но где?
Тоненький, тающий... Ах да, это похоже на озвученное мерцание льдинок!
Дымка наливается радужным сиянием и вдруг рассыпается белыми хлопьями.
Знакомый взгляд бесконечно дорогих синих глаз...
шагах от меня, такая веселая, легкая, а я не могу протянуть тебе руки,
ощутить твое прикосновение! Должно быть, ты даже не узнаешь меня в этом
зеркальном чудовище... Но нет, Майя улыбается и что-то говорит мне. Я не
могу разобрать ее слов, не могу ей ответить. Я только смотрю на нее сквозь
налетающий вихрь зеленых кругов и пятен, смотрю, не в силах разобрать, где
зрительный обман, где явь. Страшно грохочет Ниагарский водопад, наполняя
скафандр потом и кровью. Милая, хорошая, уходи... Ты же видишь, как я
сейчас занят!
на прокушенной губе...
трагическую гибель Акопяна.
спине, Веншин, измотанный до предела адской работой. Мы сделали все, что
могли. Кто может, пусть сделает больше...
Не знаю, может быть, он плачет сейчас. Я бы тоже заплакал, если бы не был
так обессилен.
ребристый настил. - Вахта еще не окончена...
болят. Я сделал ошибку - надо было лечь лицом вниз, на живот, - но теперь
неохота менять положение, нарушать долгожданный покой. После тяжелой
работы перегрузка почти не ощущается, и только дрожащий свист напоминает о
том, что "Бизон" уходит от Солнца.
а мне еще надо быть здесь.
потолки были в лаборатории энцефалярной диагностики института
нейрохирургии, где мне довелось проходить студенческую практику. Нас,
студентов, называли там "букварями"... Белые халаты, пляска изменчивых
графиков на экранах, виварий с подопытными обезьянами, шумные диспуты на
ученых советах, рабочая тишина операционных, сверкающих стеклом и никелем,
- где все это теперь?.. Я мечтал остаться работать в "обители белых богов"
- как часто полушутя-полусерьезно называли институт. Но жизнь решила
иначе: я попал в число участников двенадцатой меркурианской экспедиции.
"Ты правильно выбрал - космос послужит тебе хорошей школой, - напутствовал
меня руководитель лаборатории профессор Шкловский. - Там, на Меркурии,
тоже нужны специалисты-диагносты, и наверняка даже нужнее, чем здесь.
Работай, учись, обогащайся опытом, и ты вернешься к нам с грузом новых
идей. Наблюдай, сопоставляй, думай, проявляй любопытство, ибо только очень
любопытный человек сможет стать настоящим ученым". Ты оказался прав,
старик, в моей голове созрел замысел. Когда я вернусь, я подарю его вам...
Но это не все, мой старый, мудрый учитель. Ты говорил, что космос -
хорошая школа, которая обогащает? Да, именно так ты и говорил, считая эту
фразу наиболее точным и полным мерилом всей работы в пространстве. Экое
благопристойное и вполне педагогическое определение! Прости, старик, но ни
черта ты в этом не смыслишь... Нет, я сохранил к тебе мое уважение, мою
любовь. Но ты перестал быть моим кумиром. И это потому, что я прошел
эту... не школу, нет, - академию мужества, романтики, товарищества,
страха, боли и долга, и знаю, что это такое. Это - жизнь, которой отдаешь
частицу себя... Космос не любит шутить, и если мы побеждаем его, то платим
за это тяжелым трудом, сверхнапряжением мысли, лишениями, кровью и даже
собственной жизнью... Мы, космонавты, часто бываем веселыми, но никогда -
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Гюго Виктор
Жюль Верн
Бажанов Олег
Распопов Дмитрий