мне так нужны их помощь, их любовь, их понимание?
ни в чем не виноваты. Не виноваты, что ты своей волей попытался спасти нас
от гибели. Мы были частицей человечества, кирпичами гигантского здания
всемирной цивилизации. А что мы сейчас? Жалкая горстка отщепенцев. Мы
потеряли все: Париж, Францию, весь мир, все человечество. Мы, словно кусок
дерна, насильственно вырезаны из питавшей нас почвы и брошены среди
ядовитой пустыни. Пускай даже яд не убьет нас; но разве мы сможем жить без
почвы, без ее живительных соков, без солнца, дождя и вольного ветра? Чего
ты хочешь от нас и от себя? Разве ты не понимаешь, что жизнь теперь
потеряла смысл? И твоя любовь - тоже?
я. Мне кажется, что я повис в черной, холодной пустоте, совершенно один,
один во всем мире, и никого вокруг.
был говорить тебе это. Мне просто хотелось, чтоб ты здраво судил о вещах и
не строил ненужных иллюзий. Но если тебе так легче...
мыслями... "Жить без почвы", - сказал он... Конечно, это так...
как ребенок, внезапно потерявший из виду мать, бросаюсь к двери. Но
Констанс уже стоит на пороге, бледная, спокойная, ясная.
Ты должен быть спокоен, понимаешь, очень спокоен...
простых и ласковых словах мне чудится горечь и скрытая издевка. Но ведь
это невозможно, чтобы Констанс... Впрочем, почему невозможно? "Надо трезво
смотреть на вещи, - говорит Робер, - и не строить иллюзий". Констанс могла
измениться, потому что все вокруг изменилось, потому что я сам
изменился... Жить без почвы...
в ее ясное лицо. Она немного осунулась и побледнела, под глазами легли
синеватые тени, но все равно это прежняя Констанс, моя верная, сильная,
надежная Констанс. Разве но так?
Констанс... и со всеми. Я не знаю, о чем она сейчас думает. А она
безошибочно читает мои мысли... Лучше, чем я сам, пожалуй...
что толку в том, что я прежняя? Человек тем и силен, что может примениться
к обстановке. А я чувствую, что не могу. Я не знаю, как мне дальше жить и
что делать.
Значит, прав Робер... и тогда..."
Мне ведь было очень трудно отойти от партии...
спокойная...
выбор, не вмешивая тебя.
искорками глаза слегка темнеют. - Ты никогда ничего не сказал бы, я знаю.
Но я не умею так делить душу пополам. Ты был как больной ребенок: надо
было или принимать всю ответственность за тебя, или сразу отказываться...
собственно...
Если б тебе пришлось отвечать за это, тебя совесть замучила бы... Разве я
не понимала тебя уже тогда?
делать выбор сразу, и мне было очень трудно. Еще и потому трудно, что я
прятала это от тебя. Как хорошо, что ты тогда не читал в моей душе! А
потом я понемногу успокоилась, и все было в порядке. Нет, ты не должен
огорчаться. Просто я хотела сказать, что очень медленно меняюсь. Вот и
сейчас...
никогда не была счастлива. Просто она очень сильная, добрая, мужественная,
она взвалила на себя тяжелый груз, да так и тащила его все эти годы,
никогда не жалуясь, не прося помощи, не выдавая даже мне своей боли и
усталости... А я воображал, что все знаю о ней! Эгоисты всегда знают
только то, что их устраивает, остальное они прекрасно умеют не замечать.
себялюбив. Теперь, когда уже поздно...
знакомой, доброй и тихой улыбкой, еле трогающей уголки губ и глаз. - Зачем
ты себя упрекаешь? Мне было хорошо с тобой. А если б я отказалась от тебя,
мы оба были бы несчастны, разве не так?
тебя. Но ты... ты могла найти другого, нормального, спокойного человека, и
тогда не понадобилось бы делать выбор...
смогла бы. Разве ты этого не понимаешь?
был с Валери. Но Валери давно нет... Теперь ее совсем нет... совсем нет,
это невероятно, и об этом не надо думать, не надо думать... И вот я прожил
долгие и счастливые годы с Констанс и без нее, вероятно, вообще не смог бы
жить... А впрочем, кто знает? Теперь я во всем готов усомниться. "Человек
многое может вынести", - говорит один из героев Ремарка, и мне ли этого не
знать! Правда, всему есть мера и предел; но если б я не встретил тогда
Констанс... ведь не умер бы я с горя, это смешно в наш век, и не сошел бы
с ума, не покончил бы самоубийством, раз уж я не сделал ни того, ни
другого в лагере. Я даже не спился бы, потому что не люблю и не умею много
пить и хмель не приносит мне даже того минутного ощущения легкости и
счастья, из-за которого можно пристраститься к алкоголю. У меня были
друзья, была работа... Смешно выдумывать детские сказки... Жил бы, женился
и детьми обзавелся бы. Да, это были бы не Натали и Марк, а другие... Ну и
что ж? Разве в этом для тебя оправдание? В том, что они такие, а не иные?
Да и какие, собственно?.. Впрочем, все равно. Если даже считать, что
продолжение рода само по себе может оправдать существование человека, то и
в этом случае твоей заслуги тут мало. Неустанные заботы Констанс, ее сила
и доброта - вот что держало нас всех, вот что помогало нам жить.
Констанс, без тебя ничего не было бы... и меня не было бы...
ведь минуту назад я думал иное и тоже был искренен, горько искренен. Тут я
замираю от страха - я забыл, я не могу привыкнуть к тому, что Констанс
меня _видит_... И вдруг я понимаю впервые, что означало для Констанс мое
постоянное присутствие в ней, внутри ее души. Это было как тюремный глазок
- в любую минуту, в любой позе тебя могут увидеть чьи-то глаза. И если это
не чужие глаза, пожалуй, тем хуже. Мне казалось, что это так прекрасно,
что это высшая форма связи, возможная между людьми, что это предвестие
будущего...
она _видит_. - Ты прав: наверное, в будущем все смогут так...
отодвинулось еще дальше, а вернее всего, исчезло. В том ясном, счастливом,
гармоничном мире, которого никто из нас никогда не увидит. Я видел его
отдаленный отсвет в глазах Констанс, я слышал отзвук его гармонии в ее
душе. Но и это оказалось обманом... самообманом, еще одной эгоистической
ложью, вполне достойной нашего века. Делать вид, что все хорошо, когда
ясно видишь, что ни черта хорошего быть не может; уверять себя, будто ты
создал оплот идеальной любви и дружбы, когда отлично знаешь, что нет и не
может быть никаких баррикад против всего мира, против всего человечества,
гибнущего от взаимного непонимания, от нелепой, бессмысленной вражды. И
вдобавок закрывать глаза на то, что делается внутри твоего крохотного,
мнимо идеального мирка! Ну, разве ты этого не видел? По совести - так
совсем и не видел? Ты никогда не думал над тем, что означает для Констанс,
с ее убеждениями, с ее воспитанием и биографией, отход от партии? Ты верил
ее спокойствию, ее уравновешенности, ее тихой улыбке, - так уж безусловно,
безоговорочно верил? Брось притворяться, ты просто закрыл глаза на то,
чего тебе не хотелось видеть, и решал, что это для тебя не существует.
- это разве не должно было раскрыть тебе глаза? А Марк? Ты постарался
забыть, какое у него было лицо в те дни, когда Натали... Ты постарался
забыть его разговор с приятелем... А какой толк забывать, вытеснять из
памяти все это, если сам Марк ничего не забыл и не простил?
постыдился рассказать Констанс об этом, ведь вышло так, что я шпионил за
Марком, - и это сразу после трагедии, разыгравшейся с Натали. Но я был
глубоко встревожен... Я поймал очень странный взгляд Марка, мне
показалось, что сын меня не то боится, не то ненавидит... И мне вдруг
нестерпимо захотелось узнать, что он делает. Мне показалось... ну, в общем
я начал искать Марка и нашел его. Я даже не думал, что мне так быстро и
прочно удастся установить контакт. Правда, в лагере это уже стало для меня
обычным, но после войны...
Василенко Иван
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Верещагин Олег
Лондон Джек
Посняков Андрей